Сильвия - Э.В. Каннингем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А потом, — сказала Ирма, — она исчезла, и все кончилось.
— Исчезла?
— Да, я пришла вечером домой, а ее нет.
— И ни записки, ничего?
— Нет, письмо она мне оставила. Очень старалась, когда его писала. Оно у меня сохранилось.
Глава XIII
Вечер был прелестный — прохладно, в небе красуется луна цвета налившегося апельсина. С кем ни заговори в Питсбурге, непременно станут тебя убеждать, что лето 1958 года выдалось здесь необыкновенное — совсем нет жары. Мы решили дойти до дома Ирмы пешком, в такой вечер только и гулять.
Мы шагали по тротуару, и Ирма сказала:
— Вот, Мак, все про Сильвию да про Сильвию, а про себя вы ни слова мне не сообщили.
— А что бы вы хотели про меня узнать?
— Какой вы странный, не подумаешь, что детектив.
— Частные детективы на обычных сыщиков не всегда похожи. Мы ведь, как правило, этим делом стали заниматься по чистой случайности.
— И вы тоже?
— Конечно, просто без работы сидел.
— А до этого чем хотели заняться?
Я рассказал про свою древнюю историю, она покачала головой.
— Надо же, преподаватель истории. Тоже странно.
— Ничего странного. Вам так кажется оттого, что я детектив, вот и вся причина. А если бы с самого начала сказал вам, что я учитель истории, вы бы и не удивились.
— Скажите, Мак, какой, по-вашему, у меня характер?
— Я же вас почти не знаю.
— Не верю. Вы очень славный, Мак, только с вами у меня такое чувство, как будто я не одета. Все слушаете, слушаете, даже вопросов не вставляете, и вдруг видишь, что сама вам все сказала, хотя другому бы ни за что душу раскрывать не стала.
— И что в этом такого ужасного?
— Да нет, наверное, ничего.
У таких людей, как Ирма, в жизни мало что изменяется. Они с детства робеют, им страшно что-нибудь менять, но потом вдруг — бац! — и все совсем не так, как было, правда, в жизни Ирмы такого пока не произошло. По-прежнему живет в том мире, где с нею рядом когда-то была Сильвия. Словно и я перенесся в то время о котором она рассказывала.
— Проходите, Мак, — пригласила она. — Боже мой, уже четыре года сюда никто не приходил, но вы какой-то особенный. И зачем только вы мне повстречались!
Глава XIV
Она показала мне оставленное Сильвией письмо Честно говоря, я бы не смог с уверенностью сказать, тем же ли почерком оно написано, что и лежавшая у меня записка. Я не специалист по графологии, да и с Сильвией много чего произошло за столько-то лет. Ирма сказала, что можно снять копию. Вот она.
«Дорогая Ирма! Когда я про вас думаю, мне так хорошо. Я вас люблю больше всех на свете. В книгах я читала про очень хороших людей и всегда думала, как все эти писатели врут. Но с тех пор, как вы меня к себе взяли, я поняла, что такие люди бывают Вы такая добрая, такая чудесная, просто не знаю, как это сказать. Если бы вы были моя мама или сестра, а так мне же нельзя у вас насовсем остаться. Поэтому я ухожу, потому что по-другому нельзя. Нельзя мне тут всегда жить. Я вас очень люблю, Ирма. Сильвия».
Я дочитал, взглянул на Ирму. Глаза у нее были на мокром месте. Словно только сегодня она это письмецо получила.
— Вы понимаете, какой это был для меня удар, Мак?
— Конечно.
— Вы только не подумайте, что у меня к ней какие-то патологические чувства были.
— Перестаньте.
— Просто я ужасно любила эту девчонку. Ужасно. Не могла без нее.
— И что, вы больше никогда ее не встречали?
— Один раз встретила, через несколько месяцев.
— И как?
— Да нет, пожалуй, уж больше года прошло.
— А в библиотеке она больше не появлялась?
— Нет. Ни разу не зашла. Сидела я за стойкой своей, ну словно в склепе. А встретила ее на улице. На ней платье в яркую полоску, губы накрашены, волосы свои прелестные постригла. Старалась выглядеть лет на шестнадцать-семнадцать, только не очень у нее выходило Обычная девчонка, грудки крохотные торчат, а двигается скованно — не привыкла еще на каблуках ходить.
Я кивнул, ожидая, что она скажет дальше.
— В общем, встретила я ее, — сказала Ирма.
— И вы не поговорили?
— Поговорили? Да что вы, я просто остолбенела. По том говорю: «Здравствуй, Сильвия». А она стоит, молчит, потом взглянула на меня так пристально, повернулась и бегом прочь.
— Так и удрала?
— Удрала. И больше я ее не видела.
Глава XV
— Мак, у тебя много было женщин?
— Я был женат, Ирма, — ответил я. — Всего несколько месяцев, правда. Мы оба были рады, что можно развестись.
— А что случилось?
— Никто таких вещей объяснить не может. Что-то не вышло, вот и все.
— А теперь? Теперь ты так вот один и живешь?
— Почти все время.
— Я тоже. Почему мы такие невезучие, Мак?
— А почему весь этот паршивый мир сплошь состоит из невезучих? Почему в нем одна грязь да гадость, и вранья столько, и мерзости? Меня все время жизнь носом в мерзость тычет, Ирма. Ты за кого меня принимаешь? Думаешь, мне нравится своей работой заниматься? Выслеживать, ловить людей на супружеской неверности и прочем паскудстве, и все чтобы доллар-другой заработать; а жизнь идет, так вот и сдохнешь среди грязи.
— Не нравится мне, когда ты так говоришь, Мак. Да и неправда это.
— А тебе откуда знать?
— Мы когда с тобой познакомились?
— В пять вечера.
— Неужели? Хотя, ты знаешь, для меня время значения не имеет. Целый год пройдет — и не заметишь. Ничего не случилось, а года нет как нет. Только вот с тобой по-другому, как будто я тебя всю жизнь знала и ты мне как брат.
— Господи, Ирма, ну зачем я тебе как брат? Вот из-за этого у тебя ничего и не выходит, тебе ведь только брат нужен.
— Мак, я же знаю, что ты на самом деле профессор истории, пусть и несостоявшийся, зачем же ты со мной разговариваешь, как будто детектив из кинофильма?
— Из какого еще фильма? А, за ремесло свое расплачиваться приходится.
— Я о брате вспомнила, потому что мне страшно. Что-то я из колеи выбилась, Мак. Ужасно боюсь. Просто дрожу, ты на руки мои посмотри.
— Меня боишься?
— Себя, — прошептала она. — Хочу тебе нравиться. И не знаю как. Уже час ночи. А я битых два часа думаю, как бы сделать, чтобы ты меня полюбил. Ну как, скажи?
Глава XVI
Я лежал в постели Ирмы и смотрел, как за окнами начинает светать. Света вскоре стало достаточно, чтобы разглядеть лежащую рядом женщину, ее крепкие бедра, большую грудь, чресла, предназначенные рожать детей, которых у нее никогда не будет, — о эта девственная нагота женщины, которой тридцать шесть лет.