Малькольм - Джеймс Парди

— Я всем налью, что бы там ни было в бутылке, — вмешался Кермит с надменным презрением и к Малькольму, и к Элоизе.

— Нет, нет, тогда уж налью я, — ответила Элоиза. — Мои руки больше не дрожат.

— Но Элоиза, дорогая, — заверил ее Малькольм, — я бы с удовольствием налил, но все бармены носят фартук, вот я и спросил…

— Молчать! — заорала Элоиза. — Я больше не потерплю ни единого слова, слышите? Я налью, — она прорычала обоим.

И, дрожа, она в страшной спешке наполнила три стакана красным вином.

— За всех нас! — воскликнула она с большой живостью и подняла бокал.

— За Жерар Жерара! — громко провозгласил Малькольм, но не получил ответа ни от Кермита, ни от Элоизы Брейс.

— Все время, пока я была наверху на джазовой репетиции, — проговорила Элоиза, — я не могла совладать с нервами. Я ощущала — наверное, из-за того, что Малькольм здесь — что скоро произойдет нечто ужасное. Я едва дождалась момента, чтобы придти сюда и убедиться, что все в порядке.

— Будьте довольны тем, что ведете такую жизнь, — ответил Кермит Элоизе. — Принимайте опасности как часть жизненного риска.

— Хватит вам, — отозвалась Элоиза. Впервые за весь вечер она выглядела счастливой.

— Мне не хватит, — парировал Кермит. — Вы пережили почти все, разве только в бою не были под огнем: замужества, музыканты, искусство, любовь, весь блеск и возбуждение, какие доступны художникам…

— Не травите душу, — Элоиза опять забрюзжала.

— Нет, я говорю от чистого сердца, — заверил ее Кермит. — Вы заслужили свое окружение, и вы заслужили свое положение. Вы покорили то, куда женщины раньше и не ступали.

— Так и знала! — беспомощно проговорила Элоиза. — Вы издеваетесь надо мной.

— Вы изобрели современный джаз, не отрицайте, — лилипут подошел к креслу Элоизы.

— А ваш брак с Джеромом! — продолжил Кермит. — Разве это не брак века?

— Кермит, не трогайте наш брак. Если вы скажете еще слово… — и Элоиза произвела яростный жест. — Я не могу слышать, не могу слышать даже комплименты по поводу моего брака. И без того мой брак слишком близок к…

— Слишком близок к чему? — пророкотал глубокий женский голос около двери.

На глазах у всех мадам Жерар вышла в центр комнаты с зонтиком от солнца в руках.

Закрыв глаза и ласково подняв зонтик, она сказала:

— Все будут молчать, пока я не подам знака.

Мадам Жерар прочистила горло. Ей не пришлось дожидаться тишины: тишина, глубочайшая, установилась и так.

Теперь она обращалась к слушателям:

— Я пришла сюда за тем, что мое по праву. Мое требование — разумно. Я — разумная женщина. Прошу не прерывать! — мадам Жерар обернулась к Малькольму, который, собственно, поднялся ради того, чтобы лучше слышать ее, но она расценила движение мальчика как попытку вмешаться.

— Сядьте, — приказала Малькольму мадам Жерар sotto voce.

Она продолжила, закрыв глаза:

— Почему весь мир знает изобилие, счастье, домашние радости, любовь, когда я ко всему этому не допущена, лишена женского, человеческого места в этой жизни; когда все мои уловки обращаются против меня; когда я оседлана, — здесь она отворила глаза, резко и прямо направила взгляд на поднос с винной бутылкой и закрыла глаза снова, — оседлана мужем, который не ведает, жива я или нет, а интересуется — да, милейшая Элоиза, я чувствую, что вы качаете головой, прекратите! — а интересуется этим еще меньше?

— Мадам Жерар, — ухитрилась вставить Элоиза.

— Я велела молчать, — мадам Жерар коротко обратилась к Элоизе. — Я знаю, что вы дама с талантом, возможно, с гением, но ваши слова, ваши советы, все, что вы ни предложите сегодня, в моих глазах не ценнее вчерашней воды для мытья…

Кермит вжался в кресло. Его недавняя бравада испарилась совершенно. Он остекленело смотрел на даму, которую так давно страшился встретить, но покуда она держала глаза закрытыми, он смотрел на нее безнаказанно.

Малькольм принял сонный вид, а Элоиза, ослабленная дневной долей бренди, вина, страха и смятения, принялась тихо хныкать.

— Глупцы называли меня неразумной, — продолжала мадам Жерар. Ее ресницы все еще были плотно сомкнуты; она дрожала как медиум при виде духа, которого не мечтала поймать. — Я — разумнейшая из женщин, добрейшая, щедрейшая, готовая отдать всю свою любовь. Да, всю!

С этими словами мадам Жерар широко распахнула глаза и, когда ее взгляд упал на Элоизу, та вскрикнула:

— Остановите ее кто-нибудь, остановите!

Мадам Жерар закрыла глаза опять, но, передумав, открыла их и сказала:

— Леди, вы будете молчать, пока я произношу речь. Ради чего я здесь, по-вашему, если не ради того, чтобы заставить вас прислушаться к разуму! следовать разуму! видеть разум!

— Разум! — прокричала Элоиза. — Ради всего святого, почему этот дом не обрушится на нас, когда здесь произносят такие слова.

Кермит поднес Элоизе ее бокал с вином, который, при появлении мадам Жерар, Элоиза поставила на пол и забыла.

— Меня оклеветали, — продолжила мадам Жерар. Она подняла зонтик несколько неосмотрительно, и его острие подцепило одно из совиных чучел, которое покоилось на плаще. Чучело слетело на ковер, где внезапно разобралось на кучку пыли и перьев.

— Не трогать, — предупредила мадам Жерар, увидев движение со стороны Элоизы. — Ущерб будет вам возмещен — втройне!

— Вернемся, — сказала она. — Я оклеветана, не только этим сатиром, Жерар Жераром, который делит время жизни между страстью к деньгам и похотью к молоденьким служанкам…

— Нет, нет, мадам Жерар, вы клевещете на него, — воскликнул Малькольм, поднимаясь.

— Вы способны следить за тем, чтобы незрелые эфебы сидели молча, или мне позвать кого-то, кто сделает это за вас? — мадам Жерар перевела гнев на Элоизу Брейс. Она собралась продолжить, но ее вниманием завладел крайний ужас, написанный на лице лилипута.

Она быстро прогуляла зонтик до угла, где подобострастно сидел Кермит. Как потом описывала мадам Жерар, карлик смотрел на нее как кинкажу на Луну. Мадам Жерар изучала его минуту, а затем, склонившись над его ртом, нанесла ему громкий поцелуй.

Она немедленно вернулась в центр комнаты, чтобы продолжить речь.

Но Кермит, касаясь губ рукой, воскликнул:

— Значит, я освящен.

— Всего только признаны, не освящены, — уведомила его мадам Жерар, говоря в сторону.

— Мадам Жерар, мой дорогой друг, — выговорила Элоиза из последних сил и, поднявшись, взяла ее за руку, — вы должны подняться наверх и прилечь. Я вызову вашего мужа. Вам будет очень дурно, если вы не послушаете меня сейчас.

— Идите прочь, дражайшая, — посоветовала мадам Жерар Элоизе, — вы вечно de trop. Я прежде всего обращалась к ним, — и она указала на двоих мужчин. — Вы же, с другой стороны, должны идти работать, рисовать, показывать миру свой гений, а не появляться на публике. Вы слишком уродливы, чтобы появляться на публике, даже такой маленькой, как эта. Пусть мир услаждает взор молодыми красавцами, вроде них, — и она простерла руки к Малькольму и Кермиту, — а обыденные гении, вроде вас, пусть запрутся в мастерских. В мастерскую, гений! В мастерскую!

— Разве вы не видите, милая, — Элоиза все еще держала мадам Жерар за руку, — вы накликаете crise.

— Тогда идите в постель, дражайшая. Я свежа как ромашка. Кто не будет свеж в такой компании?

— Из-за вас моя голова раскалывается от боли, — пожаловалась Элоиза.

— Тогда в мастерскую. Работа — действенное средство от головной боли. Вы знаете об этом. Ах, какой вы вши красивой, — мягко рассуждала мадам Жерар, глядя Элоизе прямо в лицо. — Какой вы были красивой до вашего второго брака. Ваши волосы были как зрелая пшеница, нет, не отрицайте. Наслаждение для глаза и для руки. А сейчас, посмотрите на них. Посмотрите на себя. Вы позволили этому взломщику замарать вас, опростить вас, вот что! Даже ваша речь утратила благородство, эти окей льются дребезжащим потоком. У вас брюшко, от выпивки. Как мое сердце болело за вас, Элоиза, не скрою. Но мои чувства к вам не должны препятствовать моему же совету, который мудр и верен: покиньте эту комнату! Идите к своей работе! Вы не пригодны ни для чего, кроме труда. Оставьте мне этих прекрасных молодых людей. Вы думали, что я приехала смотреть на вас? Никогда! Идите! Уходите! Мы в вас больше не нуждаемся, правда, милашки?

Малькольм и Кермит оба таращились на мадам Жерар, слишком увлеченные услышанным, чтобы ответить ей хотя бы кивком.

Элоиза заходила по комнате, плача и отпивая прямо из бутылки.

— Эта женщина называет себя моим другом, — слабо промолвила Элоиза.

— Дружбы здесь нет, — ответила мадам Жерар. — Вы запятнали дружбу со мной, когда вышли за этого сидельца. Если б вы обо мне заботились, то никогда не пошли бы на этот брак. Я сегодня здесь, что отдать дань двум молодым людям, и я заклинаю вас в последний раз покинуть комнату. Я умоляю и требую.