Газета День Литературы # 154 (2009 6) - Газета День Литературы

– И как всё это нужно понимать? – спросил Зайцев.

– А, это ты, капитан… Как понимать… Придёт бомжиха, а банки уже все в рядок выставлены, перебраны, бутылки вот отдельно стоят… Бери, неси, сдавай, похмеляйся… Добрым словом меня пошлёт.

– Пошлёт, – согласился Зайцев.

– Есть успехи? – поинтересовался Ваня, принюхиваясь к очередной банке.

– Есть. Мои ребята установили фамилии, адреса, телефоны всех придурков, которые по вечерам собираются в подъезде на площадке. Видел следы их ночного гульбища? Бутылки, банки, шприцы…

– Шприц, – поправил Ваня. – Там был только один шприц.

– Так… – Зайцев прошёл вдоль ряда ящиков, заглянул в каждый, некоторое время постоял за спиной у Вани, раскачиваясь с пяток на носки. – Ты уже все ящики обшарил?

– В соседнем дворе ещё остались. Но это недолго, у меня уже сноровка появилась. Как там в песне поется… Во всём нужна сноровка, закалка, тренировка… Вы, наверно, уже уезжать собрались?

– Знаешь, Ваня… Пора. Всё, что можно было здесь сделать… сделано.

– Да-а-а, – протянул Ваня с некоторым удивлением, и голос его прозвучал как-то гулко, поскольку в этот момент он доставал очередную банку из-под пива с самого дна ящика.

– Все участники вчерашнего шабаша на площадке уже получили повестки, – сказал Зайцев.

– Прямо на сегодняшний день вызваны?! – восхитился Ваня.

– Работаем, Ваня, работаем. Придут, конечно, не все, но не беда… Остальных завтра силком доставим, если уж возникнет такая надобность. Тебя как… На машине к общежитию доставить или сам доберёшься?

– Доберусь, капитан… Дорогу знаю, – проговорил бомжара, пытаясь языком поймать каплю, сорвавшуюся с опрокинутой банки из-под пива.

– Скажи мне, Ваня… Ты вот в банки заглядываешь, пытаешься капельку-другую выдавить… Если уж такая жажда, я могу сбегать, принести бутылочку… А? Или уж сразу две?

– Сбегай, капитан… Отчего ж не сбегать, если зуд в ногах возник… Зуд, он ведь того… Вроде, как любовь с девицей-красавицей.

– Это в каком же смысле?

– Остановиться невозможно… Чесал бы и чесал бы.

– Дерзишь, Ваня.

– Нет, капитан… Отдерзился. Сейчас, дай Бог сил словцо внятное отыскать в мозгах… Не надо тебе никуда бегать… Езжайте. Тебя важные дела ждут… Допросы, протоколы, опознания, очные ставки… Ты их не пужай там, помягче с ними… У детишек как бывает… Первая встреча с милицией на всю жизнь запоминается, первый допрос, первый протокол навсегда в памяти остаются… Как первая любовь.

– Чудные слова ты, Ваня говоришь, – озадаченно протянул Зайцев.

– Да ладно тебе… Какие соскальзывают с языка, те и произношу… Уж коли ты бутылочку посулил… Заглянул бы ко мне вечерком, с бутылочкой-то, а?

Последние слова донеслись до Зайцева, когда он уже удалялся от мусорных ящиков, когда он уже приветственно махал рукой своим операм, которые поджидали его у машины. А когда слова бомжары настигли его, он резко остановился и некоторое время стоял, не оборачиваясь. Потом медленно повернулся на блестящих своих туфельках и молча, исподлобья уставился на бомжа.

– Неужели мыслишка зашевелилась? – наконец, спросил он, и надежда, слабая надежда почти неуловимо прозвучала в его голосе.

– Бутылочку-то не забудь, – усмехнулся Ваня и, заворачивая носки ботинок внутрь, поковылял в соседний двор, где тоже стояли несколько мусорных ящиков. – Дело чести, – опять пробормотал он странные слова, но опять капитан Зайцев их не услышал. Да если бы и услышал, это ничего бы не изменило в его мыслях, пронзительных и неудержимых. Мало ли что может бормотать себе под нос бомжара в надежде найти глоточек-второй недопитого пивка.

А вечером, когда Ваня в своём номере лежал на кушетке, закинув руки за голову и бездумно глядя в белый потолок, в дверь постучали.

– Входи, капитан, открыто! – отозвался Ваня, поднимаясь с кушетки. Видимо, не часто к нему заглядывали гости, если уж он так уверенно определил, кто стоит за дверью.

Зайцев вошёл быстро, порывисто, окинул взором небольшую комнатку, словно желая убедиться, что никто здесь не прячется, и он может вести себя ничего не опасаясь. Подойдя к столу, он вынул из своей сумки бутылку, со значением поставил её посредине стола, рядом положил несколько бумажных свертков, видимо, и закуску прихватил. Со скрежетом придвинув стул к столу, Зайцев плотно на него уселся и устремил требовательный свой взор на Ваню. А тот сидел на кушетке и безмятежно рассматривал свои ладони.

– И что ты там видишь? – не выдержал Зайцев. – Что открылось тебе в твоих натруженных ладошках?

– Судьба моя печальная открылась…

– Надо же, – Зайцев, скучая, осмотрел стены комнатки. – Близятся перемены?

– Я ведь, капитан, неплохой астроном… А это совсем рядом с астрологией… А там уж и до хиромантии рукой подать… Смотрю вот я на свою ладошку и думаю… А ведь тебя, Ваня… Это я к себе так обращаюсь… А ведь тебя, Ваня, большая удача ждёт… Скорее всего, премия.

– Премия на столе, – коротко бросил Зайцев.

– На столе аванс, – поправил бомж. – Да и тот скуповатый, как я посмотрю…

– Поимей совесть, Ваня! – воскликнул Зайцев. – На буженину раскололся! Ты давно бужениной закусывал?

– В молодости случалось… Кстати, о молодости… Ты мальчиков допросил?

– Не всех.

– А девочек?

– Там не было девочек.

– Были. Трое.

– Да? – Зайцев помолчал, поиграл желваками, посмотрел в окно. – Может, скажешь, как их зовут?

– Имён не знаю, но опознать смогу. Кстати, девочки неплохие.

– В каком смысле неплохие? – уже чуть нервно спросил Зайцев.

– Неиспорченные. Домашние девочки. А мальчики не сказали тебе о них, чтобы не впутывать в эту горелую историю. Из чего можно сделать вывод, что и мальчики тоже… Если и испорченные, то не окончательно. Уж коли о девочках позаботились, уберегли от твоих очных ставок.

– Так, – Зайцев поднялся, резко отодвинув стул, подошёл к окну, и некоторое время молча смотрел на проносящиеся по улице машины. – Так, – он снова вернулся на свое место у стола. – Дальше? Колись, Ваня, колись, дорогой.

Бомж поднялся со своей кушетки, подошёл к подоконнику, взял там два стакана, вилки и нож, позаимствованные в буфете. Все это он положил на стол и вернулся к своей кушетке, предоставив Зайцеву самому накрыть стол, разворачивать буженину, открывать бутылку. Что Зайцев послушно и проделал – разлил водку по стаканам, нарезал буженину, хлеб, помидоры.

– Кушать подано, – сказал он, развернувшись вместе со стулом к столу.

Ваня сел напротив, взял свой стакан, молча чокнулся со следователем и выпил.

– Все очень просто, капитан, – сказал бомж, закусив помидором. – На некоторых банках, из тех, что остались на промежуточной площадке, губная помада. Трех разных цветов. На водочных бутылках помады нет. Только на банках из под кока-колы.

– А шприцы? – напомнил Зайцев.

– Шприц, – снова поправил его Ваня. – Кстати, ты его изъял?

– А зачем? Этих шприцов на каждой площадке…

– Вчера им не пользовались ни мальчики, ни девочки… Это старый шприц.

– А они не всегда пользуются новыми, – заметил Зайцев.

– Тем, который валялся у подоконника, воспользоваться нельзя. Поршенёк уже не двигается. Присох, приржавел… И еще, капитан… Человек, который угощал нас водкой из холодильника, сказал, что молодежь гудела до полуночи.

– И что из этого следует?

– А бомжара сгорел на рассвете. Около пяти утра.

– Какой бомжара?! – отшатнулся Зайцев от стола.

– Сегодня утром на площадке второго этажа сгорел бомж, – негромко произнёс Ваня и снова наполнил стаканы. А поскольку я тоже бомж… То для меня важно найти человека, который это сделал. Давай, капитан, помянем раба божьего… Мир праху его, земля пухом, как говорится, – и Ваня, не чокаясь, выпил до дна.

Выпил и Зайцев. Да так и остался сидеть с пустым стаканом в руке и уставившись невидящим взглядом в стену.

– Почему ты решил, что это был бомж? – наконец, спросил он.

– Капитан… Если сгорит мент, ты ведь сразу догадаешься… Кусочек погона, пуговица, лычка… Здесь то же самое… Возле уха у него остался несгоревшим клок волос, ноготь на большом пальце правой руки… Ты видел когда-нибудь ногти у бомжей? Я не в счёт, я под твоим присмотром… Так вот, один ноготь на большом пальце огонь пощадил… Подошвы ботинок, дыра на носке… Щетина на подбородке… Она ведь тоже разной бывает… Некоторые носят щетину, потому что модно… А некоторые – по другой причине…