Собачий род - Сергей Арбенин

В мозгу затеплилась какая-то отгадка, ключ ко всей истории. Но, главное, теперь всё можно было свалить на молодого омоновца. "Вот этого сосунка и надо наказывать… А то ишь — сразу "ра-апорт!"…

А во-вторых, его, Лаврова, просто… подставили. Вот оно! Именно так — подставили!..

В темноте фыркнул двигатель, зашуршали колёса. Лавров поднял голову. Ему показалось, что его "Волга" разворачивается, и плавно, не торопясь, отъезжает.

Лавров остолбенел. Это ещё что? И свет, гад, не включает!

Да что они все сегодня, — сдурели?? В машине и мобильный остался!

Лавров плюнул. Обернулся: по периметру рабочей зоны загорелись тусклые лампочки. В сторожке свет не горел.

Лавров постоял в раздумье: шум отъезжавшей машины затих вдали. И сразу вокруг будто наступила мёртвая тишина. Ни ворон, ни бомжей, ни собачьей грызни в переполненном питомнике.

И тьма.

А потом из-за облака медленно стала выползать луна. Больная, горькая, — словно медленно открывался огромный бело-голубой глаз.

"Подставили, подставили, — тупо думал Лавров. — Только вот кто? И зачем?..".

Он топтался на месте, толстый, низенький, и вся фигура его выражала полное недоумение. Но потом что-то заставило его насторожиться.

Лавров увидел, что две собаки, сидевшие у ограды, поднялись и неспешно направились к нему. Лавров машинально оглянулся в поисках палки, камня, — какого-нибудь оружия. Впрочем, он знал, что бродячих собак легко обмануть: надо только сделать вид, будто нагнулся, чтобы поднять с дороги камень. Бродячие собаки прекрасно понимали этот жест и, как правило, поджимали хвосты и убирались восвояси.

Когда собаки приблизились и Лавров уже хотел применить испытанный обманный приём, он вдруг увидел, что собак стало больше.

Он оглянулся вокруг. Луна мертвенным светом озарила припорошенный снегом мусор. И с этих белых слегка дымящихся холмов бесшумно и медленно спускались прямо к нему, Лаврову, небольшие стаи собак. Облитые лунным светом, собаки казались серебристо-белыми.

Лавров почувствовал, что взмок. Всё это казалось нереальным и… страшным.

Первые две собаки были уже близко. Лавров быстро нагнулся, глянул искоса: собаки замерли на месте.

Но те, что спускались с круч, продолжали медленно приближаться, смыкая вокруг Лаврова круг, отрезая все пути к отступлению.

Несколько мгновений тянулась эта бредовая, нереальная сцена. Лавров не заметил, как, машинально отступая, оказался рядом с "трубой Беккера".

— А ну, пошли вон! — грозно крикнул Лавров. Поискал глазами — и, к своей радости, увидел отрезок водопроводной трубы, воткнутый в снег: этим отрезком приоткрывали заглушку.

Схватив трубу, он грозно поднял руку.

И сейчас же увидел, как дверь собачника рухнула в снег, и изнутри вывалилась огромная стая собак. Собаки молча и сосредоточенно кинулись к ограде. Ограда была из обычной проволоки, метра два в высоту, но поверху, от столба к столбу тянулись два ряда "колючки".

Не веря глазам, Лавров наблюдал, как необъятная свора собак бесшумно прыгала — и легко преодолевала ограду.

— Эй! — закричал не своим голосом Лавров. — Эй, кто-нибудь!

Он надеялся, что выйдет сторож, но в кильдыме было по-прежнему темно. Может быть, услышат бомжи? Уж им-то никак не выгодно, что на полигоне, считавшемся их законной территорией, произойдет ЧП, найдут мёртвого генерала.

Но и эта тайная надежда рухнула: никто не показался.

И, внезапно похолодев, Лавров понял: не найдут! Не найдут никакого генерала — ни мёртвого, ни живого. Не найдут даже клочка камуфляжной формы, а не то, что тела.

Собачья свора все теснее сжимала кольцо вокруг него. Собак становилось всё больше, их было невообразимо, невероятно много. Казалось, собаки собрались со всех окрестностей, и теперь, куда ни глянь — всё пространство занимала плотно сбитое собачье воинство.

Серебристо-белое под луной. Молчаливое. Молчаливое — вот что было самым диким и страшным. Ни озверелого лая, ни яростных оскалов, ни дикого волчьего воя.

Лавров, уже отказываясь что-либо понимать, машинально пятился, выставляя перед собой железяку. Пятился, пока не упёрся спиной в железобетонный край выступавшей из снега гигантской железобетонной трубы Беккера — собачьего могильника.

Собаки опускали морды. Они, должно быть, хотели начать грызть его с ног. И Лавров инстинктивно поджимал ноги. Он влез на бетонный край трубы. И тут собачье воинство внезапно ринулось в атаку.

Он отбивался первые несколько секунд. Потом ему в голову почему-то пришла мысль, что внутри трубы можно спрятаться. Ну и что же, что там дико воняет! Вонь можно потерпеть. Теперь главное — выжить…

Неимоверным усилием, просунув отрезок трубы в щель, Лавров сдвинул гигантский железобетонный круг заглушки. Изнутри на него пахнуло тёплой сыростью и смрадом разлагающихся трупов. Ему даже показалось, что он слышит слабое шипение: трупы плавились в щелочи, и жижа пузырилась и пенилась, как пенится мясной бульон.

И, уже ныряя внутрь, Лавров внезапно вспомнил, как в его руках оказался тогда, в переулке, этот злополучный автомат. Его подал ему не патрульный милиционер-первогодок. И не солдат-срочник. И не омоновец.

Лавров вспомнил звериные глаза, притягивающие, засасывающие взгляд, на иссеченном осколками лице. Это он, этот угрюмый и мерзкий старик, дал Лаврову автомат! Он, наверное, прятал оружие под свой мохнатой шубой. А потом вытащил и быстро сунул Лаврову в руки. Или как-то незаметно стащил автомат с плеча зазевавшегося молодого милиционера, — кутерьма-то была какая!

Лавров даже застонал от осознания всей этой чудовищной несправедливости.

Но самым несправедливым было то, что правды теперь никто, никогда не узнает.

* * *

Рана оказалась пустяковой: Андрею залили борозду на плече едкой жидкостью, зашили грубыми стежками и крепко перебинтовали. Молодой круглолицый медбрат, стриженый под ноль, всадил ему в живот укол, и еще один — в мягкое место. Андрей не только не плакал — даже не показал, что ему больно.

Взглянув ему в глаза, медбрат хлопнул его по макушке и сказал равнодушно:

— Ну, молодец. Теперь будешь долго жить… Вот тебе лекарство, на всякий случай. Это перекись водорода. Будешь смазывать, если будет сильно болеть или плохо заживать… Ну, и — ходить на приём в свою поликлинику, к детскому хирургу…

После этого он ушёл за ширму и лёг; было слышно, как под ним заскрипел казённый больничный лежак.

Отец приехал на грузовике соседа, дяди Юры. Отец был выпивший. Но не ругался, молчал. Даже сказал "спасибо" молоденькой девушке, писавшей справку.