Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове - Герман Данилович Нагаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Григорий открыл сам, молча пропустил во двор и, лишь заперев калитку, пожал им руки:
— Пройдемте в комнату, надо поговорить.
Серьезность и сдержанность дяди Гриши насторожили. Раньше он как-то проще был, веселей. Оба подумали — уж не случилось ли беды.
Когда разделись и, закрывшись в комнате, уселись около печки, Сергей спросил:
— Все ли благополучно, дядя Гриша? Не схватили ли кого из ребят?
— Нынче в поездах обыскивали пассажиров. Очевидно, в Томск сообщили, что листовки были расклеены и розданы солдатам на станции Тайга. Операцию провели вы отлично. Наши все целы. Но дальше с листовками придется повременить.
— Да, надо пообождать, — поддержал Осип, — пусть помечется полиция. И мы денька два-три передохнем.
— Нет, товарищи, отдыхать не придется. Завтра собираю комитет — предстоят большие дела.
— Неужели войне конец? — спросил Осип.
— Нет, война продолжается. Но царю мало японцев, он начинает войну с народом. Наши люди на телеграфе сумели частично расшифровать секретную депешу губернатору. Передают, что в Петербурге расстреляна демонстрация рабочих. Приказано держать наготове полицию и войска во избежание массовых беспорядков и бунта.
— Сволочи! — выругался Осип. — Что же делать теперь?
— Сейчас по домам! И больше ко мне не приходить без вызова. Лучше, если Сергей опять поживет у тебя, Осип. Мне будет легче вас найти. Завтра ночью будьте вместе — возможно, понадобитесь.
3
На другой день Костриков и Кононов встретились на курсах. Осип, поздоровавшись, отозвал Сергея в сторонку:
— Сергей, я только из типографии, даже поесть не успел.
— Что случилось, Ося?
— Ты слышал, что интеллигенция города собирается праздновать Татьянин день?
— Да, об этом же писали в газетах.
— Наши думали, что после кровавой расправы в Петербурге не осмелятся, отменят. А они продолжают готовиться. У нас в типографии печатают красочные пригласительные билеты. Печатники отстукали полсотни лишних, они у меня.
— Так это же здорово, Осип.
— Давай уйдем с занятий к дяде Грише.
— Григорий приказал без вызова не приходить.
— Да, верно, я позабыл... Что же делать?
— После занятий пойдем к тебе и будем ждать. Сейчас такие события, что нужна осторожность и выдержка.
После занятий друзья вышли из технологического порознь, но тут же Сергей догнал неторопливо шагавшего Осипа. Только свернули в переулок — перед ними вырос бойкий чернявый парень из кружка — Иван Лисов, тот, что расклеивал листовки в Тайге.
— Ты чего, Иван? — с тревогой в голосе спросил Кононов.
— Григорий велел вам сейчас же идти к нему. А я буду следить, чтобы за вами не увязались шпики. Если замечу — свистну. Тогда расходитесь в разные стороны. А коли не свистну, значит, все хорошо. Поняли?
— Понятно!
Друзья огляделись и зашагали к дяде Грише.
Григорий встретил их у ворот, велел идти в дом, а сам постоял, дождался Лисова и, лишь убедившись, что нет «хвоста», вернулся домой.
— Ну, товарищи, дела таковы, что надо нам пошевеливаться. Комитет принял решение готовить в городе массовую демонстрацию протеста. А так как полиция получила инструкцию не допускать «беспорядков и бунта», может возникнуть потасовка, а может быть, и очередная расправа. Поэтому демонстрацию решено охранять. Создается группа боевиков-дружинников, которые будут вооружены револьверами и пистолетами. Нужны смелые, лихие парни.
— Мы первые пойдем! — оба ответили вдруг, словно сговорились.
— Хорошо! Я и надеялся на вас. Прикиньте, кого еще можно? В ком вы уверены? Впрочем, есть список, взгляните. — Григорий вынул из конурки, сооруженной в печи, кирпич и достал бумажку.
Оба просмотрели ее.
— Правильно. Все наши, надежные ребята! — сказал Кононов.
— А ты что скажешь, Сергей?
— Я не всех знаю... Те, что распространяли листовки, годятся. В них уверен.
— Хорошо. Еще подумаем... — Григорий взял бумажку, спрятал ее в конурке и снова аккуратно прикрыл кирпичом. Потом прошелся по комнате и сел к столу.
— Завтра вам придется, ребята, «заболеть». Завтра в десять утра вы, да и те, что ездили в Тайгу с листовками, должны быть в казенном лесу. Будем учиться стрелять. Усвоили?
Оба кивнули.
— Вот и хорошо. А сейчас еще одно дело. Двенадцатого, в Татьянин день, в Железнодорожном собрании намечен большой банкет. Соберется вся интеллигенция города.
— Знаем! — чуть не закричал Кононов. — Я приволок полсотни пригласительных билетов.
— Вот молодчина! — радостно воскликнул Григорий. — Это поможет нам туда проникнуть. Надо превратить собрание в митинг протеста. Выступить с речами. Взбудоражить всех. Рассказать о кровавых событиях в Петербурге.
— Но ведь там соберутся господа, — возразил Кононов. — Чего перед свиньями бисер метать?
— Погоди, погоди, Кононов, — остановил его Григорий и нахмурил черные брови. — Ты же читал Ленина «Что делать?».
— Читал... Вместе с Костриковым читали.
— Как ставит вопрос товарищ Ленин?
— Ленин пишет, что надо идти во все классы населения, — заговорил Сергей, — и в качестве агитаторов, и в качестве организаторов.
— Вот, вот, — поддержал Григорий. — Надо и интеллигентов перетягивать на нашу сторону. Вы должны позвать туда ребят с курсов, студентов, рабочую молодежь. Да побольше! Чтобы задать тон. А уж насчет речей — не беспокойтесь. — Григорий подошел к стене, стукнул три раза, и в комнату вошел высокий, крепкий человек с небольшими усиками, с зачесанными назад русыми волосами.
— Знакомьтесь, это Николай Большой! — представил Григорий. — Он и произнесет первую речь.
Николай Большой пожал руки обоим и, кивнув на лежавшие на столе пригласительные билеты, спросил:
— Они?
— Они самые! — подтвердил Григорий.
Тот взял один билет, взглянул.
— Здорово разрисовали.
— Так ведь нынче празднование Татьянина дня совпадает со стопятидесятилетием Московского университета.
— Вон как! Это важно! — усмехнулся Николай Большой. — Полтора столетия выпускников университета учат служить народу: нести ему знания и культуру, а большинство печется лишь о собственном благополучии да угодничает перед властями.
— Погоди, Николай. Речь будешь произносить там, в Железнодорожном собрании. Здесь же мы должны договориться о главном: как все организовать.
— А чего договариваться? Человек сорок — пятьдесят войдут по билетам, а остальные ввалятся так — и сразу митинг! Первое слово мне.
— А если председатель не позволит?
— Скинем этого председателя, назначим
