Попрыгунья - Энтони Беркли

— Вы не ожидали, что миссис Стреттон может покончить с собой, сэр?

— Нет. Я правда не ожидал. Жена вообще-то часто рассуждала насчет самоубийства. У нее бывало угнетенное настроение. Но, как и мистер Шерингэм, боюсь, я не воспринимал эти угрозы всерьез.

— Понимаю. Что же так угнетало миссис Стреттон?

— Ничего.

— Миссис Стреттон страдала чем-то вроде меланхолии, — снова так же вкрадчиво вставил Рональд. — Ей и в самом деле не с чего было расстраиваться; она могла бы жить очень счастливо. Но сами знаете, как такие люди преувеличивают порой сущие пустяки, раздувая из мухи слона. Ведь это следствие болезни. Нет смысла скрывать, инспектор, — с простодушным видом продолжал Рональд, — моя невестка и в самом деле была не совсем нормальной. Думаю, врачи смогут предоставить вам некоторые полезные сведения на этот счет, если до сих пор этого не сделали.

— Нет, сэр, этим мы еще не занимались, но несомненно, такие сведения нам помогут. Итак, мистер Шерингэм, погодите-ка, вы говорили мне…

Роджер вкратце изложил содержание своей беседы с Иной.

Но думал о другом. Его заинтриговал только что состоявшийся трехсторонний обмен репликами. Поведение Дэвида Стреттона вызывало недоумение. С Рональдом понятно; парень попытался переложить как можно большую часть бремени с хрупких плеч брата на собственные, даже рискуя получить нагоняй от инспектора за то, что отвечает на вопросы, адресованные Дэвиду. Но чем объяснить эти резкие, даже агрессивные реплики Дэвида? И почему иной раз они звучат, как заученный урок, причем заученный плохо? Может, Дэвид до сих пор не отошел от трагедии? Нет, за этой его реакцией таится какое-то другой чувство, которое он не хочет выдавать; однако что это за чувство, радость или скорбь, страх или облегчение, догадаться невозможно.

Утомительный допрос шел к концу.

Роджер подтвердил показания Рональда Стреттона относительно происходившего в зале и о том, каким образом миссис Стреттон его покинула, и изложил собственную версию возвращения Дэвида и последовавших поисков. Все это было записано дотошным инспектором, и хотя Роджер старался быть как можно более кратким, казалось, что процедуре не будет конца.

— Да, мистер Шерингэм? А после того, как мистер Уильямсон сообщил вам об этом?

— Я позвал мистера Стреттона, и мы помчались на крышу, — медленно диктовал Роджер, — где предварительный осмотр тела убедил меня, что она уже мертва. Потом я ее приподнял, а мистер Стреттон по моему распоряжению пошел за ножом. Когда он вернулся, я велел ему перерезать веревку, за что принимаю на себя всю полноту ответственности.

— Иными словами, не будет преувеличением сказать, что вы взяли на себя руководство сразу, как только заподозрили, что миссис Стреттон мертва?

— Да, ввиду имеющегося у меня опыта поведения в сходных обстоятельствах я счел себя обязанным взять руководство на себя.

— Это правильно, мистер Шерингэм, и мистеру Стреттону очень повезло, что вы на тот момент оказались рядом. Скажите, а после осмотра миссис Стреттон не сложилось ли у вас какого-либо мнения относительно того, как давно она скончалась?

— Нет, такое мне не по силам — образования не хватает. Все, что я могу сказать — что она на тот момент уже была мертва какое-то время, по меньшей мере час или больше, потому что руки у нее были совсем холодные.

— Как я понял, ваши врачи, которые ее осмотрели только что, считают, что она умерла не более двух часов тому назад. Вы с этим согласны?

— О да. Но это ведь по их части, а не по моей. Так Митчелл приехал? Роджер обернулся к Рональду Стреттону.

— Да, следом за инспектором, и Чалмерс сразу повел его осматривать тело.

— И он согласен с Чалмерсом насчет времени смерти?

— Да.

Роджер кивком дал знак инспектору продолжать.

Вся эта процедура проходила очень мило и по-домашнему, и все-таки на редкость долго и нудно.

Двадцать минут спустя, после того как они с инспектором успели остановиться на каждом предположительно важном факте и обсудить множество предположительно не важных, Роджера наконец отпустили, велев прислать взамен мистера Уильямсона. Инспектор оказался человек дотошный и явно рассчитывал снискать за свои труды поощрение шефа; но было ясно, что никакой иной версии, кроме самоубийства, он всерьез даже не рассматривал. Среди кучи заданных ему вопросов Роджер не услышал ни одного, который мог бы заставить его, несколько отклонившись от чистой правды, сказать кое-что кроме правды о таких материях, как, например, кресла и отпечатки пальцев.

Однако Колин Николсон свято убежден, что именно он, Роджер Шерингэм, убил Ину Стреттон. Колин, конечно, ведет себя в высшей степени порядочно но в том, что он в этом свято убежден, Роджер не сомневался. И тревожился. Уголовная ответственность за фальсификацию вещественных доказательств нависла над ним со страшной силой. Идиотский, самоуверенный, самодовольный порыв — дернул же черт переставить это кресло! Все это плюс еще тот известный всем факт, что в решающий момент он находился на крыше, давало Колину против него серьезные козыри. Не то чтобы Роджер опасался, что Колин на него заявит; тут он даже не сомневался — парню такого и в голову не придет. Тем не менее оказаться под столь обоснованным подозрением в убийстве, которого не совершал — ощущение тошнотворное и жутковатое. Теперь, чтобы отстоять справедливость в отношении самого себя, да и просто чтобы достойно принять брошенный вызов, Роджеру ничего не остается, как найти истинного убийцу.

И Колин ему в этом поможет!

Он пошел наверх искать Колина.

Колина Роджер уважал всегда, но немного свысока. Теперь зауважал всерьез, как равного. Да и как не уважать человека, который может с легкостью упечь тебя в такое, прямо скажем, неуютное место, как тюремная камера!

Уильямсона он нашел и послал его, уже безупречно трезвого, вниз, на допрос.

В комнате с баром Колин был один — он дремал у камина, точно также, как это делал Уильямсон в зале. Сей последний, когда его как следует растолкали и привели в чувство, сообщил Роджеру, что дамы страшно устали и удалились, чтобы немного поспать, прежде чем инспектор их пригласит. Дело шло к половине пятого утра.

Безжалостной рукой Роджер вернул к действительности и Колина.

— Сегодня, старик, поспать тебе не придется, как, впрочем, и мне. Пойдем в зал. Мне надо с тобой поговорить, очень серьезно.

— Слушай, оставь меня в покое. Сказано тебе — я все забыл, к половине пятого утра сон кажется куда важнее убийства.

— Пошли, — сказал Роджер неумолимо.

Колин, ворча, побрел за ним в зал.

— Где наши доктора? — спросил Роджер, как только оба, закрывшись, уселись.

— Уехали, пока ты был внизу. Поднялись выпить по рюмочке на сон грядущий и ушли. Бедолаги, вид у обоих измочаленный.

— Интересно, кто это их отпустил так рано? — безжалостно вопросил Роджер.

— Они отчитались, и инспектор сказал им, что они свободны. Сегодня им еще предстоит встреча с суперинтендантом. А ты долгонько сидел с инспектором, Роджер. Что, влетело тебе?

— О нет, ко мне были добры, — ответил Роджер с горькой усмешкой. — Я рассказал, как совершил это убийство, и мне было сказано идти домой и быть паинькой и больше так не делать.

Колин хмыкнул, очевидно, не считая данный предмет темой для шуток.

— Будь ты неладен, Колин, теперь уж мне придется найти того, кто это сделал. Не хватало еще, чтобы ты всю оставшуюся жизнь считал меня убийцей! Так что спать мне нынче уже не светит, и тебе тоже — за твою чертову инициативу!

— Да я-то тебе зачем?

— А помогать. Так что лучше сразу перейдем к делу.

Но к делу они перешли не сразу. Какое-то время оба сидели молча, и каждый думал о своем.

Потом Колин поднял взгляд на Роджера.

— Знаешь, Роджер, интересно получается. Ведь это в самом деле убийство, так? Ты уверен?

— Абсолютно. И никак иначе. Гипотетическое преступление, о котором я, как последний дурак, толковал тебе в зимнем саду, произошло на самом деле. Кресла там не было. Это я его туда поставил.

— Но зачем? Вот чего я и не могу взять в толк. Зачем?

Роджер снова попытался объяснить зачем.

— Ты об этом еще кому-нибудь уже успел протрепаться?

— Нет, — Роджер поморщился.

— Ну, так что же ты надумал? Выкладывай, а я тебе помогу. Да, старик, дела! Надеюсь, это не крошка Рональд — потому что он мне нравится!

— Нет, — в раздумье проговорил Роджер, — это не крошка Рональд.

— Так по-твоему, это еще кто-то? Есть идея? Давай выкладывай, Роджер. Это здорово!

— Да, идея есть. Помнишь, что я тебе говорил в зимнем саду — о человеке, действовавшим не из материальных, а из идейных соображений?

— Еще бы. И кого же ты имел в виду?

— Понимаешь, у меня выстроилась некая теория, и я решил попробовать, как она тебе понравится.