Газета Завтра 412 (43 2001) - Газета Завтра Газета

Не нужно ставить крест на государстве только потому, что оно неэффективно. Фундаментальная ошибка либералов в том, что вместе с грязной водой они выплескивают ребенка,— реальная неэффективность государства еще не свидетельствует о его принципиальной ненужности. Самый неэффективный менеджер лучше самого эффективного вора. Там, где нет государства, начинается хаос, начинается мафия.

Попытки подчинить государство бизнесу, особенно крупному, также обречены на провал: у них принципиально разные функции. Бизнес должен заботиться только сам о себе, а государство — о тех, кто сам о себе позаботиться не может. Поэтому всякий раз, когда бизнес пытается подменить собой государство, он получает в лучшем случае финансовую катастрофу. Когда крупный монополистический капитал России начал сам решать вопросы государственной компетенции, произошла Октябрьская революция. На фронтах Первой Мировой российской армии не хватало снарядов и патронов, но снарядами и патронами, которые были тогда в стране, потом отвоевали целую гражданскую войну и чуть ли не на Великую Отечественную хватило. То есть налицо был искусственно созданный спекулятивным крупным бизнесом дефицит. Подчинение государства интересам бизнеса сначала уничтожило эффективный бизнес, а потом и само государство. Кстати, в 1996-1998 годах мы наблюдали нечто подобное, да и в этом году тоже были серьезные признаки подчинения экономической политики государства "новой олигархии".

"ЗАВТРА". Кстати, раньше много говорили об интеграции, потом — о мондиализме, сегодня — о глобализме. Есть ли разница между этими понятиями?

М.Д. Интеграция рынков — это, грубо говоря, основа процесса глобализации. Глобализация на практическом уровне обозначает предельное обострение конкуренции. Тот, кто сильнее — выигрывает, тот, кто слабее — проигрывает, причем самый сильный выигрывает больше всех. США сильны, они от глобализации выигрывают больше всего, а потому используют глобализацию как инструмент своего господства, взламывания всех и всяческих барьеров. Такая конкуренция непосильна для всего остального мира, поэтому возникают проекты региональной интеграции, чтобы конкурировать с Америкой. Почему американцы жестко противодействуют любой попытке реинтеграции на постсоветском пространстве с участием России? Да, по их идеологии у России нет никаких национальных интересов, и то, что, скрепя сердце, они официально признали национальные интересы России на ее территории — это простая дань политкорректности. Но они страшно боятся восстановления Советского Союза не из-за противоречия с их идеологией и не из-за хорошей исторической памяти. Они боятся постсоветской реинтеграции с участием СССР потому, что она может стать моделью региональной интеграции, которая противоречит интеграции глобальной. На пути американских ТНК может появиться какой-то заборчик, который им совершенно не нужен.

Пока есть один пример глубокой и успешной региональной интеграции — Европа. И смотрите, что получается. Первая попытка введения общеевропейской валюты, ЭКЮ — это 1992 год. А за два года до этого, в 1990 году, американцы уже начали необъявленную войну против объединенной Европы. Ведь война в Югославии была войной на подрыв стратегического конкурента. Региональная интеграция стран СЭВ, региональная интеграция бывших республик СССР уже разрушены. Сейчас на очереди — Юго-Восточная Азия и Европейский Союз. А мондиализм, как идея о том, "чтобы в мире без Россий и Латвий жить единым человечьим общежитьем",— сегодня, к сожалению, не более чем красивое прикрытие глобализма, попыток взломать чужие рынки ради роста конкурентоспособности США. Хотя через не такое уж и большое время, я думаю, многие границы — и, в частности, между Россией и Латвией — будут стерты в результате мирных интеграционных процессов.

"ЗАВТРА". По-видимому, глобализация, как и всякое явление, имеет свою обратную сторону. Можно назвать ее фундаментализмом, изоляционизмом.

М.Д. Это естественная реакция развивающихся стран на экономическую и идеологическую экспансию развитых, более сильных и эффективных конкурентов. Кроме того, это следствие вымывания интеллектуального ресурса из развивающихся стран. Если 15 лет назад советский офицер реально уравновешивался советским ученым, то сегодня ученого не стало — и идеология офицера стала доминировать. Простят меня или нет, но идеология офицера — просто в силу особенностей профессии — это изоляционизм и традиционализм.

Еще одно следствие глобализации — рост значения всех особенностей. В условиях обостряющейся конкуренции вы просто не можете делать что-то лучше всех остальных. Всегда найдется кто-то, кто сумеет сделать это лучше вас. Поэтому самая эффективная специализация — делать то, чего кроме вас вообще никто делать не может. То же самое касается и особости, традиций.

Действительно, сегодня можно логично и убедительно объяснить, что наука и весь мировой опыт доказывают: самым современным и выгодным стилем жизни являются прыжки из окна восьмого этажа. И я не смогу осознанно противостоять этому воздействию, если его грамотно построят, как не смогло противостоять этому воздействию советское общество во второй половине 80-х годов. У меня не будет никаких внятных аргументов против этого утверждения. Кроме единственного: почему-то ни дед мой, ни отец этого не делали. Надо посмотреть, как это получается у других. Можно не торопиться, потому что есть традиция.

Традиция становится инструментом стихийной самозащиты общества от информационной агрессии конкурентов. В нашей стране традиции были сильно разрушены революцией и последующими колебаниями линии партии. В итоге наше общество не смогло противостоять информационной атаке, в отличие от тех же китайцев, индусов — да и арабов, кстати.

Наконец, последнее: изоляционизм. Поскольку либерализм вытягивает из всего мира финансы и интеллект, остальной мир перестает эти финансы и интеллект воспроизводить, превращается в Сахару, откуда ничего, кроме песка терроризма, извлечь уже невозможно. Иными словами, либерализм разрушает мир, и Запад пытается отгородиться от создаваемой им же мировой пустыни: зачем нам эта преступность, зачем нам эта бедность, зачем нам эти безграмотные и больные люди, зачем нам все эти проблемы вообще?

Примерно такие же барьеры возникают не только между обществами, но и внутри самих обществ. Потому что есть информационное сообщество — это колоссальное могущество, колоссальная эффективность, колоссальная прибыльность и колоссальное удовольствие от творчества. А есть все остальные. И если информационные технологии не очень развиты, если ими занимаются, скажем, 5% населения, то остальные могут считать, что им просто повезло. Но когда таких людей становится много, от четверти до трети всех работающих, ситуация приобретает качественно иные черты. Это шок, сложенный у большинства из ощущений зависти и собственной никчемности, плюс смутное ощущение, что мир устроен как-то не так. Именно это ощущение порождает антиглобалистов, террористов и так далее.

"ЗАВТРА". А может ли Россия выйти из этой глобальной конкуренции?

М.Д. Это как — "остановите Землю, я сойду?" Не уверен, что стоит торопиться.

Кроме того, конкуренция ведется двух сортов. "По горизонтали" — между странами одного уровня развития она ведется за рынки. Россия, Саудовская Аравия, Венесуэла и Норвегия производят нефть — и конкурируют за рынки ее сбыта. "По вертикали" — между странами разного уровня развития: теми, кто производит high-tech, и теми, кто производит керосин,— это конкуренция за ресурсы: за интеллект, за финансы, за пространство, за дороги. Россия может упасть окончательно к производству какого-нибудь сена, нефти и газа, сократить население до 30 или 15 миллионов человек, но мы все равно будем драться и за ресурсы, и за рынки. Да, за рынки сбыта самолетов драться труднее, чем за рынки сбыта сена, зато они качественно более прибыльны и позволяют иметь силы для борьбы за рынки ресурсов.

Выйти из конкуренции нельзя: это способ жизни. Вы не участвуете в конкуренции, только если вы умерли. Пока вы живы — вы все равно это делаете, сознательно или бессознательно. Но чем ниже вы спускаетесь по технологической лестнице, тем сложнее вам конкурировать, поскольку чем более технологически сложно изделие, тем в большей степени контролирует его рынок его производитель.

Чем "мерседес" отличается от "вольво"? Тем, как производитель рассказывает, какой он хороший. Этот рынок контролируется производителем, и он получает огромные прибыли благодаря этому контролю. А чем одна нефть отличается от другой? Да, по большому счету, ничем. И здесь рынок сбыта контролирует уже не производитель, а потребитель. Поэтому на уровне "мерседесов" конкуренция более изощренна, но просто вышибить производителя с рынка нельзя. А с рынка нефти — элементарно: саудовский миллиардер начинает продавать свою нефть за полтора доллара — и русской нефти больше не существует. Чем товар сложнее, тем он не просто более прибылен — он устойчивее на рынке. Вы диктуете рынку цену, а при простых товарах рынок диктует цену вам.