Жестокий эксперимент - Любен Дилов

– Если можете, простите меня. Я не знаю, как это произошло, я был не в себе. Может, это от страха. Я не знаю.

– И я любила вас?! – затряслась она в рыданиях.

– Альфа, умоляю вас! Я вас умоляю, я действительно…

Но она не реагировала ни на его слова, ни на его ласки, а когда он, утирая ей слезы, коснулся пальцами губ, укусила его со всей силы и закричала:

– Оставьте меня!

Боль отрезвила его окончательно. Он увидел себя лежащим на полу рядом с женщиной, которую ласкал, придумывал для нее самые нежные, но, увы, бессильные что-либо выразить слова. Такими же бесплодными были старания алевшего на мачте фонаря донести свой сигнал до тех, кто не способен был воспринять его красный призыв. Так что же свело их, если они столь чужды друг другу?

Тяжелый свет раздражал, и он прикрыл глаза. И тотчас же мельчайшие подробности событий, знакомых и незнакомых, закружились хороводом в сознании, сколько он ни пытался прогнать их.

Любовь? Глупости! Да окажись он с этой женщиной в хижине какого-нибудь рыбака… Все кончилось бы элементарным половым актом. Что до нее, наверняка сбежала бы от мужа и с кем-то другим, раз уж так припекло, а он пригласил бы себе любую другую, если бы она понравилась ему так же, как эта. Он посмотрел украдкой на обнаженную спину женщины, студенисто подрагивавший от рыданий живот – довольно обычная женщина. Впрочем, как и во всем остальном, если не принимать во внимание способность кусаться. Но и это от бессилия, не более.

Вскоре плач ее утих, и он отодвинулся дальше. Осторожно потер локоть, осмотрел ладонь. Надо приложить компресс, чтобы рассосался синяк… Самая элементарная жажда удовольствий свела их. Но почему он, умный и осторожный, поддался этому? Неужели до сих пор не научился доставлять себе удовольствие более разумно? Ведь из-за всех этих забот современный человек перестает видеть окружающий мир. Слияние мужчины и женщины с доисторических времен оканчивалось рождением детей, каждый из которых несет в себе светоч жизни. Чтобы добыть им пропитание, мужчина до полного изнеможения носился с копьем в погоне за сернами, а женщина выискивала в земле сладкие коренья, чтобы поддерживать огонь затеплившихся жизней. Они же целый день ходили по магазинам, загрузились деликатесами, а все ради того, чтобы их приключение было красиво обставлено. Патология, и все! Закупив еду, продлили таким образом свою агонию. Природа терпелива, она доведет свой эксперимент до конца, ей захочется увидеть, как они будут корчиться и издыхать от голода и жажды.

– Капитан! – как дуновение ветра долетел до него ее испуганный голос, и он снова почувствовал окружавшую их космическую тишину.

До сих пор его не называла так ни одна женщина, и тем не менее ему показалось, что он слышит это не впервые и именно из ее уст.

– Капитан! Может, мне все это приснилось, но я помню тебя другим. Очень нежным тебя помню. Поэтому от страха… ты извини!

Он тоже помнил, каким нежным был с ней, но сейчас ненавидел себя за это, ибо нынешняя Альфа, укусившая его с такой звериной злобой, никак не соотносилась с Альфой прежней – нежной и ласковой. А собственно, что она кается, ведь он поступил с ней, как пьяное быдло. Или ее пробуждавшаяся память, так же как и его, цеплялась только за давнее прошлое?

– А я тебя запомню вот этим! – поднял он вверх руку с отпечатком ее зубов.

– Это сделала я?! – испуганно спросила она и потянулась к нему.

Он отпрянул. Несмотря на то, что в подобной безвыходной ситуации ему не следовало бы отворачиваться от единственного своего союзника, он не мог обуздать обуявшую его злость и безоглядно крушил все, что связывало их до сих пор.

– Хватит идиотизма! Ты же умная женщина! Лучше скажи, что привело тебя на яхту, ты должна была уже вспомнить это. Нам здесь не остается сейчас ничего другого, как быть искренними… Пока не кончилась вода…

Он заговорил о воде и вспомнил о резервуаре в туалете. Недавно он наполнил его морской водой, так как пресная кончилась. Но когда именно это было? Впрочем, теперь уже не имеет значения. Теперь надо придумать, как продистиллировать ее… Занятый своими мыслями, он пропустил начало ее исповеди.

– …Я уверена, что именно тебя я хотела любить… хоть несколько дней… Может, для того, чтобы забыться. Может, чтобы найти себя, то есть понять, есть ли во мне вообще какие-то чувства. Уже само это решение для меня было чем-то необычным, понимаешь? Оно давало мне надежду…

– М-м-да-а! – проронил профессор. Он всегда чувствовал себя виноватым, если видел, что кто-то ожидает от него больше, нежели он способен дать, и сказал: – Все это довольно наивно. Народ совсем свихнулся с тех пор, как каждый стал искать себя, вместо того, чтобы делать как следует свое дело. Психоаналитики! Извини, но неужели ты всерьез полагаешь, что на яхте можно сделаться чем-то больше, нежели плей-гёрл?

Она резко отодвинулась от него, повернулась на спину и смежила мокрые от слез веки. Когда-то он с упоением целовал эти веки с голубыми прожилочками. Теперь же они не волновали его. И все же напоминали ему своей беспомощностью о том, что он с недавних пор упражняется в доброте. С каких именно пор? Опять эта путаница во времени!

– Все это для меня не было развлечением. Я никогда не позволяла себе подобного. Нынешний мой муж у меня второй, не третий и не пятый. А потом, ты ведь тоже не плей-бой, не правда ли. И разве ты забыл, сколько было радости, когда мы собирались сюда, когда делали всякие покупки.

– Теперь уже помню и благодарен тебе за это.

– Меня-то за что благодарить, если только я испытывала радость? Для тебя же это было обыкновенным приключением, – подвела она черту и снова разозлила его, потому что, несмотря на примиренческий тон, он уловил в сказанном банальную провокацию.

– Хорошо, обсудим и этот вопрос! Давай одевайся.

Она лежа натянула брюки, долго возилась с оторванным поясом и наконец выпустила водолазку наверх. Затем, придерживая брюки спереди рукой, словно у нее болел живот, босая, направилась в каюту.

15

Она появилась на палубе в юбке, открывавшей смуглые колени. Он уставился на них, словно видел впервые.

– Уф, что будем делать с этим туалетом? – пробормотала смущенно она. – К тому же, в раковине не проходит вода.

Он поспешно вскочил, чтобы не оказаться в плену смуглых колен, подумав, уж не страх ли клеток его тела перед смертью распалял в нем сексуальную алчность, которой он никогда не страдал. Грустно улыбнувшись, он сказал:

– Сейчас придумаю что-нибудь.

Однако в первую очередь занялся рукой. Компресс мешал бы ему работать и, промыв руку спиртом, он залепил укус лейкопластырем, смазанным пахучей мазью, – профессор благоговел перед народной медициной и безоговорочно верил в ее целительную силу. А пока занимался рукой, думал только о том, не является ли выходка Альфы прелюдией к чему-то пока неизвестному. Она все более властно завладевала его чувствами, властность эта исходила от смутных воспоминаний о ней самой, поначалу казавшихся невероятными, но быстро превращавшимися в реальность.

Он вошел в трюм, чтобы взять ведро и опорожнить большой полиэтиленовый мешок от всякого хлама. Вспомнил об их намерениях торжественно схоронить в мешке по старому морскому обычаю какие-то вещи. Однако воспоминание это оставалось мучительно неотчетливым, как анекдот, смысл которого забыт.

Первое, что бросилось ему в глаза, было зеркало, висевшее над переполненной водой раковиной. Профессор снова удивился, что выглядит чересчур молодо. Лицо по-юношески гладкое, хотя и заросло бородой, ведь он не брился дней пять. Он вспомнил, как подтрунивал над ним академик, научный руководитель: «Разве этот мальчик похож на профессора? Придется нанять охрану, чтобы оберегать его от студенток». И все же, почему он ожидал увидеть себя в зеркале другим?… Ну да к черту все! Сначала надо разобраться с туалетом, а потом заняться этим проклятым временем!

Решение справиться с возникшей проблемой при помощи ведра и мешка оказалось неудачным, и профессор стоял перед зеркалом, рассеянно почесывая бородку, а внезапно пришедшая мысль о том, что, в сущности, уже все человечество планеты оказалось в том же положении, что и они – не знает, куда девать свои отходы, – навела его на идею воспользоваться насосом, который он приспособил для душа. Он перекинул шланг через дверь туалета, привязал к горловине стянутого мешка, насос опустил в раковину, и как только включил мотор, насос за секунду поглотил всю воду и перекачал ее в мешок. То же самое он проделал с унитазом. Мешков в трюме было достаточно, и хоть это занятие не из числа эстетических, главное – дело было сделано.

Как всякий человек, чей труд абстрактен, оторван от практики, он по-детски обрадовался своему изобретению. Проверил работу системы еще раз и, довольный собою, спустился в трюм за надувным матрацем, на котором иногда спал, спасаясь от духоты каюты. А когда стал надувать его с помощью насоса, довольно отчетливо вспомнил, что совсем недавно спал на этом матраце, и спал не один. Но когда это было? Очень уж подозрительным казалось ему это состояние беспамятности, проявлявшееся сразу у обоих. Или так действовало на них световое облако?