Аниськин и сельские гангстеры - Максим Курочкин

– Нет, ну вы скажите, станет ли невиновный человек бросать работу, жену, дом и идти в бега? – вслух рассуждал Комаров, меряя шагами уже сто раз измеренную комнату. – Не станет! Это противоречит всякой логике. Сейчас не те времена, чтобы не верить в правосудие. Криминалистика поднялась на столь высокий уровень, что шанс посадить невиновного человека практически равен нулю. И если даже в сталинские времена подозреваемые предпочитали доверять правосудию, то в наше демократическое время поддаваться панике просто недальновидно и нелогично. Федорчук, по рассказам односельчан, не производит впечатления тупого и ограниченного человека. Отсюда следует вывод, что он не мог бежать без достаточных на то причин. Значит, он виновен.

– Не-а, – раздалось с печки.

Костя еще не привык к тихому жильцу на печке, поэтому постоянно забывал о его присутствии и непроизвольно вздрагивал, когда тот подавал голос.

– Чего «не-а», – вспылил он, разозлившись больше на свой испуг, чем на деда, – тоже мне, Шерлок Холмс нашелся. Ты на факты смотри, на факты! В нашем деле они занимают практически главное положение! Если следовать только эмоциям и обвинять в убийстве исключительно несимпатичных людей, то это диктатура какая-то получается, а не правосудие. И чего вы все взъелись на этого Бирюка? Что он вам-то лично сделал?

Ответа не последовало. Костя заглянул на печку. Печной безмятежно спал, высоко задрав колоритную бороду и сладко причмокивая во сне.

– Тьфу ты, черт, – разозлился Комаров, – дед во сне разговаривает, а я распинаюсь! Итак, к чему мы пришли? А пришли мы к тому, что Куркулева надо выпускать за недостаточностью улик, а Федорчука – искать. Где он может скрываться? Одно из трех. Либо он схоронился в лесу, либо уехал подальше от Но-Пасарана, либо его прячут «добрые» односельчане. Значит, необходимо прочесать лес, устроить обыск в домах и надворных постройках всех но-пасаранцев, объехать родственников Федора и Елены, живущих в других городах и селах, допросить их. Кажется, все. Всего ничего, если учесть, что штат но-пасаранского отделения состоит из одного участкового.

Одним из способов приведения мыслей в порядок для Комарова с детства являлось оформление их на листе бумаги. Костя сел за стол и придвинул к себе карту Но-Пасарана. Так. Чем стоит заняться в первую очередь? Какая из версий больше других имеет право на существование? Вот дом Федорчуков. Здесь – лес. Только сейчас Костя начал понимать, как не хватает ему знаний об укладе жизни но-пасаранцев, симпатиях и антипатиях, товарищеских и родственных связях, пороках и добродетелях.

Самое обидное было в том, что Комарову даже и не подумали дать наставника, пусть младшего по званию и должности, но разбирающегося в хитросплетении межличностных отношений в данном населенном пункте. Поэтому разбираться приходилось самому.

– Смирнов! – хлопнул себя по лбу Костя, – как же я забыл! Ведь он искренне предлагал свою помощь. И в Но-Пасаране он живет давно, все и всех знает. К событиям и их участникам относится непредвзято. Подходит!

Костя выскочил из-за стола и, не раздумывая особо, бросился к выходу. В сенях, по сельской традиции, было щедро навалено и наставлено всякого звонкого добра типа отслуживших свой век ведер, стеклянных банок, старых валенок. В сенях, по той же сельской традиции, было темно. Когда Комаров сналету врезался во что-то теплое, мягкое, объемное, он сначала ничего не понял. И даже когда это что-то громко охнуло, обдав его горячим, парным дыханием, Комаров не смог определить, человек это или зверь. И только когда нечто заговорило низким, слегка сдавленным голосом он понял, что это человек. И даже более того, женщина.

– Что вы, Константин Дмитриевич, все нутро встряхнули! Чуть молоко не пролила.

– Калерия! – воскликнул Костя, – чего вы здесь делаете?

– Молока с медом вам принесла, как и обещала.

Костя был не из пугливых, но визит Калерии вызвал у него довольно неприятные ощущения: что-то типа смеси угрызений совести и легкого испуга. Конечно, он не был виноват в том, что мать девушки приняла его визит за сватовство, но Калерия пострадала от этой ошибки не меньше его, а даже больше. К тому же сама девушка, в отличии от матери, вызывала у него чувство уважения и даже легкого подобострастия. Такое чувство рождает обычно созерцание больших и полезных существ и предметов: слонов, голубых китов, Останкинской телебашни, петербургских атлантов.

Глаза Комарова начинали привыкать к темноте и он смог, наконец, выпутаться из невольных объятий девушки.

– Зачем вы, Калерия, я же говорил, что терпеть не могу теплого молока с медом.

– А вы вместе их и не пейте. Молочко я просто так принесла, и мед отдельно. Вон вы какой худенький и бледный, будто и не в деревне живете. Не отказывайтесь, пожалуйста, я от души.

Оба помолчали. Костя не знал, как выпроводить неожиданную гостью, а та, похоже, и не собиралась уходить. В тесных сенях становилось душно: не то от жаркого дыхания девушки, не то от общей накаленности обстановки.

– У вас в городе принято девушек на пороге держать? – усмехнулась, наконец, Калерия.

– Да нет, – засуетился Комаров.

Он не умел общаться с девушками, а с Калерией вообще терял дар речи.

– Проходите, пожалуйста, дело в том, что я как раз собирался уходить, вот в общем, все, – совсем смешался он.

– Ничего, я не надолго, – обнадежила Калерия, отодвигая стоящего на пути Комарова и проходя в комнату.

Девушка по-хозяйски расстелила на столе принесенную с собой салфетку, расставила на ней пластиковую бутылку с молоком, банку меда, сметаны и большое блюдо с чем-то дымящимся и одурительно пахнущим.

– Где у вас посуда?

Костя неуверено мотнул головой в сторону древнего, свежевыкрашенного голубой краской буфета. Калерия молча накрыла на двоих, налила в эмалированные кружки молоко, наложила в чашки с отбитыми ручками мед и сметану и сделала приглашающий жест рукой:

– Прошу к столу. Поди-ка, не обедал сегодня.

Комаров с ужасом почувствовал, как слюна, вызванная божественным ароматом содержимого тарелки, бесконтрольно заполняет его рот. «Пропал. Уже начинаются семейные обеды при свечах. Сейчас зайдет хозяйка и я, как честный человек, буду обязан жениться», – мелькнуло у него в голове. Комаров сглотнул, откашлялся и только собрался открыть рот, чтобы объяснить девушке положение вещей, как она, повернувшись к печке, тихо сказала:

– Дедушка, чего же вы. Вареники простынут.

– С чем вареники-та? – последовало с печки.

– С вишней.

– Пойдет, – на печке послышалось кряхтение, шорохи, потом из-занавески показались знаменитые валенки с ногтями.

Калерия молча подошла к печи, поставила одну ногу на приступку, немного повозившись, взяла печного на руки и бережно усадила его за стол.