Крылатые семена - Катарина Причард

— Она, видно, поняла, что мы с Пэм не отвернемся от нее, узнав, что она попала в беду.

— В беду? — спросил Билл.

Пэт утвердительно кивнула.

— Ч-черт! — вырвалось у Билла. — Так я и думал, что с ней что-то случилось.

— Немного погодя она все нам рассказала, — продолжала Пэт. — И вовсе не потому, что ей хотелось поделиться именно с нами, просто у нее была потребность излить кому-то душу. Но мне думается, она почувствовала, что нам можно довериться и что мы сумеем дать ей нужный совет.

— Да в чем же дело? — спросил Билл, не в силах унять тревогу. — Что она, беременна, что ли, и боится об этом сказать?

— Она ездила делать аборт, и ей пришлось ужас что пережить, — просто сказала Пэт.

— Боже! — Билл сидел как громом пораженный.

— Когда мы все обсудили, Дафна решила, что хорошо бы мне привезти вас, — сказала Пэт. — Вы должны помочь ей, Билл. Мы с Пэм готовы сделать для нее все, что в наших силах, но вы знаете, как посмотрят родители и бабушка Дафны на ее дружбу с дочерьми Пэдди Кевана. Вообще говоря, дело не так уж плохо, как могло бы быть. Дафна не позволила этому скоту-акушеру даже притронуться к ней. Она убежала… впрочем, пусть лучше она сама вам расскажет. Сейчас ей не грозит никакая опасность. Но что делать дальше? Как вызволить ее из беды?

— Так бы и пристукнул этого мерзавца, который причинил ей столько горя, — сказал Билл, скрипнув зубами.

— Это не поможет, — рассудительно заметила Пэт. — На свете всякое бывает; много девушек попадает в такие истории по милости легкомысленных мужчин.

— Пожалуй, — согласился Билл. — Но парень, в котором есть хоть капля порядочности, не бросает девушку на произвол судьбы.

— А может, Дафна и знать его не хочет? — возразила Пэт. — Девушки часто считают, что это их личное дело. Ведь очень многие смотрят на аборт как на пустяк. Случается, конечно, что это приводит к ужасному концу, но есть немало опытных врачей и сестер, которые делают такие вещи очень умело. Правда, это стоит кучу денег, зато операция производится по всем правилам.

Изумленно-вопрошающий взгляд Билла заставил Пэт рассмеяться, и это разрядило атмосферу. Ощущение неловкости исчезло.

— Я расскажу вам одну забавную историю. Уверена, что при сложившихся обстоятельствах Пэм не рассердится на меня за это. Мы были совершенные ягнята, когда начали самостоятельно выезжать. Вы понимаете, мы воспитывались в монастыре и ни о чем таком понятия не имели — ни о венерических болезнях, ни о том, что существуют всякие там средства предохранения. И вот у Пэм завязался роман с одним женатым человеком, еще до того, как она познакомилась с Шоном. Он был писатель, очень обаятельный человек и все такое, но когда он узнал, что у нее перевалило за два месяца, он пришел в дикую ярость. Как только он не называл ее — и дурой и чем хотите; потом дал глотать какую-то дрянь, и ей стало так плохо, что я чуть не умерла от беспокойства. Тут мы услышали об одном докторе и договорились, что он нас примет. Но боже, до чего ж мы трусили, когда шли к нему! Моя бедненькая Пэм дрожала, как лист, — так ей было страшно и так плохо, а я прямо совсем голову потеряла. Перед тем как сесть в машину, мы хлебнули бренди, а потом приложились еще разок — я всегда вожу с собой маленькую фляжку на всякий случай. Когда мы подъехали к мрачному дому в предместье Лондона, так называемому санаторию для выздоравливающих, мы обе были немножко под хмельком. Пэм — в слезы, а я так разволновалась из-за нее, да еще, верно, вино мне в голову ударило, — чувствую, не дам я ей делать эту гнусную операцию, и все!

Потом вышел доктор и говорит этаким развязным тоном:

«Ну-с, которая из вас больная?»

«Я», — сказала я и выскочила ему навстречу.

«Ох, нет, нет, Пэт!» — закричала Пэм и бросилась за мной, чтобы удержать меня.

Но я и в самом деле решила, что вполне могу заменить Пэм. Меня уже положили на кресло, и только тут доктор обнаружил, что больная-то вовсе не я. Ну и ругался же он! Но в общем довольно добродушно. Стал меня уверять, что с Пэм ничего не случится, продержал ее три дня, а потом сказал, чтоб мы и думать забыли «об этом злосчастном эпизоде».

Билл посмотрел на Пэт, взгляды их встретились, и они рассмеялись, легко и искренне, как добрые товарищи.

— Я знаю, есть девушки, которые утром отправляются к какому-нибудь шарлатану, а потом идут на службу и работают весь день, — сказал Билл.

— А ведь многие даже не подозревают, какая это трагедия для девушки, через какие терзания и муки приходится ей пройти, — тихо сказала Пэт. — Либо имей ребенка — и всю жизнь носи клеймо позора, либо отваживайся на аборт — и тогда почтенное общество по-прежнему будет считать тебя своим украшением. Надо отнестись к Дафне по-человечески. Пусть сама сделает выбор и решит, чего она хочет, а мы — как бы она ни решила — постараемся ей помочь.

— Мне тоже так кажется, — согласился с ней Билл. — Я и сказать не могу, как я благодарен вам я Пэм, но…

— Бросьте, пожалуйста! — Пэт остановила машину у большого ветхого одноэтажного дома, где Пэм снимала помещение под студию. — Неужели вы не понимаете, мой друг, что девушки в таких критических случаях всегда приходят друг другу на помощь. Поэтому зря вы расчувствовались. А кроме того — ну кто бы не пришел на выручку Дафне? Посмотреть на нее — младенец да и только, и притом заброшенный и несчастный. Будьте с ней поласковее, Билл.

Как только Билл Гауг переступил порог огромной комнаты, где в беспорядке валялись картины Пэм, ее краски, палитры и кисти, Дафна бросилась ему навстречу и припала к его груди, не в силах сказать ни слова.

— До чего я рад тебя видеть, дорогая, — сказал он. — Я очень беспокоился, мне все казалось, что у тебя что-то нехорошее на уме.

— Пэт рассказала тебе? — спросила Дафна.

— Кое-что. — Билл опустился на диван и усадил ее рядом с собой. — Она сказала, что остальное я узнаю от тебя.

— Они так хорошо отнеслись ко мне, Билл, — голос Дафны дрогнул. — Не знаю, что бы со мной было, если б они не взяли меня к себе. Я ни за что не пошла бы домой, ведь тогда все узнали бы…

— Ни одна живая душа не отнесется к тебе с большей сердечностью, чем отец и мать, если ты окажешься в трудном положении. — Билл настолько был предан Тому и Эйли, что никому не позволил бы дурно подумать о них.

— В том-то и дело, — сквозь слезы проговорила Дафна. — Если бы они не были такие добрые и славные, я не чувствовала бы себя такой преступницей. А ведь это прямо убьет папу и маму, когда они узнают, что мне пришлось пережить.

— Почему ты не сказала мне, дорогая, что попала в такую переделку? И вообще ни с кем не поделилась?

— Я бы не вынесла, — в исступлении воскликнула Дафна, — я бы не вынесла, если бы кто-то узнал! Я была так зла на весь мир, что решила как-нибудь сама выпутаться. Девушки у нас на работе часто говорили об этом: мол, раз — и готово, и волноваться не о чем. Одна из них потом целый день ходила, скрючившись от боли, и все же на следующее утро вышла на работу. Кроме того, я знала, что Шерли в прошлом году была в Перте у одного доктора, и тот сделал все, что надо. Вот я и написала Шерли и получила его адрес — я сказала, что это для моей подруги.

— А где ты останавливалась? У нее? — спросил Билл.

— Нет. Никакой свадьбы ведь и не намечалось, Билл. — Дафна смущенно склонила голову под тяжестью собственного признания. — Я выдумала это, чтобы уехать. Ну, а кончилось все тем, что у меня не хватило храбрости довести дело до конца.

— Нет, Дафна, ты слишком много на себя взяла, решив своими силами выпутаться из этой истории, — сказал Билл.

— Уж очень отвратительно и ужасно все это оказалось. Я совсем потеряла голову от страха и сбежала. — Дафна то и дело вздрагивала во время рассказа, и слезы ручьем текли у нее по лицу. — Этот человек — у него был вид настоящего убийцы. И такие костлявые руки, словно когти хищной птицы, которая вот-вот растерзает тебя. И дом такой мрачный, у самой реки. Я не решалась войти туда, пока не стемнело. Там была собака, большая, вроде дога, только черная, с зелеными глазами; пасть у нее была раскрыта, и оттуда высовывался кроваво-красный язык.

Ко мне вышла женщина. Она сказала, что мне придется провести у них ночь и что деньги надо вносить вперед. Я дала ей сколько требовалось, и тогда она провела меня в заднюю комнату и велела раздеться. Затем вошел мужчина и тотчас зачем-то вышел. За стенкой рядом стонала какая-то женщина. И тут, Билл, я окончательно перестала владеть собой. На меня напал панический страх, сама не знаю, что со мной стало. Перед домом текла река, черная и блестящая, как стекло, и все внушало мне такой ужас — и мужчина и женщина, у них были такие жестокие глаза! — а больше всего — собака. Я быстро, быстро оделась. Окно было заперто, я ухитрилась открыть его, выпрыгнула и пустилась бежать, но до калитки было далеко, а за мной гналась собака. Я уж думала — мне не уйти от нее. Бросилась в кусты, она за мной. Тьма стояла такая — ни зги не видно! Я только и думала о том, что собака вот-вот набросится на меня. По счастью, я наткнулась на большое старое дерево — банксию — и мигом залезла на него. Тут мужчина позвал собаку, и она вернулась в дом.