Сталин и Гитлер - Ричард Овери

Начиная с августа 1940 года вооруженные силы Германии приступили к подготовке нанесения сокрушительного удара по Советскому Союзу. Планирование операции под кодовым названием «Фритц» было начато в сентябре командой военачальников во главе с генералом Фридрихом Паулюсом, германским военачальником, который позже попал в окружение и был пленен под Сталинградом. В ноябре, накануне визита советского министра иностранных дел Молотова, Гитлер подписал директиву о том, что подготовка к войне на Востоке должна продолжаться. Встреча с Молотовым, просившим о советских базах в Болгарии и Турции, которые были необходимы СССР, чтобы доминировать в устье Дуная и в Босфорском проливе, оставляла ощущение нереальности. Гитлер не готов бы идти на дальнейшие уступки, и письменный запрос Молотова, присланный неделю спустя, с просьбой о прояснении того, что может предложить Германия, остался без ответа24. Возможно, этот визит был преднамеренно использован для того, чтобы убедить колеблющихся в том, что Советский Союз продолжает представлять реальную угрозу германским интересам в Восточной Европе; вполне возможно, что визит был необходим и самому Гитлеру, для того чтобы убедиться в том, что взятый им курс был верным. Только после того, как Молотов вернулся в Москву, план был утвержден. Несколько дней спустя Гитлер приказал начать работы по созданию огромной ставки на Востоке. Под наблюдением Фрица Тодта, руководившего строительством шоссе, в лесу вблизи восточно-прусского города Растенбурга была выбрана огромная территория размером 250 гектаров. Работы по созданию обширного комплекса учреждений, бункера и залов для конференций, маскирующиеся под новые химические разработки, начались немедленно. Для своей ставки во время хищнической войны Гитлер выбрал название Волчье логово. Прямо над ставкой самолеты Аэрофлота продолжали совершать регулярные рейсы между Москвой и Берлином, не имея представления о тех работах, которые велись на земле под ними25.

На совещании 5 декабря 1940 года Гитлер получил военные планы. Он утвердил их все и предложил срок начала вторжения в мае следующего года. 18 декабря он подписал военную директиву номер 21 о начале операции, которая теперь называлась «Барбаросса» и ставила задачу «сокрушить Советскую Россию в ходе молниеносной кампании». Цель операции заключалась в том, чтобы за несколько недель разбить Красную Армию и занять огромное пространство западнее так называемой «Линии АА», протянувшейся от Архангельска на Крайнем Севере до Астрахани в устье Волги на самом юге. «Азиатская Россия» должна была быть заперта за этой линией; промышленность за Уральским регионом предполагалось разбомбить, чтобы предотвратить возможность возрождения Советов26. Вся кампания строилась на предположении, что советские войска неспособны оказать сопротивление германской армии и будут стремительно сокрушены. 5 декабря Гитлер утверждал, что к весне германские войска будут «очевидно, в своем зените», а армия врага «несомненно – в надире»27. Идею молниеносной войны никогда не подвергали сомнению. Германское командование одобрило план войны на основе собственной пренебрежительной оценки врага. В апреле 1941 года генерал Блюментрит говорил, выступая перед Генеральным штабом, что советские офицеры настолько некомпетентны, что им можно нанести поражение «за две недели суровых боев»; через месяц он говорил уже о войне, которая будет длиться «от восьми до четырнадцати дней» против армии «плохо обученных полуазиатов». Главнокомандующий армией полагал, что война займет «до четырех недель» сражений, после чего последуют простые операции по зачистке территорий28. Последние директивы Гитлер отправил непосредственно перед началом кампании, в конечном итоге отложенной на 22 июня 1941 года, призывая к тотальной победе, которая должна быть одержана к осени. В своем дневнике Йозеф Геббельс зафиксировал последние дискуссии с Гитлером: «Враг будет отброшен одним плавным движением. Фюрер полагает, что операция займет четыре месяца. Я рассчитываю – меньше. Большевизм рассыплется как колода карт…»29.

Советский Союз, при всей своей риторике о новой эре в советско-германской дружбе, не мог игнорировать германскую проблему. Опасность войны с Германией никогда не теряли из виду. Вслед за поражением Франции народный комиссар обороны маршал Семен Тимошенко сообщал, что Германия теперь является «наиболее важным и самым сильным противником»30.

В июле 1940 года начальник Генерального штаба Борис Шапошников составил, раньше, чем немцы, подробный план того, каким может быть германское вторжение. Его предположительная схема трехцелевого нападения оказалась очень близка к тому, что в конечном итоге произошло в действительности31. Советская военная стратегия базировалась на идее о том, что в любой войне силы прикрытия на границе будут способны сдерживать армию вторжения достаточно долго, для того чтобы большая часть армии смогла мобилизовать свои силы для массированного наступления, отбросить врага назад на его собственную территорию и там уничтожить его. В течение первых месяцев 1941 года все усилия были направлены на улучшение подготовки приграничных областей к отражению первого удара германского вторжения, однако полные директивы на этот счет были даны только в начале мая, и к июню приграничные территории все еще находились в ожидании всеобъемлющего плана32. Генеральный план мобилизации 1941 года на случай войны также требовал времени для его разработки и все еще был не закончен, когда война уже была на пороге. 26 апреля начальник Генерального штаба, недавно назначенный генерал Георгий Жуков, приказал начать скрытую мобилизацию войск в ответ на многочисленные данные о том, что германские войска перемещаются в восточном направлении. 13 мая был отдан приказ о передислокации войск к западным границам, однако из 33 дивизий только 4 или 5 были полностью укомплектованы, когда началась война. 1 июня 793 500 новобранцев были призваны в армию и 15 июня направлены на передовые позиции. Передислокация должна была завершиться к июлю или августу. 19 июня поступил приказ начать маскировку аэродромов, но к этому едва приступили, когда германские бомбардировщики начали бомбить тысячи советских самолетов, оказавшихся совершенно беззащитными на земле33.

Советские руководители также начали объяснять немецкие приготовления в свете предстоящего сведения счетов с имперским врагом. В сентябре 1940 года Сталин одобрил план отражения германского нападения, хотя и надеялся, что война может быть отсрочена до 1942 года, когда подготовка Красной Армии будет завершена, а оборонительные сооружения вдоль границ недавно присоединенных территорий будут построены34. С октября 1940 года возможность войны рассматривалась совершенно серьезно, и первые сигналы прозвучали в речи Жданова, в которой он призвал население проявить «самопожертвование и героизм» и отказаться от идеи «войны малой кровью». Весной сам Сталин указал на изменения в позиции Советского Союза, когда он заявил на церемонии выпуска военных училищ, состоявшейся 5 мая, что существует угроза нападения Германии, к которой новая Красная Армия должна быть готова. Только сохранившиеся заметки этой речи – оригинал никогда не был опубликован свидетельствуют о том, что Сталин сам считал войну в высшей степени вероятным исходом событий. Германская армия, заявил он, одерживала легкие победы, но потерпит поражение в «грабительской завоевательной войне». Он говорил, что немецкая армия слабее, чем она кажется («ничего особенного»), и в ней много солдат, «уставших от войны»35. Поднимая тост позднее в тот вечер, Сталин заявил: «Красная Армия – это современная армия, а современная армия – это наступательная армия!»36 На протяжении следующего месяца советская пропаганда начала делать упор на теме финальной апокалиптической битвы, «наступательной войны на полное уничтожение». В июне 1941 года, всего за несколько дней до начала вторжения, отдел пропаганды и агитации армии распространил мнение о том, что война с «капиталистическим миром неизбежна», и с непреднамеренным пророчеством предположил, что Советский Союз может быть вынужден «не сегодня-завтра начать упорно и настойчиво готовиться к решающей битве с окружающим капиталистическим миром»37.