Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы - Станислав Виткевич

С к а б р о з а. Во имя той самой высокой идеи, которую ты так любишь, не превращай нас в автоматы.

Вахазар пьет поданную Рыпманом воду.

В а х а з а р. Подождите, подождите, это — единственная минута.

Р ы п м а н. Ваша Единственность! Спать!

В центральную дверь входят четверо  П а л а ч е й. Бесшумно приблизившись, они снимают треуголки и, низко поклонившись, берут их под мышки.

С и м п о м п о н ч и к (который все это время неподвижно стоял у левой колонны). Добрый день, господа Палачи. Я член мужского блока.

Женщины, оглянувшись, вскрикивают от ужаса и, оставаясь на коленях, закрывают глаза руками. Морбидетто молча, с ядовитой улыбкой подходит к Вахазару, впившемуся взглядом в глаза Свинтуси. Вахазар, вздрогнув, выпускает из рук стакан; стакан падает на пол и разбивается. Морбидетто, встав по левую руку от Вахазара, пристально смотрит ему в лицо. Вахазар внезапно вздрагивает и пробуждается от оцепенения.

В а х а з а р (рычит). Хааааааааа!!!!! (Пена вырывается у него изо рта.) Завтра же этих потаскух в Комиссию Сверхъестественного Отбора! Перестрелять всех баб в Четвертом округе!!!! Отменить все разрешения на брак, выданные в порядке исключения!!! Сегодня же созвать всех педагогов третьего разряда на чрезвычайный консилиум!!! Хаааааааа!!! (Истекает пеной.)

Лидия все это время неподвижно стоит, прислонясь к правой колонне.

Р ы п м а н. Ваша Единственность, а теперь спать!!

Морбидетто берет Вахазара под руку и медленно уводит его налево. Вахазар утирает текущую изо рта пену.

В а х а з а р (с трудом передвигаясь). Спасибо тебе, мой Морбидетто. Это была минута слабости.

Выходят. За ними медленно следуют остальные Палачи.

Р ы п м а н (взяв Свинтусю за руку). А ты, дитя мое, пойдешь со мной в наш дворцовый интернат.

Скаброза отнимает руки от лица и молча, стоя на коленях, простирает руки к дочери.

С в и н т у с я. Мама, не бойся. Мне этот рык не страшен. Со мной ничего не случится.

Рыпман осторожно уводит ее в левую дверь.

С и м п о м п о н ч и к. Вот потеха!! Я член мужского блока, и меня все это абсолютно не касается.

Скаброза разражается рыданиями. Любрика встает и прижимает Симпомпончика к так называемому «лону». В центральную дверь входит Г н у м б е н.

Г н у м б е н (холодно). Будьте любезны. (Указывает левой рукой на центральную дверь.)

Л ю б р и к а (Скаброзе). Идем, Дзиня. Мой Симпомпончик когда-нибудь исправит это дело.

Скаброза тяжело поднимается и, вытирая глаза, бредет к центральной двери, за ней Любрика, обнимающая Симпомпончика, следом Лидия. Гнумбен неподвижно стоит слева, лицом к сцене, в профиль к зрительному залу.

Действие второе

Сцена представляет красный кабинет во дворце Вахазара. Обитые красным стены, красный ковер с желтой звездой в центре на черном фоне. Лимонно-желтая мебель самой фантастической формы разрисована черными узорами. На ручках кресел — крылья. На заднем плане окно, за которым видны холмистый пейзаж и свежая зеленая листва. Вдали город с башнями и дымящимися трубами. В кабинете сидят женщины, сгруппированные следующим образом: Л и д и я  Б у х н а р е в с к а я, С к а б р о з а и  Л ю б р и к а  в одном кресле с  С и м п о м п о н ч и к о м.

Л ю б р и к а (держит в руке огромный черный конверт с пятью желтыми печатями). Боже, Боже! Что с нами будет! Чего только они с нами там не вытворяли, на этой комиссии!! Невозможно описать.

С к а б р о з а (удрученная до крайней степени апатии. В руке у нее такой же конверт, как у Любрики). А теперь будем ждать — пока не свихнемся. Неизвестно, что в этих проклятых конвертах. А ведь там приговор на всю жизнь. Хоть бы сразу сказали, мерзавцы!

Л и д и я. Не беспокойтесь ни о чем, сударыни мои. Я тоже через нее это прошла, а теперь мне прекрасно живется.

С к а б р о з а. Да, но ведь из вас не сделали никакого бабетона. А что с нами будет — один черт знает. Как подумаю — мороз по коже.

Л и д и я. Да этим же гордиться надо. Я-то была для этого слишком глупа. Теперь я просто обыкновенная механическая мать и больше ничего.

Л ю б р и к а. Когда я была маленькой, я всегда мечтала стать мальчиком, а сейчас мне плохо от одной мысли об этом. Ох! в какое страшное время нам выпало жить.

С к а б р о з а. У тебя хоть есть твой Симпомпончик! Проект воспитания мальчиков еще не разработан. А я? Я совсем одна, даже мою бедную Свинтусю у меня отобрали. О Господи! (Плачет.) Мне-то все равно: я согласна даже стать бабетоном, только бы она, бедняжка моя маленькая, была счастлива!

Л и д и я (подходит, чтобы ее утешить). Ну-ну, милая сударыня, меня как раз вызвали, чтоб я сняла мерку для новых платьев Свинтуси. Она будет просто обворожительна в этих нарядах. (Гладит Скаброзу по плечу, та всхлипывает.) Успокойтесь, не надо расстраивать девочку. Она сейчас придет сюда.

Л ю б р и к а (лихорадочно теребя конверт, так что сургуч трескается). Только бы поскорее. Я больше не могу ждать. Мое вчерашнее прошение о выезде в Иллирию отклонено. (Встав, ходит из угла в угол.)

Пауза. Слева входит  Я б у х н а  Д о л ж н я к, ведя за руку  С в и н т у с ю, которая прижимает к себе огромную куклу — карикатуру на  В а х а з а р а  в костюме из первого действия.

С в и н т у с я. Мама! Мама! Смотри, какой миленький дедушка Вахазар. Я знаю все, о чем он думает, когда дергаю его за усы. (Подбежав к матери, кладет куклу ей на колени; Скаброза обнимает Свинтусю и долго молча прижимает к себе.) Почему ты плачешь, мама? Я ничего не боюсь.

С к а б р о з а (всхлипывая). Но ведь я тебя больше никогда не увижу, разве только когда ты станешь уже большая.

С в и н т у с я. Мама, стыдно плакать. Я прекрасно выспалась, Мне дали какао с пирожными. А какая у меня прелестная ванна! Вся в розовых котятках с черными глазками. Когда вырасту, я тебе подарю такую же.

С к а б р о з а. Бедное, бедное дитя. Только бы знать, что ты будешь счастлива. (Встает, сбросив куклу Вахазара на пол; смеется сквозь слезы.) Ха-ха, ванна с розовыми котятками. Может, и у него такая же, у этого подонка, у этого чокнутого лицемера, который всему на свете мстит за собственную пустоту! Ах! (Схватившись за сердце, дико хохочет.)

С в и н т у с я (смеясь, поднимает куклу и кружится с ней по комнате). Смотрите как мы с дедулей играем! У него нет времени, вот он и дал мне эту куколку.

Л и д и я. Свинтуся, иди-ка сюда! Надо снять мерку тебе для новых платьев.

Свинтуся сажает куклу в кресло Лидии и, сияя, останавливается перед портнихой.

Все они черно-желто-красные. Ты будешь в них очаровательна. (Снимает мерку и записывает размеры в блокнот.)

Справа входит  Р ы п м а н  в белом халате.

Р ы п м а н. Здравствуйте, здравствуйте. Ну как, уже прошли комиссию?

Д о н н ы  Л ю б р и к а  и  С к а б р о з а (бросаются к нему). Да-да. Скажите, доктор! Что с нами будет? Каковы результаты? Вы не могли бы вскрыть эти конверты?

Р ы п м а н. Ничего не знаю. А вскрывать конверты не имею права. Это привилегия Его Единственности — Дюбала Первого.

Донны разочарованно отступают.

Л ю б р и к а. Ох, только бы он был последним.

Р ы п м а н (сурово). Ошибаетесь, сударыня! Ваш недалекий узкий умишко не может объять просторов мысли этого гения. Это вам не какие-нибудь артистические бредни или социальное доктринерство. Это Действительность с большой буквы «Д».

Л ю б р и к а. Это общие фразы с большой буквы «Ф». Меня удивляет, что такой разумный человек, как вы, столь безнаказанно позволил себя одурачить.

Р ы п м а н. Поверьте, сударыня. Я пока не все понимаю, но знаю довольно много. Его Единственность — современный Рамзес II. Он хочет демеханизировать человечество, предоставив ему все завоевания общественного прогресса. Отчасти он уже добился этого, просто мы пока не отдаем себе отчета. Мы разглядываем через лупу то, что требует дистанции в тысячу световых лет и гигантских прожекторов, чтобы быть замеченным. Надо не слова его слушать, а взирать издали на его дела. Это великий мученик, и только отравление секретом неизвестных желез может с точки зрения биологии объяснить его сверхчеловеческую энергию. По аналогии с химией я бы назвал это распадом психических атомов. Как радий переходит в другие элементы, излучая чудовищную энергию, так и он должен со временем стать другим человеком. Иначе я буду вынужден констатировать, что медицина — чистейший вздор.