Тело каждого: книга о свободе - Оливия Лэнг

От Райха не ускользнуло, что Берлин в то время был центром сексуального освобождения, и в 1930 году он перенес свою деятельность по другую сторону германской границы, присоединившись к «великому движению свободы»[78], как он характеризует его в книге «Люди в беде». Он с Анни и двумя дочерьми заняли квартиру на Швебише-штрассе через год после того, как Ишервуд впервые отдернул портьеру в «Кози Корнер», и через несколько недель после отъезда Хиршфельда в грандиозное мировое турне. Пока Ишервуд давал уроки английского и крутил роман с Отто, Райх работал в берлинской Поликлинике – первой из бесплатных консультаций. Вскоре он собрал вокруг себя раскольническую группу радикально настроенных молодых аналитиков: они встречались в его квартире и обсуждали случаи пациентов, политику, будущее. Фашизм набирал силу. Должен же психоанализ тоже занять политическую позицию?

С момента переезда в Берлин Райх отчетливо осознавал присутствие нацистской партии. С каждым днем Германия глубже погружалась в экономический кризис, и штурмовые отряды, или SA, всё чаще попадались на глаза, маршируя по улицам в начищенных сапогах и коричневых униформах. И Райх, и Ишервуд вспоминали антисемитские граффити на стенах и разбитые окна еврейских магазинов. В 1931 году коммунистической группе Райха (в которую входил писатель Артур Кёстлер) стало известно, что штурмовые отряды планируют нападение на Красный квартал (Rotem Kiez) на Вильмерсдорфер-штрассе. Они организовали линию защиты, расставив вдоль окон сотни стеклянных бутылок с водой, чтобы те разбились о головы штурмовиков.

Тем летом на отдыхе на острове Рюген Ишервуд наблюдал, как семьи украшают свои пляжные лежбища свастиками; этот эпизод он включил в «Прощай, Берлин». Прогуливаясь по пляжу и размышляя об Отто, он увидел выложенное на песке еловыми шишками «Хайль, Гитлер!». В 2017 году я увидела в берлинском музее «Топография террора» фотографию похожей сцены: пара лежит в объятиях друг друга, прижавшись лицами и сплетя ноги, он в черных плавках, она в лавандовом купальнике. Они устроились во впадине песчаной дюны и огородили свое маленькое царство гедонизма гирляндой из флагов со свастикой и еще воткнули в песок три флажка, радостно развевающихся на ветру.

Несмотря на то что он сам готовил нападение на члена штурмового отряда и потенциально – его убийство, Райх всё еще чувствовал, что под униформой скрывается человеческое существо. Он не сомневался, что молодые люди, вступающие в отряды, мало чем отличаются от его товарищей по коммунистической партии. Все они «жили в одинаковых рабочих условиях, в одинаковом материальном положении и имели одинаковое стремление покончить с машиной капитализма»[79]. Почему тогда кто-то выбирал фашизм? Райх подозревал, что растущая популярность нацистской партии стала следствием того же сексуального неудовлетворения, какое он встречал в своих пациентах; фашизм, верил он, – это злокачественное порождение подавленных желаний, которое делает авторитарную диктатуру, с ее обольстительной фигурой плюющегося Гитлера и утешительными радостями в виде маршей, митингов и униформ, опасно привлекательной.

Секс был ответом. Секс был единственным способом изменить ход событий, достучаться до масс и освободить их от косного, инфантильного помешательства на фашизме. В начале 1930-х Райх ввел в употребление термин «сексуальная революция»: когда люди стряхнут оковы и избавят мир от карательного, тайно похотливого образа мышления, воцарится вселенная счастья и любви. Несомненно, он был наивен в своей надежде, язвит в его адрес французский философ и историк Мишель Фуко в первом томе «Истории сексуальности», вышедшем в 1976 году. Если оргазм обладает такой силой, спрашивает Фуко, почему за прошедшие годы, когда сексуальной свободы стало несоизмеримо больше, капитализм всё еще не исчез и не свергнут патриархат, хотя Райх пламенно предсказывал обратное?

Такая критика напрашивается, но это не значит, что утопизм Райха не имел под собой прочного практического основания. Если бы людям был доступен безопасный секс, в первую очередь контрацепция и безопасные, легальные аборты, они бы гораздо реже рожали нежеланных детей или оказывались в безвыходных условиях нищеты и несчастливого брака. В книге «Сексуальная революция» Райх свидетельствует, что в Германии с 1930 по 1932 год двадцать тысяч женщин в год умирали от нелегальных абортов, а еще семьдесят пять тысяч получали сепсис. Не нужно верить в волшебную силу оргазма, чтобы видеть необходимость сексуальной революции, в особенности для женщин.

Пока Хиршфельд находился в мировом турне, Райх начал привлекать берлинские группы за реформы в свою собственную коммунистическую организацию – Немецкую ассоциацию пролетарской сексуальной политики, или коротко: «Секспол». Масштабы его деятельности сложно оценить, но ясно, что он был выдающейся, страстной фигурой и читал лекции тысячам слушателей. В особенности к нему тянулись молодые люди и просили помочь им принять собственные желания, справиться с тревогой и развеять мифы о беременности и заболеваниях.

Райху нравилось выдвигать требования, и у «Секспола» они были во многом созвучны требованиям Всемирной лиги сексуальных реформ Хиршфельда. Даже сейчас они кажутся удивительно прогрессивными: бесплатные разводы, контрацепция и сексуальное просвещение; борьба с венерическими заболеваниями; отмена наказаний за половые преступления и замена их лечением вкупе с активной защитой детей от педофилов. Вдобавок они требовали бесплатных и законных абортов, что не одобряли более консервативные группы Всемирной лиги.

У радикализма Райха, впрочем, были границы. Чего он не хотел и что не входило в повестку «Секспола», так это отмена гомофобного параграфа 175, криминализировавшего секс между мужчинами. Всемирная лига открыто выступала в защиту полового многообразия, «в особенности гомосексуальности обоих полов»[80]. Райх не разделял эту точку зрения. Как и Фрейд, он предпочитал видеть секс удручающе нормированным: исключительно гетеросексуальным, только с проникновением и только с оргазмом. В его генитальную утопию, как оказалось, пускали только с паспортом и визой.

В книге «Люди в беде» он с презрением пишет, что сексология в период после Первой мировой войны была «окутана тьмой» и что «великие имена», в том числе Хиршфельд и Эллис, «имели дело (и только лишь могли иметь дело) с биопатической сексуальностью того времени, а именно с извращениями и размножением биологически дегенеративного человеческого существа»[81]. Гомосексуальность он считал продуктом подавления желания, разновидностью деформации. Много лет спустя в Нью-Йорке он отказался лечить Аллена Гинзберга, потому что тот был геем.

* * *

Когда Райх говорил о «биологически дегенеративном человеческом существе», он опирался на концепцию, которая к тому моменту уже нанесла немало ущерба свободам человеческого тела по всему миру. Псевдонаучная теория о дегенеративности, клеймившая тела плохими и нежеланными, возникла в девятнадцатом веке и сыграла неоднозначную роль в движении за сексуальное освобождение, став частью риторики, стоявшей за Холокостом, и в нашем веке продолжает служить оправданием для предрассудков, расизма и даже геноцида. Когда в 1859 году была напечатана книга Дарвина «О происхождении видов», люди еще плохо