Два рейда - Иван Бережной
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А если немцев будем немножко любезно попросить потесниться? Может, пустят? — нарушил молчание Арутюнов.
— Вот я и пришел посоветоваться с вами, — сказал Цымбал. — Командир и начальник штаба над этим уже маракуют. Вызывают командиров рот, Вам, Сергей Аркадьевич, тоже надо быть там.
Не говоря ни слова, Арутюнов поднялся, проверил автомат и направился в голову колонны. За ним как тень последовал связной.
Когда их силуэты растаяли в темноте, комиссар вынул кисет, оторвал лоскуток бумажки, насыпал махорки, завернул цигарку, раскурил ее и лишь после этого заговорил:
— В ночном бою главное — решительность и быстрота действий. Навязывать свою волю противнику. Гитлеровец пошел какой-то жидковатый, не то, что было год-два назад. Кстати, слыхали, наши войска освободили Луцк и Ровно?
— Так это ж совсем рядом. До Ровно ста километров не наберется, а до Луцка и того меньше, — оживленно заговорил политрук роты Погосов.
— Так и есть. Теперь понимаете, какое настроение у фашистов, засевших в Ольховке? Они ждут наступления советских войск с востока, а мы им стукнем в спину…
— Чего же мы ждем? Скоро рассвет, тогда будет труднее.
— Правильно говорит отделенный, — поддержал Погосов. — Надо торопиться.
Партизаны оживились, забыли про усталость. Цымбал поспешил успокоить товарищей.
— Ждать осталось недолго. Еще раз проверьте оружие, снаряжение, чтобы в бою заминки не получилось…
Партизаны, сделав последнюю затяжку, бросали окурки и каблуками втаптывали в грязь. Командиры отделений и взводов созывали своих людей.
Теперь Цымбал не сомневался в успехе. Перед уходом сказал:
— В бой пойду с вашей ротой.
— Пожалуйста, будем рады.
— Мы этих фрицев в бараний рог согнем, — заговорили вразнобой партизаны…
На Ольховку наступали с трех сторон. Застигнутые врасплох гитлеровцы, без шинелей, а то и в нательном белье выскакивали из хат, в панике метались по улицам, пытаясь спастись, но везде попадали под партизанские пули. Нащупав свободный выход, некоторые прорвались на восток.
К восходу солнца Ольховка была очищена от противника. Немцы потеряли свыше двадцати человек убитыми. Остальные побросали свое оружие и имущество и разбежались.
Покончив с немецким гарнизоном, партизаны выставили охранение и остановились на отдых. Из погребов, ям, канав начали выползать напуганные боем жители.
— Сынки наши ридни, вызволители. Долго мы вас ждали, — запричитали голосистые украинки, обнимая партизан.
— Измаялись под клятыми гитлерами…
— Дошли наши молитвы до бога, — прошамкала беззубым ртом морщинистая, как печеное яблоко, старушка.
— Заходьте до нашои хаты.
— И до нашои, — наперебой приглашали гостеприимные хозяйки.
Бойцы отделениями размещались по домам.
— Андрей Калинович, боюсь я этого гостеприимства, — сказал Брайко.
— Почему же? До слез трогательные встречи, — возразил Цымбал.
— Я не об этом. Понимаешь, что может получиться? На радостях тетки поставят самогон. Наши хлопцы не из тех, кто отказывается. А сколько им надо с устатку? Перепьются. Победа может обратиться поражением.
— Как я об этом не подумал? Расчувствовался, — признался комиссар.
— Пойду по хатам, поговорю с людьми. Заодно скажу политрукам и агитаторам, чтобы побеседовали с населением. Надо порадовать их новостями с фронта.
Брайко вошел в дом, отведенный под штаб, и увидел на столе миски, наполненные дымящейся картошкой, солеными огурцами, капустой, ломти ржаного хлеба.
— Раздевайтесь, будь ласка. Умойтесь с дороги: я уже и водички подогрела. Да и сниданок стынет, — затараторила не по возрасту суетливая чернявая хозяйка лет пятидесяти — пятидесяти пяти.
— Спасибо. Не беспокойтесь, мамаша. Я подожду, — ответил Брайко, снимая походное снаряжение.
— Пока закусите и курочка будет готова… уцелела от германцев, — не унималась тетя Ганна (так звали хозяйку).
— Вы одна живете? — спросил Петя Брайко, рассматривая небогатое убранство комнаты.
— Чому ж цэ одна? Со стариком, — ответила тетя Ганна и, услышав шаркающие шаги в сенцах, добавила — Ось и старый…
Скрипнула дверь, и на пороге появился высокий, сутулый мужчина лет шестидесяти, с седыми свисающими усами и черной повязкой через правый глаз. Неторопливо снял рваную шапку и лишь после этого сказал:
— Доброго ранку!
— Здравствуйте, — ответил Брайко, пошел навстречу хозяину и протянул руку.
Старик обхватил Петю за шею, уткнулся лицом в его плечо и зарыдал, приговаривая:
— Дождался… Теперь и помирать можно.
— Зачем же? Теперь только по-настоящему жить начинать, — успокаивал Брайко.
— Так, так, сынок. Твоя правда… Думал не доживу, а вот дожил… Прогнали фашиста поганого — новую жизнь строить будем, — успокаиваясь, сказал старик.
Комбат понял, что их принимают за кадровую часть Красной Армии. Ему стало не по себе. Они и не подозревают, что немцы могут снова нагрянуть, как только партизаны уйдут. Как ни печально, а Брайко сказал:
— Немцы бегут…
— Бегут, бегут, ироды, — подхватил старик.
— Но они могут к вам еще наведаться…
— Как? — встрепенулся хозяин, оторвался от плеча комбата и испытующе посмотрел в глаза Брайко.
— Да вы, батя, не беспокойтесь. Садитесь, — предложил Петя. — Дело в том, что мы партизаны. Оставаться в селе надолго не можем. У нас своя задача — бить фашистов с тыла, помогать Красной Армии.
— Как же быть? Что робить? — растерянно проговорил старик.
— Я же вам говорю — не волнуйтесь. По нашим следам идет фронт. Слышали, позавчера освобождены Ровно и Луцк?
— Нэ вже?! До Луцка от нас миль двадцать будет, — обрадовался хозяин.
— Вот видите? Скоро придет свобода. Не сегодня, так завтра наши войска будут здесь, — продолжал комбат. — Возможно, немцы к вам больше не попадут, но все же советую быть настороже. Отступая, они особенно зверствуют, не щадят ни людей, ни сел. Все сжигают до тла…
— Садись, сынок, за стол, — вмешалась хозяйка.
И хотя при виде курятины, появившейся на столе, засосало под ложечкой, Петя попросил:
— Подождем немного. Товарищи подойдут, а я пока умоюсь…
В хату вошел начальник штаба старший лейтенант Попов. Под стать командиру — молодой, стройный, веселый москвич. В отряд пришел недавно, но уже успел полюбиться партизанам.
Михаил Попов поздоровался с хозяевами и, обращаясь к комбату, доложил:
— Заставы выставил. Разведку выслал.
— Потери уточнили? — спросил Брайко.
— Запросил роты. Вызвал врача, — Попов посмотрел в окно и добавил: —Да вот он идет.
Сильно наклонясь, в дверь протиснулся молодой, высокий, худощавый, с глубоко посаженными глазами военфельдшер Михаил Михайлович Горелов. Перед самой войной он окончил медицинский техникум, служил в Харьковском пограничном училище. Но затем в первые же дни войны военфельдшер Горелов оказался на фронте в 117-й стрелковой дивизии. Воевали яростно, но уже через три-четыре месяца от дивизий почти ничего не осталось. Ее остатки оказались в глубоком окружении. Начались скитания по оккупированной территории.
Михаил видел страдания народа. По пути оказывал медицинскую помощь больным. На Ровенщине жители упросили Горелова остаться, помочь избавиться от эпидемии тифа, вспыхнувшей в селах.
Он долго колебался.
— Что же нам, пропадать? — говорили убитые горем крестьяне. — Своих врачей нет, а от фашистов помощи не жди. Оставайтесь, пожалуйста, поможете, а потом уйдете в партизаны. Все равно вам не перебраться через линию фронта…
В доводах крестьян была доля правды. Разве не все равно, где драться с врагом? Все же Горелов долго колебался. Наконец, сдался. Остался. Трудно приходилось Михаилу. Ни днем, ни ночью не было покоя. В дождь и в пургу ходил Горелов за многие километры в соседние села, помогал больным. И хотя понимал, что приносит пользу, военфельдшер чувствовал себя не в своей тарелке.
Летом 1943 года Горелов с несколькими местными парнями пришел в партизаны. Его приход был кстати: отряды Ковпака нуждались в медицинских специалистах. Горелова назначили начальником санитарной части батальона. И хотя Михаил был военфельдшером, в отряде era заслуженно называли «партизанским доктором».
С момента прихода в отряд прошло полгода. Теперь, обогащенный опытом, партизанский доктор Горелов возглавлял санитарную часть третьего батальона.
…Не успел Михаил Михайлович переступить порог, как комбат поспешил ему навстречу и, заглядывая снизу вверх в лицо Горелову, нетерпеливо спросил:
— Как дела? Много?
— Три человека раненых. Легко, но все в ноги. Транспорт для их перевозки подготовили, — доложил Горелов. В голосе чувствовалась усталость.