На грани смерти - Николай Владимирович Струтинский

Когда все были собраны, бабушка Елена спросила тихо, срывающимся от волнения голосом:

— Коля, а что мне делать?

— Не беспокойтесь, — сказал я, — сейчас за вами приедут.

Пока Мария одевала бабушку, приехала Левицкая. Я посмотрел на часы. Через двадцать минут на углу у перекрестка, неподалеку от немецкого казино, меня будут ожидать Петр и Георгий.

Я отвел Левицкую в сторону:

— Мне пора ехать, — сказал я ей. — Вы сделайте все так, как я просил. Только не задерживайтесь. Ну, все, счастливо.

Оставалось семнадцать минут. Я еле сдерживал себя, чтобы не гнать машину и тем самым не привлечь внимание патрулей. Мария несколько раз спрашивала, куда я ее везу и что с Петром. Я отвечал, что через несколько дней все выяснится. Оставалось четырнадцать минут…

Оставив Марию с дочуркой в машине, я поднялся к Антону Марциняку. Дверь открыла его жена. В двух словах рассказал ей, что произошло и что требовалось теперь от нее, вернулся к машине, выгрузил вещи Мамонцев. Несколько прохожих остановились, подозрительно разглядывая немецкого солдата и возившуюся с поклажей женщину с ребенком.

Оставалось пять минут… Через пять минут Петр выведет Георгия на угол. К этому времени мой «адлер» должен уже стоять на месте.

16

Заключенные сочувственно наблюдали за Георгием, который, корчась от боли, время от времени стонал.

— Видно, нет сил терпеть больше. Знает же, что лечить его никто не будет, расстреляют — да и делу конец… Потерпел бы чуть-чуть…

— Здорово его прихватило. А эта собака ему еще лопату тычет. Человек при последнем издыхании, а он…

— Молчать! Я вам сейчас поговорю! — прикрикнул полицейский, заметив, что заключенные переговариваются между собой.

Мамонец взглянул на часы. Пора!

— Возьмите у него лопату, — кивнув в сторону Георгия, приказал он одному из полицейских. — Придется его в тюремный госпиталь везти. Пусть там подыха́ет, а не тут! Ты что, совсем не можешь стоять? — обратился он к Георгию.

Тот застонал в ответ и почти шепотом произнес:

— Совсем невмоготу. Мне бы воды попить…

— Воды? Тебе бы пулю в лоб, а не воды, — громко заржал Мамонец. — Останетесь вместо меня старшим, — обратился он к высокому полицейскому. — Через час вернусь. Головой отвечаете! Головой! — нарочито громко, чтобы слышали все, повторил он.

Я успел. Грачев стоял на условленном месте. Он сел в машину, и мы помчались.

Тени от молодых кленов и лип исчертили улицу длинными полосами. Желтые сухие листья мягко шуршали под колесами. Ноябрьское солнце слепило глаза, в машине было жарко. Я опустил боковое стекло. Холодный воздух обдал горячие щеки.

Более чем за сто метров от казино мы заметили, как Георгий и Петр с винтовкой наперевес пробирались через лаз в заборе. Наступили самые ответственные минуты. Окинув быстрым взглядом улицу — как назло, прохожих много, среди них военнослужащие, гестаповцы, — я, грубо нарушая правила уличного движения, развернул машину и оказался рядом с беглецами. Резко затормозил. Грачев открыл дверцу. Петр втолкнул Георгия на сиденье и сам тяжело плюхнулся рядом с ним.

На нас обратили внимание, но все произошло так быстро, что никто из гитлеровских офицеров не успел поднять тревогу. Машина рванула с места и, набирая скорость, понеслась в направлении пригородного села Тютькевичи.

Петр развалился на сиденье, будто за кружкой пива в немецком казино. Его добрые серые глаза лукаво улыбались. А рядом прислонился к спинке молодой человек, отдаленно напоминавший моего брата. Я теперь, наверное, не узнал бы его, встретив на улице.

— Коля, сейчас никто не рискует быть схваченным из-за меня? — наконец заговорил Георгий.

И лишь теперь я вспомнил, что не известил Петра о его родных.

— Твои в полной безопасности, Петр. Можешь быть спокоен. Всех определили в надежное место. Мария Левицкая помогла. Спасибо ей.

Петр благодарно кивнул головой.

Георгий разговорился. Ему не терпелось узнать, как там, в отряде, и знает ли отец, что он попал в гестапо.

— Отцу пришлось сказать, — ответил Грачев. — Вначале скрывали, думали — скоро поможем, но не вышло… А он что-то заподозрил. Мы и рассказали. Какое солнце!.. Какая осень! — Грачев сделал глубокий вдох и блаженно прикрыл глаза.

— Коля, а тебе попало от Медведева за этих… ну, за власовцев? — по голосу я понял, что Георгий не хотел об этом спрашивать, но не мог молчать.

— А почему именно ему должно за это попасть? — ответил за меня Грачев. — По-моему, есть непосредственные виновники. Всем известно, в том числе и Медведеву, что инициатором этой «смелой и блестящей» затеи был ты. И все восторги и благодарности Дмитрий Николаевич оставил для тебя. — Грачев лукаво подмигнул Георгию и улыбнулся. — Ничего, Жорж, подлечишься, отдохнешь. У тебя еще все впереди…

— Пока что впереди патруль, — сказал я и несколько уменьшил скорость.

Грачев, который сидел вполоборота к заднему сиденью, резко повернулся и впился взглядом в шоссе, исчезающее за горизонтом.

— Не думаю, чтобы специально поджидали нас. О побеге еще не должно быть известно. Главное, чтобы они не заметили исчезновения Георгия. Петя, если станут присматриваться, постарайся его заслонить. Я с ними поговорю, но вы будьте начеку. В случае чего — не промахнитесь. Нам надо любым способом прорваться за черту города…

— Коля, дай мне свой автомат, — попросил Георгий. — Мне удобно бить с заднего сиденья.

— Не спешите стрелять. Только по моему указанию… — предупредил Грачев.

Один из патрульных, заметив приближающуюся к перекрестку машину, вышел на середину дороги и поднял жезл. Я включил правый поворот и, не сбавляя скорости, мчался прямо на него. Он продолжал стоять с поднятым жезлом. Когда машина приблизилась на расстояние, с которого можно было различить пассажиров, опустил жезл, отдал честь и отошел в сторону, к мотоциклам.

Достигнув перекрестка, мы резко повернули вправо, оставив позади Млыновское шоссе.

— Ну, кажется, и на этот раз повезло, — облегченно вздохнул Грачев. — Много ли еще припасено нам удач?

17

Мы ехали по направлению к Оржевскому маяку.

Грачев снял фуражку и подставил лицо рвущемуся в окно ветру. Георгий, перенесший за несколько утренних часов большое нервное напряжение, устало запрокинул голову на спинку сиденья и дремал. Петр то вдруг замирал, закрыв глаза (наверное думал о семье, оставшейся в городе), то внимательно смотрел в окна, проверяя не преследуют ли нас.

Я перебирал в памяти события этого дня и представлял себе, как мать переживала бы, слушая мой рассказ. Я мысленно разговаривал с ней, будто она ждет нас с Георгием в отряде. Никак не мог привыкнуть к мысли, что ее уже нет.

До маяка оставалось совсем немного. Машина