Небеса - Анна Матвеева

Зубов замолчал, словно подавился словом. Мне хотелось, чтобы к нему вернулись прежняя легкость и красота, но нет, за Вериным столом сидел изможденный, измученный тип, каким, наверное, мог быть отец Зубова - внешнее сходство у них сохранялось. Если бы из глаз депутата полилась кровь, я не удивилась бы - они стали красными, как у кролика, а сам он молчал, будто его обесточили...

Вот тут и позвонил Алеша, крикнул, что Сашеньку увезли в роддом и у нее отошли воды - прямо в машине. Там столько воды, что надо сушить коврики, но это неважно, а важно, что через обозримое число часов мы оба получим новый родственный статус: он - отца, я - тетки.

Я хотела поделиться новостью с Зубовым, но он вышел из кабинета, не простившись. И новость о том, что Сашенька родила сына, которому заранее приготовили царское имя - Петр Алексеевич, Петя, Петрушка, застала меня дома: на работе больше делать было нечего...

Петрушка родился за три минуты до полуночи, я старалась не думать о том, на кого он может быть похож. Еще мне ужасно хотелось позвонить Артему и рассказать про религию Зубова, но я понимала - это будет нечестно. Тем более, мне совсем не хотелось слышать пусть даже самую праведную критику в депутатский адрес.

Но и носить в себе это знание мне было тяжело - оно рвалось наружу, как доношенное дитя. Сравнение не случайное - все следующие дни я думала о маленьком Петрушке и очень хотела его увидеть. Счастливые родители вовсе не спешили звать меня на смотрины, приглашали одну только маму, и она очень подробно восхищалась младенцем. Маме показалось, что Петрушка - слепок с Лапочкина, и нос у него такой же, и уши, и овал лица, и даже форма ступней. Форма ступней меня просто добила.

Зубов надолго пропал после собственных откровений: началась очередная думская сессия, а может, он искал помещение для своих прихожан или писал новое Евангелие... Иногда мне казалось, что Зубов просто пошутил в том разговоре, опробовал на мне очередную байку, что вылетали из него с невероятной частотой и легкостью... Мы виделись мельком несколько раз, но депутат ни словом больше не оговаривался о своей религии, и глаза у него снова были голубыми.

Я каждый день ждала звонка от Лапочкиных, и в день, когда Петрушке исполнился месяц, не выдержала. Сашенька долго не подходила к телефону, потом выкрикнула в трубку ожесточенное "алло".

"Хочешь - приходи!" - сестрица обошлась без лишних сантиментов, и я пошла к Вере отпрашиваться. Она сидела, окаменев, над факсом, только что присланным из местного информационного агентства. Скосив глаза, я прочитала:

"Заседание Священного Синода, 12-13 января,

сообщение для СМИ".

Дочитать до конца не довелось: Вера швырнула листочек в урну, но потом, спохватившись, достала обратно, в черном сигаретном пепле и с прилипшей к сгибу жвачкой.

"Чего тебе, Глаша?" - простонала Вера. Ей было настолько ни до чего, что она быстро согласилась отпустить меня с работы - хотя до шести вечера оставался еще довольно большой зазор. В детском магазине напротив Дома печати я купила резиновую белку интенсивно-оранжевого цвета, и всю трамвайную дорогу нажимала ей на живот: белка громко пищала.

Дверь открыл Лапочкин - смурной и опухший. Я привыкла к тому, что Алеша пристально следит за своей внешностью, - и даже не сразу признала его.

"Заходи, - мотнул он головой. - Сашенька уехала с Петрушкой в поликлинику, но они скоро вернутся. Только не обижайся, я дальше спать буду: сегодня всю ночь прыгали с ребенком".

Он устало махнул рукой и закрыл за собой дверь в спальню. Я присела на краешек разложенного дивана, где, видимо, обитала теперь Сашенька. Нарядная прежде комната сильно изменилась - повсюду валялись пеленки, марлевые тряпки, погремушки, на столе выставлена батарея узких стеклянных бутылочек, и главное, здесь царил теперь новый запах: молочно-теплый, беззащитный...

Я никогда не думала о себе как о матери - не могла поверить, что у меня вдруг заведется некий ребенок, которого надо будет пестовать и холить. Теперь, еще не видя своего племянника, я вдруг почувствовала сильную, сосущую тоску в самой чувствительной зоне своей души. Один только запах, незнакомый, теплый и родной, пробуждал сильное, болезненное от новизны чувство. Чтоб не дать ему разгуляться, я поспешно взяла с тумбочки растрепанную тетрадку, на клеенчатой обложке которой подсыхал круглый след от чашки. Судя по всему, тетрадь жила здесь постоянно - у нее даже было собственное, прямоугольное место на тумбочке, припорошенной пылью - наводить порядок Сашеньке было некогда.

Я сразу узнала волнистый почерк сестры.

"11 ноября.

В начале занятия - тошнота, головокружение, легкие позывы к рвоте.

Тема: "Трансформация смерти".

Клетки наших организмов приучены не жить, а умирать. Они сами сознают смерть и таким образом провоцируют тягу к ней (здесь Сашенька нарисовала небольшой цветочек - василек с тщательно выписанными, угловатыми лепестками).

Золотая орбита ведет к сознанию перерождения клеток и обретению бессмертия. Особенно легко женщинам, потому что они уже прошли через это испытание в плотном теле (тут ромашка - с дочерна исчерканным стебельком).

Пространство обеспечивает переход из пятой расы в шестую, главное перейти в другое состояние.

Мышление трансформируется от жизни к бессмертию, и каждый может стать божеством. Лучше, если можно будет принять радугу всех энерголучей. Тогда мы станем прекрасными, молодыми и чистыми, с детскими душами (в этом месте Сашеньку, по всей видимости, сильно захватила тема лекции, потому что почерк стал быстрее, а чернильные цветки и вовсе исчезли).

Смерть - всего лишь переход на другую орбиту жизни. Наше тело временное жилище для души, оболочка, которую мы отринем, лишь только раскроются сияющие орбиты и появится Майтрейя, Дитя Луны. Но прежде нам всем нужно хорошо потрудиться.

Чем более развита цивилизация, тем меньше человеческих отходов. Мы должны стремиться к безотходному человечеству, избавляться от космического мусора. Надо поглощать радиацию".

Дальше почти школьным столбиком были записаны стихи:

"Стремиться к постижению

Божественного дара,

Гореть в огне сожжения

Вселенского удара".

И еще много подобного бреда. Тетрадка была исписана почти полностью только в самом конце белели три девственные странички. Сзади красовался "Список литературы", он включал в себя двенадцать наименований разных книжек Бугровой - мадам, судя по всему, была плодовитой, как Дюма. Названия пугали: "Разумножение разума", "Космическая лечебница", "Найди свою орбиту". Под номером 13 в списке значилась Блаватская, она же занимала следующие показатели. На закуску предлагались Циолковский, Федоров и Елена Рерих.

Я закрыла тетрадь, отряхнула руки: они горели и чесались. Значит, все время до родов Сашенька старательно посещала занятия в "Космее"... Лишь только тетрадь вернулась на законное место, в дверях загремели ключи. Вставая с места, я слышала сразу и стук своего сердца, и тихие чертыхания Сашеньки, и жалобное попискивание из голубого конверта, завязанного широкой атласной лентой.

Лапочкин не подумал просыпаться, а Сашенька не удивилась моему наличию в квартире. С облегчением она вручила мне пищащий конверт. Оттуда смотрели два маленьких умных глаза, смотрели настороженно, но с большим интересом. Я неумело покачала конверт и вопросительно глянула на Сашеньку.

"Разворачивай", - велела она, скрывшись в ванной и включив воду на всю мощь. Я размотала ленту, раскрыла конверт, походивший на хачапури, и увидела там крепенького, как грибочек, детеныша, испуганно поджавшего ножки. Судя по оттопыренной нижней губе, он собирался заплакать.

К счастью, малыш совсем не был похож на Кабановича. И на Сашеньку он тоже похож не был.

Я взяла его на руки, и он доверчиво вздохнул - совсем как настоящий человек. Мне вдруг показалось, будто мы с Петрушкой были теперь одни во всем мире - и были никому в этом мире не нужными.

ГЛАВА 15. МНОГО ДЕНЕГ

Сашенька выглядела измаянной, лицо бледное, с припухшими подглазицами... Она почти не похудела после родов и поэтому сразу обабилась. Я обругала себя за эти подлые мысли: ей вправду приходилось тяжело.

Она покрутила в руках мою белку.

"Ему пока рано такие. И сюда добавлен кадмий, про это везде пишут, не читала? Но все равно, спасибо".

Я спросила, зачем они ходили в поликлинику. Оказалось, плановый осмотр, а еще Сашенька пыталась узнать, нельзя ли дать Петрушке какое-нибудь снотворное, чтобы он спал по ночам.

"Совсем не спит, - жаловалась сестра, - я просто с ног падаю. Няню Алеша брать не разрешает - говорит, сын станет на нее похож, не на меня. А Марианна Степановна уже нашла одну женщину... - Сболтнув, Сашенька досадливо махнула рукой: - Я участник в высшем комитете "Космеи", вместе с мамой. Марианна Степановна даже хотела, чтобы я рожала прямо у них, но мне было неловко, да и Алеша отговорил. Все же это чересчур..."