Бледное пламя. 1-й вариант - Владимир Набоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На третью ночь с внутренних лестниц донесся гулкий топ и лязг оружия, за ними вломились Первый советник, три ходока из народа и новый начальник стражи. Забавно, но именно посланцев народа сильнее всего озлобила мысль, что их королевой станет правнучка уличного скрипача. Тем и закончился непорочный роман Карла-Ксаверия с Флер — хорошенькой, но все-таки не отвратной (как некоторые из кошек оказываются менее прочих невыносимы для добродушного пса, которому велено было сносить мучительные миазмы чужеродного вида). Обе дамы с их белыми чемоданами и устарелыми музыкальными инструментами побрели во флигель на задворках Дворца. Сладкий укол облегчения, — и затем дверь передней с веселым треском съехала вбок и вся орава «putti» ввалилась вовнутрь.
Ему еще предстояло тринадцать лет спустя пройти через гораздо горшие испытания с Дизой, герцогиней Больна, с которой он обвенчался в 1949 году, — это описано в примечаниях к строкам 275 и 433–434, которые тот, кто решил изучить Шейдову поэму, прочитает в должное время, спешить не стоит. Одно за другим миновали холодные лета. Бедная Флер, оставалась вблизи, пусть и с трудом различимая. Диза обласкала ее после гибели старой графини в переполненном вестибюле «Выставки стеклянных зверей» 1950 года, часть которой почти уничтожил пожар, причем Градус помогал пожарной команде расчистить на площади место, чтобы вздернуть не состоящих в профсоюзе поджигателей или, правильнее, людей, ошибочно таковыми сочтенных (двух озадаченных датских туристов). Молодая королева наша, верно, питала нежное сочувствие к бледной своей фрейлине, которую король по временам замечал расписывающей программку концерта в косых лучах оживального окна или слышал тихо наигрывающей в Будуаре Б. Прелестная спальня его холостяцкой поры вновь возникает в в самом начале ненужной и нудной Земблянской революции.
17
Строка 85: знавала папу
Пия X, Джузеппе Мельхиорре Сарто, 1835–1914; Папа с 1903 по 1914 гг.
18
Строки 86–90: тетя Мод
Мод Шейд, 1886–1950, сестра Сэмюеля Шейда. Ко времени ее кончины Гэзель (родившаяся в 1934 г.) была не такой уж «малюткой», как заставляет думать строка 89. Живопись ее я нахожу неприятной, но интересной. Тетя Мод была отнюдь не старой девой, а экстравагантный и сардонический склад ее ума должен был порою шокировать жантильных нью-вайских дам.
19
Строки 90–94: Мы комнату ее и проч.
В черновике вместо окончательного текста:
………………………………. Мы комнату ееНе тронули. Здесь нам безделиц лепетСтиль Мод воссоздает: листвяный склепик(Пустая куколка и трупик дездемоны)И том стихов, на списке растворенный
Речь идет о том, что определяется моим словарем как «крупная шпористая бабочка серо-коричневого окраса, гусеница которой кормится на гикори». Подозреваю, что Шейд изменил это место, чтобы избегнуть сшибки имени бабочки с «мавром» в следующей строке.
20
Строка 91: сувениры
Среди прочих сувениров имелся альбом для набросков, куда тетя Мод вклеивала в период с 1937 по 1949 год вырезки из печатных изданий, по содержанию непреднамеренно нелепые и гротесковые. Джон Шейд разрешил мне переписать для памяти первую и последнюю; случайно, они перекликаются и довольно занятно, по-моему. Обе извлечены из одного и того же журнала для семейного чтения — из «Life» («Живость»), — снискавшего заслуженную славу своей застенчивостью во всем, что касается до таинств мужского пола, так что можно вообразить, как напугались или же сладко затрепетали эти самые семьи. Первая происходит из номера от 10 мая 1937 г., с.67, и рекламирует брючную застежку под названием «Коготь» (название, кстати сказать, довольно цапастое и болезнетворное). На ней изображен источающий мужскую силу молодчик, окруженный восторженными подружками, подпись гласит: «Вы изумитесь, насколько легче Вам станет управляться с Вашей ширинкой». Вторая вырезка взята из номера от 28 марта 1949 г., она рекламирует кальсоны «Фиговый лист» фирмы «Ханнес» и изображает современную Еву, которая блаженно таращится из-за растущего в кадке древа познания на вожделеющего молодого Адама в довольно обыкновенном, но чистом исподнем, причем передок хваленых кальсон оттенен старательно и густо; подписано: «Фиговый лист ничем не заменишь».
Мне кажется, должен существовать особый подрывной отряд лжекупидонов — безволосых пухленьких чертенят, которых Сатана посылает пакостить в самых священных и неприкосновенных местах.
21
Строка 92: пресс-папье
Как странно томил поэта образ этих старомодных кошмаров. Я вырезал недавно из газеты, их перепечатавшей, старые его стихи, в которых сувенирная лавочка также хранит пейзаж, любезный туристу:
Горный видМежду горой и глазом бесРазлуки растянул для насЛегчайший бирюзовый газИз тонкой сущности небес.Бриз тронул сосны, в общий плескОваций я вступлю сейчас.Но знаем мы, как краток мигГоры и сил не станет ей,Чтоб ждать, — пусть вид ее проникВ меня, как в это пресс-папье.
22
Строка 98: на Чепменском Гомере
Здесь упомянуто заглавие известного сонета Китса (его часто цитируют в Америке), которое вследствие рассеянности наборщика забавным образом переместилось из какой-то иной статьи в спортивный отчет. Касательно других выразительных опечаток смотри примечание к строке 801.
23
Строка 101: Свободный жив без Бога
Довольно задуматься о бесчисленном множестве мыслителей и поэтов, коих свобода разума скорее скреплялась Верой, чем сковывалась ею на протяжении всей творческой деятельности человечества, как поневоле усомнишься в мудрости этого поверхностного афоризма (смотри также примечание к строке 549).
24
Строка 109: радужка
Разноцветное облачко, по-земблянски muderperlwelk. Термин «радужка», как я понимаю, выдуман самим Шейдом. По-над ним в беловике (карточка 9, 4 июля) карандашом написано: «павлинья мушка». Павлинья мушка — это основная часть определенной разновидности искусственной наживки, называемой также «мурмышкой». Сообщено владельцем этого автопритона, заядлым рыболовом. (Смотри также «странный свет, как перламутровый» в строках 633–634).
25
Строка 119: доктор Саттон
Здесь перед нами рекомбинация слогов, взятых из разных имен, одно из которых начинается с «Сат», а другое кончается на «тон». Двое выдающихся врачей, давно отошедших от практики, обитали в наших холмах. Оба были старинными друзьями Шейдов, у одного имелась дочь, президентша клуба Сибил (это и есть тот доктор Саттон, которого я вывожу в своих заметках к строкам 181 и 1000). Он упоминается также в строке 986.
26
Строки 120–121: Что были пять минут и т. д.
На левом поле параллельно обрезу написано: «В средние века час равнялся 480 унциям тонкого песку или 22560 атомам».
Я не в состоянии проверить ни этого утверждения, ни подсчетов, произведенных поэтом применительно к пяти минутам, т. е. к тремстам секундам, — я просто не понимаю, как можно разделить 480 на 300 или наоборот, но, возможно, это оттого, что я слишком устал. В день, когда Джон Шейд записал эти строки (4 июля) Громила-Градус готовился выехать из Земблы и начать свое упорное и путаное путешествие по двум полушариям.
27
Строка 130: Я сроду мяч не гнал и клюшкой на махал
Честно говоря, мне тоже не доводилось блистать ни в футболе, ни в крикете, — я довольно сносный наездник, сильный, хотя и не традиционный лыжник, хороший конькобежец, изобретательный борец и заядлый скалолаз. В черновике за строкой 130 следуют четыре стиха, от которых Шейд отказался ради продолжения, попавшего в беловик (строка 131 и последующие). Вот этот неудавшийся приступ:
Как в беготне по замку детиВдруг дверь в стенном шкапу заметят,И разметав игрушек сор,[четыре слова густо зачеркнуты] тайный коридор —
Сравнение виснет в воздухе. Можно предположить, что Шейд намеревался поведать здесь о некоторой таинственной истине, открывшейся ему в обморочном отрочестве. Я не могу передать, как мне жаль, что он отверг эти строки. Я сожалею об этом не только по причине их внутренней красоты, а она значительна, но также и оттого, что содержащийся в них образ навеян кое-чем, слышанным Шейдом от меня. Я уже упоминал в этих заметках о приключениях Карла-Ксаверия, последнего короля Земблы, и об остром интересе моего друга, возбужденном многими моими рассказами об этом короле. Карточка, сохранившая вариант, датирована 4 июля, это ясное эхо наших закатных прогулок по душистым лугам Нью-Вая и Далвича. «Расскажите еще что-нибудь», — говорил он, выбивая трубку о буковый ствол, и пока медлило красочное облачко, и миссис Шейд смирно сидела, услаждаясь теледраммой, в освещенном доме далеко на холме, я с удовольствием исполнял просьбу моего друга.
