Написано кровью моего сердца - Диана Гэблдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот, немного еды на дорогу и аванс в счет вашего генеральского жалованья, сэр. — Он расхохотался над собственной остроумной шуткой. — Униформу придется купить; ни один портной в Филадельфии не возьмется за пошив мундира Континентальной армии. И горе вам, если предстанете пред очи Джорджа Вашингтона в ненадлежащем виде. Он рьяный сторонник мундиров: говорит, нельзя внушить к себе уважение, если выглядишь последним оборванцем. Хотя вы и сами, небось, это знаете.
Дэн (который в обеих битвах под Саратогой сражался в одной лишь охотничьей рубахе, из-за жары повесив мундир на ветку) широко улыбнулся. На загорелой коже ярко проступил белый шрам у верхней губы, там, где пуля прошла навылет.
— Засим позвольте откланяться, генерал Фрэзер!
Джейми фыркнул, но все же с улыбкой встал, чтобы пожать Дэну руку. Затем вернулся к разбросанным по столу бумагам, сложил их вместе с кошелем (и одиноким пером, которое позабыл старина Морган) в сумку. За еду он был особенно благодарен: мешок источал аромат вяленого мяса и лепешек, на дне прощупывались твердые яблоки. Утром Джейми даже позавтракать не успел.
Он встал — и вдруг ногу от поясницы до самой стопы белой вспышкой пронзила боль. Ахнув, Джейми упал на табурет: нижнюю часть спины и правую ягодицу скрутило судорогой.
— Господи Иисусе, Пресвятая Дева Мария, только не сейчас! — простонал он сквозь зубы не то молитву, не то проклятие.
Первый раз спина хрустнула, еще когда он избивал Джона Грея, но тогда в пылу схватки Джейми не обратил на это внимания. Потом, в седле, был слишком занят невеселыми мыслями. А теперь, после часа на жесткой скамье, мышцы успели вконец закоченеть, и…
Он попытался было встать, но тут же сполз обратно. Уперся в столешницу кулаками, склонил голову и произнес на гэльском пару фраз — отнюдь не молитвенных.
— Все хорошо, Друг мой?
Хозяйка дома тревожно прищурилась.
— Се… кундочку, — выдавил Джейми, пытаясь дышать так, как учила Клэр, чтобы снять спазмы.
— У вас будто бы схватки, — насмешливо сказала женщина.
Прежде и сам Джейми находил это забавным, но не сегодня.
Боль понемногу улеглась. Он вытянул ногу и очень медленно снова согнул. Вот так, потихоньку… Но только он приподнялся, всю нижнюю часть тела опять сковало, и ягодицу прострелило слепящей болью.
— У вас есть… виски?.. Или ром?
Только бы встать на ноги… Однако женщина покачала головой.
— Прости, Друг. Даже пива нет. И молока для детей тоже, — с горечью добавила она. — Солдаты всех коз увели.
Она не уточнила, что за солдаты; впрочем, ей было и не важно. Джейми, буркнув под нос извинения на тот случай, если это были борцы за независимость или ополченцы, снова опустился на стул. Такое с ним случалось уже трижды — неожиданная вспышка боли напрочь лишала его возможности двигаться. Первый раз он встал на ноги лишь на четвертый день, потом — на второй, но следующие несколько недель все равно передвигался с большим трудом.
— Сильно болит? Могу дать сироп из ревеня, — предложила женщина.
Джейми выдавил улыбку, но покачал головой.
— Благодарю, мэм. Просто спину прихватило. Сейчас отпустит и будет легче.
Беда в том, что отпустит далеко не сразу, и все это время он будет практически беспомощен. Джейми начинал паниковать.
— Ох…
Женщина нерешительно замерла, но тут заплакал ребенок, и она взяла его на руки. Из-под кровати выползла девочка — мелкая еще, лет пяти-шести — и с любопытством уставилась на Джейми.
— Ты останешься на ужин? — на удивление четко заговорила она и нахмурилась. — Кажется, ты очень много ешь.
Похоже, она все-таки постарше — лет восьми, а то и девяти. Джейми улыбнулся. От боли на лбу выступила испарина, но уже можно было дышать.
— Вашу еду, nighean[15], я брать не буду, — заверил он. — Более того, в сумке у меня есть добрый ломоть хлеба и мясо, это тебе.
Глаза у нее стали размером с монету, и Джейми уточнил:
— Я хочу сказать, всем вам.
Она уставилась на сумку и жадно сглотнула слюну. У Джейми засосало под ложечкой.
— Прю! — прошептала девочка, глядя под стол. — Еда!
Оттуда выползла еще одна малышка и встала рядом. Обе они были тощие, что твои жерди, но при этом совершенно разные на вид.
— Я слышала, — сообщила новенькая и торжествующие посмотрела на Джейми. — Не вздумай пить мамин сироп из ревеня, — предупредила она. — Дерьмо так и попрет, до уборной не успеешь убежать…
— Пруденс!
Та благоразумно замолчала, хотя по-прежнему бросала на Джейми любопытные взгляды. Ее сестра встала на колени и, пошарив под кроватью, выудила глиняный коричневый горшок — важный предмет домашнего обихода.
— Мы, если надо, отвернемся…
— Пейшенс!
Миссис Хардман, красная от смущения, отняла горшок у девочек и погнала их к столу, куда (мельком взглянув на Джейми и убедившись, что он не передумал) выложила хлеб и мясо из его сумки, скрупулезно поделив их на три части: две побольше для дочерей, одну поменьше — для себя, отложив ее в сторону.
Горшок она оставила на полу у кровати. Джейми заметил белую надпись на дне. Он прищурился, чтобы разобрать при тусклом свете буквы, и улыбнулся. Вокруг пчелки, озорно подмигивающей из горшка, вилась латинская надпись: Iam apis potanda fineo ne.
Такие штуки он встречал и прежде: в эдинбургском борделе, где он когда-то снимал комнату, было полным-полно посуды с подобными каламбурами на псевдолатыни. Иногда откровенно вульгарными, иногда, как здесь, вполне удачными.
Если читать по-латыни, звучит как бред: «Не пейте пчелу сейчас», но если по-другому расставить пробелы в словах, на английском они обретают смысл: «Я ночной горшок, причем отличного качества».
Джейми задумчиво уставился на миссис Хардман. Вряд ли надпись — ее рук дело. Скорее всего, ее супруг был человеком образованным… Причем, судя по нищете в доме, именно что «был»… Джейми мысленно перекрестился.
Проснувшийся младенец возился в колыбели, попискивая, словно новорожденный лисенок. Миссис Хардман взяла его на руки, ногой подтянув потертый стульчик для кормления. Положив на минутку ребенка на кровать рядом с Джейми, она расстегнула лиф, свободной рукой подхватив при этом яблоко, которое случайно столкнула локтем со стола одна из старших девочек.
Ребенок жадно чмокал губами, изголодавшись не меньше сестер.
— Я так понимаю, это маленькая Честити? — спросил Джейми.
— Откуда вы знаете, как ее зовут?! — поразилась миссис Хардман.
Джейми взглянул на Пруденс и Пейшенс — Благоразумие и Терпение, — которые жадно набивали рты мясом.
— Ну, девочек по имени Трезвость и Стойкость я прежде не встречал, остается только Целомудрие, — негромко ответил он. — Пеленки совсем промокли, у вас есть чистые?
У очага сушились две изношенные тряпицы. Женщина сняла одну и, повернувшись, обнаружила,