Упреждающий удар - Николай Иванович Чергинец

Она повернулась к окну и отдернула занавеску. Через некоторое время я услышал:

— Каждый день по сто пятьдесят долларов. Иначе я не выживу.

Вот так. Еще интересней. Почему ей понадобились именно сто пятьдесят долларов в день? Почему, скажем, не сто сорок и не сто шестьдесят?

— Почему? — спросил я, но Надя наотрез отказалась мне рассказывать.

Вообще в нашем общении было много непонятного. Во-первых, наши отношения как-то быстро привели к постели. Настояла на этом Надя. Она появилась у меня на очередной консультации и заявила, что все знает, и что мне совершенно незачем что-то скрывать. Ну, раз знает, значит, знает, рассудил я и в самом деле не стал скрывать, что у меня была стычка с какими-то парнями, которые, впрочем, быстро ретировались. Услышав о парнях, Надя преобразилась. Она сказала, что — гори все огнем! — она проводит меня домой, потому что боится за меня. Вот так — не я ее пригласил, она сама вызвалась. Потом я не помню. Кажется, я все-таки первый предложил ей подняться наверх, когда мы с ней оказались возле нашего дома. Выпить чашку кофе. Тут ведь такое дело, я тоже не был против.

Но в тот раз, кроме кофе, ничего не было. Дома была мама, которая страшно обрадовалась гостье.

После консультации, которая состоялась на следующий день в Здании, мы с Надей отправились не в город, а в противоположную от города сторону. Километров за двадцать от Москвы, у самого шоссе, работал небольшой ресторанчик. Заведение оказалось весьма уютным: зал столиков на десять, не больше, официант в охотничьей шляпе с пером. Я заказал какого-то дорогого вина. Наде налил полный бокал, а себе — на донышко.

Надя сказала:

— Не боишься гаишников?

— Нисколько, — улыбнулся я. — Я гораздо чувствительней к алкоголю, чем их аппараты. Вот тормознул меня какой-то гаишник и спрашивает:

— А почему без машины?

Надя не поняла, начала уточнять, и я, смеясь, когда нам подали какую-то закуску с перцем, отправил перец в рот. А потом, когда у меня глаза на лоб полезли, хватил бокал, да не свой, а Надин и осушил его. Короче, через пару минут, когда в голове уже как будто разорвалась граната, я произнес:

— Линяем… Через минуту я буду не только ходить, но и ездить восьмерками. — И честно признался, — знаешь, я со спиртным на «вы».

Мы торопливо расплатились.

За рулем я чувствовал себя нормально, вот только ехал медленнее, чем обычно, и еще изо всех сил старался гнать от себя чувство, что мне любое море по колено. И все шло вполне сносно, пока на обочине дороги мы не увидели милицейскую машину.

Тогда я, проклиная все на свете, свернул на какой-то проселок.

— Ты куда? — спросила Надя.

Я на всех парах влетел в лес.

— Тихо, — сказал я, заглушив двигатель. — Ложимся на дно. Замираем… Конспирация… Т-с-с! — Я приложил палец к губам.

Мы переглянулись и дурачась вовсю начали подмигивать друг другу и прикладывать пальцы к губам, и длилось это ровно столько, пока мне не вздумалось перейти к объятиям.

— Погоди, Пашка! — вскрикнула Надя и выскочила из машины.

Я вышел следом, и мне снова вздумалось приставать к ней под каким-то деревом. Но… не знаю, как получилось, но я в одно мгновение оказался на земле. Не то чтобы девушка меня ударила, просто она сделала ногой и рукой какое-то движение — и я растянулся на земле, а она — гордая, не приступая, возвышалась надо мной.

И тут же я заметил испуг в ее глазах.

— Ой, господи, Пашка, — сказал Надя. — Ты не ушибся?

Я приподнялся на локте.

— Кажется, нет, — ответил я, осторожно щупая шишку на затылке. — Прости меня.

— Это ты прости меня! — перебила Надя. — И знаешь, давай вставай.

Все выглядело как веселое приключение. Она протянула руку, и с ее помощью я поднялся на ноги. А потом… вдруг руки ее оказались у меня на плечах, а губами я ощутил ее горячее дыхание.

— Если хочешь, возьми меня, — прошептала девушка. — Сейчас возьми, быстрее. Ты же хочешь? Только не здесь…

Не разговаривая мы сели в машину. Надя попросила меня заехать поглубже в лес.

На шоссе мы вернулись через полчаса. Надя с озабоченным видом поправляла кофточку. Я сидел и вовсю гонял желваки по щекам.

Мы осторожно миновали машину, которую раньше приняли за милицейскую… и рассмеялись — дико, безудержно, громко, потому что эта машина оказалась вовсе не милицейской, как мы думали, а рекламно размалеванным пикапом, в освещенной кабине которого сидели пожилые мужчина и женщина. Они что-то жевали.

— Скажи честно, — обратилась ко мне Надя, — ты специально придумал, что это милицейская машина и свернул в лес? Ты хотел любви?

— Честное слово, мне показалось, что это гаишники и, когда я начал добиваться тебя, то от страха чуть не умер.

— Перестань, от любви умирают редко, зато рождаются часто.

Ни фига себе намеки, подумал я, смотри, скоро и о свадьбе заговорит. Мне тут же вспомнился водитель Изя. Он любил травить анекдоты. Как-то он с серьезным видом объявил: «Однажды известный русский исследователь Пржевальский встретил лошадь, через год она перешла на его фамилию». Интересно, на что рассчитывает она, и, оторвавшись от дороги, я внимательно посмотрел на Надю.

— Что смотришь? Днем не разобрался, хочешь в ночи разглядеть?

— Ты права, в такое время лучше на ощупь рассматривать, — весело согласился я.

А Надя дотянулась до моего правого уха и, что-то прошептав, поцеловала.

— Что ты сказала? Я не разобрал…

— А почему у тебя правое ухо длиннее левого? — отшутилась она.

— Это потому, что меня в роддоме безменом взвешивали.

Надя еще громче рассмеялась, повернулась ко мне корпусом и обеими руками стала щипать.

— Слушай, Надюша, перестань, а то мы точно окажемся в придорожной канаве…

— Ну и пусть! Только ты сверху!

Ей было хорошо и весело. Мне тоже.

На следующий день я привел Надю домой. Мы ловили момент, когда мамы не было дома, и занимались любовью.

Однажды мама, вернувшись с работы раньше обычного, застала Надю не совсем одетую и ушла к соседке.

— А что твоя девушка? — спросила мама, когда вернулась. — Не осталась у нас?

— Понимаешь, какое дело, мама, — ответил я. — У нас с этой девушкой серьезно…

Я уже говорил о том, что у моей мамы было слабое сердце. В середине марта наступило несколько резких оттепелей, и маме стало хуже. Я вынужден был положить ее в больницу. Оставшись один, я подумывал предложить Наде переселиться ко мне, но… так и не