Беспокойные дали - Сергей Аксентьев

Хуже, если к рулю корабля знаний становится революционер. Тут можно ожидать самых невероятных сальто-мортале. Тогда матросам-аборигенам учебного судна приходится на ближайшие три-четыре года впадать в нирвану и терпеливо ждать.

Контр-адмирал Василий Васильевич Демидов ехал к новому месту службы в подавленном состоянии. Пожар на БПК, гибель лейтенанта во время ночного приема боезапаса в море и суицид матроса образовали такую убойную взрывную смесь, что бутафорское чеховское ружьё — судьба, которое, как известно, стреляет раз в жизни, шарахнуло по комбригу без промаха. Его сняли с должности и отправили начальником училища в Баку. Из Корсакова Демидов уезжал с тяжелым чувством вины перед родственниками погибших, под молчаливосочувствующие взгляды сослуживцев и липкий шепоток бабских домыслов и сплетен.

На дивизии он вырос с лейтенанта до адмирала. Честно прошел все ступеньки не легкой корабельной службы. Качающуюся «железку» в душе материл и проклинал не раз, но потаенно и нежно любил, как может любить только скиталец-моряк. И всякий раз, потолкавшись дома пару недель очередного отпуска, бросал к чертовой бабушке хрустально-диванный уют и сматывался на корабль, при этом твердо обещая себе, жене и детям, что уж на следующий год обязательно заберет семейство и на всю отпускную катушку закатится или в санаторий или к родственникам на Урал.

После серых сахалинских скал, грязно-рыжего весеннего снега и вечно штормящих вод залива Анива училище показалось Демидову землей обетованной. Казалось бы, здесь в самый раз забыть все невзгоды, окунуться в жизнь тихой учебной заводи, и не спеша тянуть оставшиеся годы до «заслуженного отдыха». Но тяготился Василий Васильевич своей новой должностью. Всё никак не мог приноровиться к размеренному ритму, никак не мог уяснить свое место, задачи и роль в циклическом процессе, где всё до последнего винтика отлажено, отрегулировано, запрограммировано на десятилетия вперед: набор — выпуск — набор — выпуск. И есть ли он, нет ли его на месте, раскрученный маховик никак на это не реагирует…

Помыкавшись так с полгода, Демидов на одном из совещаний откровенно признался своим замам:

— Не пойму я своего места и роли в училище. Утром выйду на плац — пустота. Только птицы щебечут, да училищные собаки слоняются. В обед выйду — опять пустота. Солнце жарит. Ни птиц, ни собак. Вечером — полумрак и всё та же пустота. Постою, посмотрю, вернусь в кабинет — тоже пустота. За день пару звонков из ВМУЗ да с флотилии. Ну, разве ещё пару совещаний. Вечером гора бумаг для подписи. Аж рука немеет. Вот и вся деятельность.

Замы тактично соглашались, «конечно, училище не бригада надводных кораблей. Ни учений тут, ни боевых дежурств, ни выходов в море, ни стрельб. Зато здесь начальник училища сам себе хозяин — выбирай дело по душе и трудись. Можно, например, как его предшественник, заниматься озеленением, подбирать и культивировать редкие породы деревьев или кустарников, разводить цветочные клумбы или устраивать фонтаны с подсветкой. Можно найти занятие по строительной части. Так лет десять назад, благодаря энтузиазму тогдашнего начальника училища, построили открытый плавательный бассейн. Можно, наконец, заняться обустройством собственной квартиры или дачи. Да мало ли чем может заняться начальник училища, не обремененный особыми делами, имея связи, особенно в таком городе как Баку…»

— Всё это не то, — выслушав своих многоопытных замов, отрубил Демидов. — Это бирюльки для пенсионеров, а я боевой адмирал. На флоте моё место, а не в садиках-огородиках.

Офицеры кивали головами: да, мол, понимаем — служба превыше всего! Но что при этом думал каждый — трудно сказать.

А вот контр-адмирал Демидов после этого разговора написал откровенное письмо главкому с просьбой перевести из училища в любую боевую часть.

Вскоре пришел приказ о назначении его командиром бригады ОВРа на Северный Флот…

Затертый штамп — «природа не терпит пустоты», но куда денешься, если это так? Вот и адмиральские кабинеты тоже не терпят пустоты, хотя они и не продукты природы. Не успел Василий Васильевич добраться до заполярных сопок, как в его бывшем кабинете обосновался новый хозяин.

Капитан первого ранга Бутырин Ростислав Матвеевич, холеный мужчина сорока семи лет, доктор военных наук, прибыл из подмосковного закрытого НИИ, где длительное время возглавлял научный сектор. Какими ветрами околостоличного доктора наук занесло на южную оконечность Апшерона, никто толком не знал. Злые языки поговаривали, что где-то, в чём-то он «дал маху» и поэтому подведомственный ему сектор при первом удобном случае прикрыли. А так как человек он был не без связей, то друзья помогли ему скомпенсировать потерю научного кресла в престижном НИИ креслом адмиральским, пусть и в каспийской Тмутаракани. Поколебавшись, Ростислав Матвеевич разумно решил: «Адмиральские погоны на земле не валяются, а из всякой ссылки при соответствующей настойчивости рано или поздно можно вернуться в края цивилизованные».

Немного осмотревшись, собрал он офицеров и поведал:

— Познакомился я с состоянием дел в училище и ужаснулся! — выждал паузу пристально вглядываясь в зал и продолжил:

— Педагогов и воспитателей с учеными степенями и званиями у нас кот наплакал!

Военный люд заерзал и тихо загудел.

— Отныне, — торжественно, словно на присяге произнес будущий адмирал, — беру этот вопрос под свой личный контроль! Начальник отдела кадров!

— Есть! — вскочил и вытянулся в струнку сухопарый капитан 2 ранга Морошкин.

— Завтра к утреннему совещанию представить мне перечень должностей, которые должны замещаться офицерами с учеными степенями и званиями. Садитесь! — махнул рукой, словно отрубил.

— Заместитель по учебной и научной работе!

— Есть! — простуженным фальцетом отозвался тщедушный капраз Еловой.

— Не надо водку из морозилки пить, — коряво пошутил Бутырин.

Еловой с перепугу закашлялся.

— Значит так, — не дожидаясь пока тот придет в себя, приказал Бутырин,— списки всех адъюнктов и соискателей — мне на стол. Я сам буду им гайки закручивать! А вас, Алексей Петрович, — повернулся он к одиноко сидящему за столом президиума начальнику политического отдела, — попрошу провести соответствующую работу среди аппарата политотдела, начальников факультетов и их замов. Они воспитатели, вот пусть и пишут диссертации на воспитательно-патриотические темы.

Начпо учтиво закивал и многозначительно улыбнулся.

— И ещё, объявляю, что отныне начфаки это Дэ-Ка— Ны! Как в порядочных вузах. И спрос с них за науку будет жесткий. Понятно?

…Лето жарило на всю катушку. В стеклянной рубке дежурного, словно в аквариуме без воды, жадно заглатывали остатки неизрасходованного кислорода дежурный по факультету капитан 2 ранга Кирилл Огурцов, человек желчный, убойно-острый на язык, и его помощник пятикурсник Хо Ли Куань, юркий парнишка всегда приветливый, улыбающийся и учтивый. Огурцов укрылся в комнате отдыха, рассупонился и сторожко задремал.

Над столом вспыхнула и истерично замигала красная лампочка.

— Начфак вызывает! — крикнул Куань

— Хоть бы в воскресенье оставил свою писанину. Торчит на факультете, как бельмо в глазу, — чертыхнулся Огурцов.

Дверь кабинета начфака была распахнута. Потолочный вентилятор лениво крутил обвислые лопасти, нехотя перемешивая очень горячий верховой воздух с почти горячим низовым. За столом в майке, с накинутым на шею мокрым полотенцем, обливаясь потом, сидел недавно назначенный начальник факультета Нурсултан Тагатович Ахтырбаев — тучный капитан 1 ранга с круглым, в мелкую рябинку, добродушным лицом. Под столом стоял большой эмалированный таз с водой. В него Нурсултан Тагатович пристроил свои босые волосатые ноги.

Как и все казахи, он был по-детски доверчив и болезненно восприимчив к подначкам. Указания свыше исполнял, не рассуждая, трагически серьёзно. Тезис начальника училища — все в науку он расценил как боевой приказ и неделю досаждал начальнику кафедры марксизма-ленинизма и своему заму по политической части, требуя актуальной темы для разработки диссертации. Получив, наконец, желаемое, с решимостью камикадзе ринулся на штурм научного Эвереста, твердо для себя определив, что чем больше он перепишет цитат из книг, тем солиднее будет диссертация. Надо отдать должное напористости соискателя — трудился он до исступления, почти не выходя из кабинета, прихватывая субботы и воскресенья, чем и вызвал ропот своих замов. Фанатичное рвение шефа их здорово раздражало. Оно требовало больших дополнительных затрат душевной энергии для имитации собственной бурной научной деятельности. А, поскольку всякие дополнительные энергозатраты быстро истощают психику, то обстановка на факультете стала нервной и взрывоопасной, словно перед близкой баталией. Замы, психуя на упёртость начальника, переругались друг с другом, «сливая» накопившиеся опасные заряды скрытого электричества на дежурную службу. Дежурить по факультету стало сущим адом. Без солидного запаса юмора нервы к концу суток превращались в клубок проводников под высоким напряжением. Только Нурсултан Ахтырбаев, как индийский йог во всем этом вселенском бедламе был спокоен и отрешен, продолжая крапать свой бесценный научный опус.