Возмездие - Элизабет Нуребэк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Понятия не имею, почему остальные так завелись, — говорю я Адриане. — Я только хотела узнать, почему его так необходимо убрать.
— И какой же ты получила ответ? — спрашивает она. — Из соображений безопасности конечно же?
Я киваю. Спрашиваю, как она себя чувствует, и она отвечает, что гораздо лучше. Благодаря новым таблеткам боли не такие интенсивные.
— Я рада, что ты здесь, — произносит Адриана. — От тебя у меня улучшается настроение.
Позднее вечером я сижу за письменным столом, глядя, как солнце садится за верхушками деревьев по другую сторону озера. Никогда бы не подумала, что из всех женщин в этом учреждении я подружусь именно с Адрианой. Если бы я встретилась с ней или просто услышала, что о ней говорят, меня бы это шокировало. Правильная Линда Андерссон предпочла бы никогда не приближаться к таким людям. Людям, совершившим тяжкие преступления. Но теперь Солнечная девочка сама превратилась в монстра, так что такая компания как раз по ней. Не знаю, что это говорит обо мне сейчас, но это многое говорит о том, какой я была раньше.
Вернувшись из лазарета, я сразу замечаю, что атмосфера переменилась. Охранники все время пристально наблюдают за мной, а другие женщины все выходные держатся на расстоянии. В коридоре, в комнате дневного пребывания, в столовой. И это явно связано не только со шрамами и бритой головой. Как и Адриана, они наверняка слышали, что это я вела себя агрессивно и что Анна напала на меня из самообороны, и теперь делали все, чтобы не попадаться мне на пути. Меня это мало волнует, и все спокойно, пока не настает время прогулки. Прогулочный двор общий с корпусом «С», нас выходит туда человек восемьдесят. Тут и там стоят скамейки, некоторые из них с крышей, в одной стороне повешена волейбольная сетка, в другой стоят футбольные ворота, а вдоль забора ведет протоптанная тропинка.
Я сижу на скамейке, а передо мной чуть наискосок стоят три женщины. Они смеются и шутливо толкают друг друга, пока одна из них не падает спиной назад, прямо на меня.
— Спокойно, — говорю я и поднимаюсь.
Лицо женщины сразу же меняется, когда она видит, что это я. Вытянув вперед руки, она несколько раз просит прощения, однако продолжает стоять слишком близко и делает вид, что не пялится на меня, но ей это плохо удается. Я начинаю злиться и отталкиваю ее. Хотя я не прилагаю никакой силы, женщина теряет равновесие и падает на землю. Само собой, она сделала это нарочно — я только вздыхаю из-за ее попыток разыграть из себя жертву. Слышны быстрые шаги, секунду спустя Тина хватает меня и прижимает к забору.
— Я ничего не сделала, — говорю я.
— А я-то надеялась, что ты чему-то научилась после того, что произошло в подвале, — произносит она.
Тина вместе с другой охранницей собираются вывести меня с прогулочного двора, когда Адриана отзывает ее в сторонку. Тина выслушивает то, что та ей говорит, и дает мне инструкции держаться в другом конце двора, пока не наступит время идти в корпус. Она предупреждает: еще один инцидент, даже повышение голоса, и меня ждет штрафной изолятор. Я киваю и делаю примиряющий жест.
Все знают, что такое штрафной изолятор — даже те, кто там никогда не сидел. Формально это называется «отделение обсервации». В тоннелях под зданиями есть парочка камер, где есть только обтянутый клеенкой матрас на полу и узенькая оконная щель под потолком, ничего больше. Там действуют те же правила, что и в следственном изоляторе: ты заперт двадцать три часа в сутки, имеешь право только на час прогулки в одиночестве в день. Туда попадают те, кто сопротивлялся, проявлял агрессию или же подвергался угрозе со стороны других заключенных и нуждается в защите. Изолятор, как и все остальное, существует ради нашей и общей безопасности. Но достаточно возразить или поставить под сомнение приказ, и билет туда тебе обеспечен. Охранники грозят изолятором, чтобы добиться послушания.
Я снова сажусь, прислонившись к забору, и размышляю над тем, насколько я изменилась. От жизни в Бископсберге меняются все. Та Линда Андерссон, которая попала сюда пять лет назад, в такой ситуации наверняка отступила бы и ушла. Сама попросила бы прощения, сделала бы все, чтобы избежать конфликта. Здесь неизбежно черствеешь, вынужден постоять за себя и говорить людям такие вещи, которые никогда не сказал бы на воле. Это я узнала почти сразу.
Но с тех пор, как я очнулась вся в шрамах, все изменилось. Что-то произошло внутри меня, и я уже сама не понимаю, какой стала. За все эти годы мое «я» сточилось. От той Линды, которой я была когда-то, осталась лишь тонкая скорлупа. Стоит мне подумать, что останется еще через несколько лет, через десятилетие или больше, и мне хочется перестать думать вообще.
Возможно, изолятор — это выход. Сидеть взаперти, в полном одиночестве, где не надо взаимодействовать с другими заключенными. Под замком в пустом ящике, куда не проникает дневной свет — может быть, это и есть путь к свободе, когда в настоящей свободе мне отказано?
Я разминаю плечи, а когда поворачиваю голову, то вижу низкорослую тоненькую женщину, которая рассматривает меня из-под прямой челки. Это Дарья, она снова вернулась. Мы не виделись с тех пор, как я была новенькой в тюрьме. Она неуверенно приветствует меня.
— Привет, Линда. Ты изменилась.
— Ты так считаешь? — спрашиваю я, демонстративно поворачивая к ней левую половину лица.
— Я слышала, что на тебя напали, — говорит она. — И что ты теперь общаешься с Королевой. Ты и правда изменилась.
— А ты, видимо, нет, раз снова здесь, — пытаюсь я пошутить.
Дарья краснеет, и я вижу, что мои слова задели ее.
— А ты до сих пор считаешь, что лучше нас, других? — говорит она.
Я не отвечаю.
— Адриана слышала твои слезливые истории? — продолжает Дарья.
— Какие такие истории? — спрашиваю я, и в эту секунду на меня накатывает усталость.
— Помню, как убедительно ты рассказывала, что твоя сестра не желает с тобой
