Багряная летопись - Юрий Андреев

— Что ж, очень может быть, — задумчиво ответил Фрунзе, — факт честолюбия забывать не следует, оно еще долго будет тащиться за нами из старого мира…

— Конечно же, далеко уступая Чапаеву, о котором ходят здесь легенды, Плясунков хотя бы внешне хочет походить на него. А про Чапаева мне артиллеристы сегодня такую историю рассказали: когда, говорят, Чапаева в семнадцатом году в партию принимали, секретарь Николаевского комитета его спрашивает: по какой, дескать, тебя, Василий Иванович, специальности можно для партии использовать? А Чапаев ответил так: специальностей у меня две: первая — я плотник высшего разряда. Так что если надобно по плотницкой части, я для партии с превеликим удовольствием помочь могу. А вторая моя специальность — это военное дело. Я его, говорит, очень хорошо превзошел.

— Да, какие только легенды о Чапаеве не ходят! Я вчера тоже от красноармейцев услышал, что Чапаева бывшие генералы нарочно в Москву отправили, а иначе Колчаку с красными войсками не справиться.

— Вот Плясунков, думаю, под Чапаева и играет, а сам-то слишком мал для избранной роли, — заключил Новицкий. — Я бы его снял с бригады немедленно и назначил бы в Самару — в запасной полк, под ваше постоянное наблюдение. Да и командиров его сменил бы, очень от них партизанщиной несет.

— Нет, Федор Федорович, ваше решение простое, внешне безошибочное, но отнюдь не выигрышное: ведь Плясунков наш, коренной наш человек, судя по всем данным! И надо сделать так, чтобы от всего сердца и со всем своим талантом он сражался за советскую власть, а не затаил на нее обиду.

— Товарищ командующий, вам срочный пакет, — доложил дежурный по штабу.

Фрунзе вынул бумагу. Первое, что бросилось в глаза, была размашистая подпись Плясункова. «Командарму-4, — прочел он вслух. — Предлагаю вам прибыть в шесть часов вечера на собрание командного и политического состава для дачи нам объяснения по поводу вашего нам выговора за парад. Комбриг Плясунков».

— Не может быть! — воскликнул Новицкий. — Разрешите, я сам прочту… Неслыханно! Это невиданная дерзость! Это… это… издевательство и бунт! Необходимо немедленно вызвать сюда Плясункова и арестовать его!

— И все-таки, Федор Федорович, это не будет оптимальным решением, выражаясь языком математики. Вы не хотите предположить, что кто-то очень ищет нашей горячности?

— Что же вы предполагаете делать? Ведь уже полшестого.

— Оставим без ответа. — И он углубился в разбор других личных дел. — Кстати, Федор Федорович, почему нет документов на вридкомиссара бригады Семенова? Что это за политическая фигура?..

А тем временем Семенов готовил помещение для собрания: под его руководством бойцы расставляли стулья. В первые ряды поставили кресла, затем венские стулья, потом табуретки и скамейки. Для командарма впереди, где обычно стоял стол для президиума, установили ненакрытый кухонный стол и два табурета. Сам Семенов, выпив для храбрости, кричал, командовал, носился из угла в угол. «Только бы не побоялся прийти, — думал он, — а там хоть кто-нибудь из троих назначенных верных людей пулю в него врежет! Главное, загодя поднять вопли, вызвать недовольство, а уж когда начнется заваруха, подымется крик и все встанут, тогда можно палить сколько влезет».

И хоть, казалось, все было организовано и продумано, его колотила нервная дрожь и он снова принимался кричать на бойцов.

К шести часам зал начал наполняться командирами и политработниками всех рангов. Вместе со всеми зашли и три сообщника Семенова, двое сели по разным углам, третий в центре, у прохода. Плясунков и Семенов уселись в золоченые кресла первого ряда, закурили махорку. Вскоре курили все в зале. Сизый едкий дым, смешавшись с запахом овчины, дегтя, пота, остро шибал в нос каждому вошедшему с мороза, и тот сам в свою очередь торопился завернуть «козью ножку» потолще, чтоб не слышать вони. Гудение голосов в зале постепенно перешло в шум. Хохот, матерщина, крики заставляли повышать голос любого, кто хотел что-либо сказать соседу.

— Опаздывают их благородие, — сплюнул на пол Семенов, взглянув на золотые часы, взятые из наградных. — Али струсили?

— А я вот пошлю за ним двух молодцов, и пусть приведут его — живого или мертвого, — распалился Плясунков. — Выговора революционным командирам гражданин Фрунзе пекет легко, а ответ дать — кишка тонка! — Он подозвал к себе двух молодых командиров и вышел с ними из зала.

Семенов, повернувшись в кресле назад, прокричал:

— А командующий-то не едет! Струсил господин генерал!

В зале поднялся крик и хохот, кто-то в углу свистнул, из другого ему ответили, в центре издевательски заблеяли.

Плясунков возвратился, шум усилился:

— Часами-подарками хотел нас купить, шкура старорежимная! — неслось из угла.

— Не выйдет, не продажные! Пущай ответ дает за выговор! — слышалось из другого.

Атмосфера накалялась.

— Эх, браток, а тут что-то неладное происходит, — вполголоса прогудел комвзвода Гулин, коренной чапаевец, своему соседу — командиру эскадрона Кухарцеву. — Неужели сюда командующий придет?

— Придет или не придет, а ты давай хорошенько приглядывайся. Что-то я у нас в бригаде этого краснорожего свистуна раньше не видел.

— На днях прибыл с пополнением. Ну, что нам тут, однако, сидеть, дел, что ли, нету других? — Гулин нетерпеливо повернулся, скамья под ним угрожающе затрещала.

— Ну и здоров же ты, чертяка! — позавидовал сухощавый Кухарцев. — А за Фрунзе уже поехали. Пугачевский полк в ружье подняли на случай чего. Свои своих пострелять могут: и ткачи в ружье стоят. Карусель!..

Фрунзе по-прежнему сидел за изучением документов, когда к нему обратился Сиротинский:

— Товарищ командующий, к вам два командира от Плясункова.

— Пусть войдут!

Вошли два молодых командира, оба при шашках, с наганами в кобурах:

— Товарищ командующий! Народ ждет, волнуется. Комбриг Плясунков приказал нам немедленно доставить вас на собрание.

— Если мы приедем без вас, он обещал нас расстрелять, — добавил второй, — и явиться сюда с Пугачевским полком.

Фрунзе встал:

— Вот как? Отправляйтесь к комбригу и скажите, что я через пять минут буду на вашем собрании.

Командиры стояли, колеблясь.

— Кругом! — скомандовал Новицкий. — Шагом марш!

Они повернулись и вышли.

Михаила Васильевича окружили Сиротинский, Новицкий, комдив 22-й Дементьев, штабные командиры.

— Мы вас не отпустим к Плясункову!

— Это же бандиты, анархисты!

— Вы забыли историю с Линдовым?

— Товарищи! — негромко, но решительно произнес Фрунзе. — Я решил ехать. Там не такие уж плохие люди — это революционные, временно заблуждающиеся бойцы. Им надо открыть глаза, выбить почву из-под ног наших врагов. Они сами помогут выявить тех, кто агитирует против нас. Если я откажусь ехать, события примут кровавый оборот, конфликт может разрастись. Прикажите подать санки! — Он снял кобуру и передал ее Новицкому. — Товарищ Сиротинский, снимите оружие. Нам оно сейчас не нужно. — И добавил вполголоса: — Ничего, Сережа, бывали в жизни ситуации и покруче, а сейчас все же к своим людям едем…

Когда они вышли, Новицкий и Дементьев решили поднять по тревоге, помимо 220-го полка, еще и бригаду Ильина и окружить штаб Плясункова.

— Командующий прибыл! — крикнул кто-то, и гомон в зале разом утих.

Фрунзе пошел в сопровождении адъютанта. Никто не подал команды, никто не встал — командиры как сидели в шапках с цигарками в зубах, так и продолжали курить, развалившись. Командарм прошел вперед, снял папаху, сел. Сиротинский сел рядом. Фрунзе с интересом, изучающе смотрел на сидящих в зале командиров. Многие неловко опускали глаза, некоторые с вызовом смотрели на него.

— Вы просили приехать меня к вам на собрание. Я приехал. В чем дело?

В зале настороженная тишина. Семенов поднимает руку, чешет голову, и визгливый голос сзади выкрикивает:

— Мы здесь воюем, кровь свою за революцию проливаем, а тут приезжают всякие тыловые и нас, боевых командиров, на парадах заставляют носочки тянуть, а потом выговора дают!

— Это тебе не старый режим! — прорвало кого-то еще.

— Часами-подарками хотят нас купить!

— Не выйдет, генеральская шкура! Давай ответ!

— Тебе что, Линдова мало? Еще можем проучить! — хрипло крикнул сидящий перед Гулиным и Кухарцевым кряжистый командир. Те удивленно и со значением переглянулись.

Услыхав угрозу, Фрунзе резко встал, побелев от гнева:

— Прежде всего заявляю вам, что я приехал сюда не как командующий. На подобном собрании командующему армией быть не место! Я здесь перед вами как член партии большевиков, как посланец Центрального Комитета нашей партии. Всем ясно?!

Здесь какой-то негодяй осмелился угрожать мне судьбой члена Реввоенсовета, питерского рабочего Линдова, которого убили бойцы, разагитированные эсерами. Я прямо говорю: меня угрозами не запугаете! Царский суд дважды приговаривал меня к смертной казни, дважды по месяцу держали меня в камере смертников, но, как видите, от идей нашей партии я не отказался и не откажусь, что бы здесь ни кричали враги. Ясно это вам лично, комбриг Плясунков? — И он в упор посмотрел на сидящего перед ним Плясункова. Тот опустил глаза.