Кукла моего отца (СИ) - Рахманина Елена

Я помню её дерзкое, стервозное поведение там, на веранде, когда её пальцы легли на мой возбуждённый ни к месту член. В тот момент я готов был выебать её прямо там, несмотря на костыли и то, что едва мог стоять на ногах. Хотелось прижать её к кованой ограде, задрать платье и, вогнав в неё член по самые яйца одним движением, трахать до тех пор, пока все обитатели особняка не сбегутся на её крики.

Она забывает обо всём, когда мой рот вновь оказывается на её клиторе. Обнажая чувствительную горошинку. Мягко ласкаю её языком, втягивая в рот нежные, наполненные кровью губы. Удовольствие на грани боли, там, где ласки сменяет грубость. Её возбуждение такое острое, сильное, что кажется, ещё чуть-чуть, и она кончит. Я вижу, как она, прикрыв глаза, закусывает губы и сжимает свою грудь. Мне хочется ей помочь и одновременно продлить эту агонию, растянуть пытку для ещё большего наслаждения.

Развожу её ноги шире, устраиваясь между ними, и скольжу головкой напряжённого члена от клитора по половым губам и обратно. До сегодняшнего дня на моём счету не имелось ни одного честного её поцелуя. Каждый из тех, что я получил, был украден у неё, отнят. И только сегодня она подарила мне возможность целовать её, не чувствуя себя вором.

Нависаю над ней, вглядываясь в лицо. Заплаканные глаза блестят, но сейчас не от слёз. Она смотрит на меня, и я вижу в глубине её взгляда затаившийся страх. Это отголоски пережитого или новое чувство?

– Ты хочешь меня? – задаю ей вопрос, но в этот раз не для того, чтобы помучить. Хочу понять, что её толкнуло в мои объятия не отчаяние, хотя допускаю, что она ищет во мне утешение. Это ранит мою гордость, ущемляя чувство собственной невъебенности, однако дать задний ход я уже не в силах.

Теа обнимает меня за шею и целует в губы так, словно это единственное, что ей сейчас необходимо. Она кажется сейчас такой искренней, честной в своей непонятной для меня неопытности. Нарисованный за время пребывания в отцовском доме образ мачехи стирается словно ластиком, и она рисует его в моём воображении заново. Открытой, неискушённой девчонки.

– Больше всего на свете, – выдыхает она, и меня заполняет новое чувство. Я морщусь, потому что кажется, оно ослепляет своим сиянием меня изнутри, разрывая на куски от всепоглощающей нежности.

Я толкаюсь в неё членом и медленно проникаю, чувствуя, как стенки влагалища давят на меня. Она тугая, узкая, горячая и влажная.

– Медленнее, – останавливает меня, положив руку мне на грудь, а я понимаю, что держусь из последних сил. Крышу сносит от её жара, от жажды ею обладать. Это желание настолько разрушительное для меня, что сейчас я знаю определённо – я никогда и никого так не хотел. Но хуже всего, что во мне рождается страх, что я уже никого с такой же силой и не захочу.

«Она не девственница», – эта мысль пролетает в сознании и испаряется, принося с собой секундное разочарование, которое тут же исчезает. Плевать. Я вытесню из её сердца и мыслей любого мужика. Она должна быть только моей. Завтра же решу вопрос с её браком с моим отцом. Ноги её больше не будет в этом поганом доме.

По мере того как Теа привыкает к моим габаритам, движения становятся глубже и резче. Яростнее, агрессивнее. Что-то совершенно звериное пробуждается во мне, основанное на голых инстинктах. Оно нашёптывает мне сделать её своей без остатка, так чтобы у неё не было иного выбора. Только остаться со мной. Потому что, несмотря на её слова, мне кажется, что она может в любой момент испариться, а мне останется обнимать только воздух.

Я сжимаю её влажные волосы, желая увидеть выражение её глаз, когда я погружаюсь в неё до самого основания, чувствуя приближающийся оргазм. Ловлю её взгляд на секунду, и она закатывает глаза, конвульсивно прогибаясь от сковавших тело сладких судорог. И я кончаю вслед за ней, не успев вытащить член, извергая сперму в её лоно.

Утыкаюсь лбом в изгиб шеи, вдыхая нежный аромат её кожи. У меня не возникает желания отодвинуться, перевернуться на спину, чтобы скорее избавиться от липких объятий. Всё наоборот. Мне хочется остаться в ней и дышать её запахом.

Глава 27. Теа

Четыре года назад

Прядь отросшей чёлки выбилась из пучка и, сколько я ни отмахивалась рукой в резиновой перчатке, волосы всё равно щекотали ресницы и лоб. Я протирала эту мебель каждый божий день, но уже на следующее утро наблюдала, как пылинки играют друг с другом в лучах солнца. Дунула ещё разок на чёлку, она отлетела вверх и вновь приземлилась на то же самое место.

Работа здесь занимала у меня по несколько часов в день, и её можно было бы назвать непыльной, но, увы, именно такой она и являлась. Убедившись, что каждый выставленный на продажу предмет интерьера сверкал чистотой, я бежала на учёбу, а после помогала отцу.  Если это можно так назвать.

Я осторожно присела на резной деревянный стул, созданный задолго до дня моего рождения. Здесь всё было старинным. Куда бы ни упал взгляд. Даже хозяин этого антикварного магазинчика и тот походил на музейный экспонат. А заодно приходился знакомым моего отца. Будучи столяром, папа помогал реставрировать многие бесценные предметы интерьера, попадавшие в руки мистера Брендстона.

Только вот мой работодатель вряд ли подозревал, что папа последние годы крайне редко притрагивается к своим инструментам. И чаще всего реставрацией занималась я. Но делала это не по нужде, а по огромной любви. К дереву, к тонкой, а зачастую грязной и кропотливой работе с запахом опилок. Я любила наблюдать, как с моей помощью старые, порой никому не нужные вещи обретают новую жизнь. Как то, что недавно годилось лишь валяться на свалке, получает второй шанс. В такие моменты я чувствовала себя настоящим спасателем. Мебели.

Но, конечно, редкий человек доверил бы починку фамильного письменного стола или серванта девятнадцатилетней девчонке. О том, что я трудилась рядом с отцом, сколько себя помнила, мало кому интересно слушать. Они скорее доверятся моему отцу, глаза и руки которого давно подводят, а мастерство сменилось халатностью и невнимательностью. Только поэтому большинство клиентов и не подозревало о том, кто из нашей с папой семьи действительно зарабатывает деньги. Одна проблема – брать за свой труд вознаграждение я едва ли находила наглости. Даже в те дни, когда на кухонных полках оставались лишь заветренные макароны.

Я успокаивала себя тем, что когда-нибудь я непременно вырасту и меня начнут воспринимать всерьёз. Хотя в своём ремесле мне нужно проработать для этого еще лет двадцать. А пока этот момент не наступит, вероятно, я так и буду наскребать деньги на аренду жилья, а каждый лишний цент откладывать на курсы у известного реставратора. Пройти у него обучение уже долгое время являлось моей самой горячей мечтой. Ради неё я готова была пожертвовать новой одеждой, приёмом пищи и любым развлечением.

– Теа, опять бездельничаешь? – прямо над ухом прогремел голос хозяина магазина, заставив меня подпрыгнуть на месте.

– Мистер Брендстон, это был абсолютно заслуженный технический перерыв! – поднимаясь со стула, с широкой улыбкой заявляю я, глядя в добродушное лицо глубоко уважаемого мной человека.

– Ну тогда завари нам кофе, давай позавтракаем, пока здесь никого нет, – произносит хозяин магазина, и я голодными глазами наблюдаю, как он достаёт из своего потёртого кожаного портфеля приготовленные супругой сэндвичи. Сглатываю слюну и пытаюсь припомнить, когда последний раз ела. Нет, я могла, конечно, позволить себе какой-нибудь дешёвый фастфуд, но неизменно после него мне становилось плохо. Ума не приложу, откуда у такой нищенки, как я, настолько чувствительный желудок.

Меня всегда до слёз трогало то, как мистер Брендстон пытается накормить свою вечно недокормленную помощницу и при этом не ущемить мою гордость. Хотя, должна признаться, в моменты голода эта гордость сжирала сама себя.

Когда я смакуя отщипывала от свежего, душистого хлеба кусочки, мистеру Брендстону позвонила супруга. Сидя рядом, я слышала как из трубки доносится её взволнованный голос. В их квартире прорвало трубу, а она ни с одним делом в этой жизни не могла справиться без помощи супруга, прожив с ним половину века.