Стенка на стенку - Евгений Сухов

Но потом он вдруг внезапно покинул Питер и перебрался в Екатеринбург.

Тамошние криминальные авторитеты, прознав про его предпринимательские таланты, сделали ему предложение, от которого он не смог отказаться – хороший процент за разработку «бизнес-плана» по развитию уральских машиностроительных предприятий.

Сблизившись с уральцами, Селезень сделал там головокружительную карьеру, в конце концов став ни больше ни меньше как держателем уральской воровской кассы.

Он оказался одним из немногих чужаков на Урале, кому тамошняя братва доверяла полностью. О его роли в уральских делах не догадывались даже смотрящие Питера – ни Шрам раньше, ни Красный теперь. При всем том Селезень оставался сам себе хозяин и тихо следил за тем, что делается в Питере, а также надзирал и за смотрящим, мотая себе на ус все, что узнавал о нем интересного.

Селезень всегда был себе на уме, и, несмотря на свою давнюю с ним дружбу, Филат никогда не мог сказать, чем Селезень интересуется, кроме денег. В деньгах он знал толк – это точно. Он любил повторять, что деньги – самовоспроизводящийся организм. Только им надо помогать размножаться. И он был виртуозным мастером денежного прироста. Получив возможность распоряжаться уральскими деньгами. Селезень мог, не спрашивая сходняка, вынимать десятки миллионов долларов из одного дела и вкладывать их в другие, более выгодные дела. И, что самое удивительное, никогда при этом не прогадывал. Конечно, почти в каждой структуре – будь то коммерческий банк или администрация мэрии – у него были прикормленные люди, но, кроме этого, нужно было обладать талантом или каким-то сверхтонким чутьем, чтобы предвидеть бензиновый кризис в регионе, славящемся избытком горючего, и вовремя вложить деньги в нефтепереработку. Или, наоборот, предугадать, что к концу года рухнет угледобыча и надо поскорее толкнуть акции крупнейших кузбасских шахт богатеньким лохам.

В Питере Игорь Селезнев был человеком очень известным: мало того, что он считался уважаемым предпринимателем, так он еще занимался благотворительностью и поддерживал подрастающие таланты. На его именные стипендии существовал едва ли не целый курс Академии художеств. Селезнев любил присутствовать на громких презентациях, охотно раздавал интервью и не забывал вспоминать о том, что свою карьеру бизнесмена начинал с исправительной колонии, где кроил бушлаты для работников Крайнего Севера. Селезень был обаятелен и улыбчив, и мало кто из отцов города догадывался, что он является доверенным лицом российских криминальных авторитетов и держателем уральского общака.

На людях Селезень вел себя, мягко говоря, как законченный чудак, откалывая фортели в духе «новых русских». Наезжая в Европу, он вел себя как бензиновый король из какого-нибудь провинциального Усть-Печерска: мог расплатиться в баре за рюмку коньяка стодолларовой купюрой или приобрести новенький автомобиль на три дня вместо того, чтобы взять его напрокат, а однажды в Праге он пригрозил купить целый универмаг только для того, чтобы уволить чем-то не понравившуюся ему продавщицу. Экстравагантное поведение Селезня удачно работало на его обманчивый имидж: ведь в капризном господине трудно было заподозрить доверенное лицо преступного синдиката или тонкого политического игрока. Мало кто знал, что именно благодаря его стараниям многие депутаты питерской городской думы лоббировали воровские интересы, а заместитель прокурора города ежеквартально получал на свой счет в одном швейцарском банке кругленькую сумму. Игорь Селезнев был влиятелен, и даже коммерсанты из соседней Финляндии усвоили истину: чтобы добиться в Санкт-Петербурге благоприятных контрактов, надо сначала идти на поклон к странному «новорусскому» эпикурейцу, а уж потом наносить визиты в Смольный.

На самом деле Селезень умел считать копейку, впрочем, по-иному и быть не могло – на воровской кассе полагалось сидеть человеку очень жесткому, дальновидному и экономному. Воровская история знала немало примеров, когда держатель общака, стоило ему отправить воровские деньги в собственный карман, заканчивал свою жизнь в канализационной трубе…

Именно в таком доме и полагалось жить держателю уральского общака.

Особняк Селезня с виду напоминал кованый сундук с золотым кладом. В дверь нельзя было войти до тех самых пор, пока бдительный хозяйский глаз не рассмотрит тебя со всех сторон. Прямо над головой на посетителя злобно смотрел глаз видеокамеры.

Помешкав секунду, Филат нажал на кнопку. И тотчас из переговорника раздался радостный голос Селезня:

– Господи, кого я вижу, проходи, Рома, сколько же времени мы с тобой не виделись!

Щелкнул автоматический замок, и дверь мягко распахнулась. Филат, обернувшись к Даниле, произнес: «Гуляй!» – и вошел внутрь.

В огромном вестибюле сидели два крепких парня в синих костюмах: их безупречно выбритые физиономии излучали довольную сытость. В ответ на его приветствие они выдохнули вполне дружелюбное «здравствуйте». Они совсем не напоминали «быков», состоящих на службе у известного авторитета, а больше походили на ребятишек из охраны важного кремлевского чиновника. Филат уверенно предположил, что, скорее всего, у каждого из них за плечами осталась школа девятого отдела МВД. Ирония заключалась в том, что теперь бывшие менты должны были служить тому, кого учились презирать.

– Мы вас проводим, – сказал один из парней – пижонистый блондин-верзила.

Несмотря на свои внушительные габариты, он имел бесцветную и не запоминающуюся внешность. Так же безлико выглядят в огромном универмаге манекены. Но Филат не обманывался: за умелым перевоплощением в посредственность скрывался высочайший профессионализм костоломов без страха и упрека.

И, не проронив ни слова, он последовал за блондином по широкой мраморной лестнице. Трудно было поверить, что это обитель питерского бизнесмена, а не сверхсекретный объект. Наверняка где-то в стенах притаился невидимый пулемет, способный за несколько секунд перестрелять ораву непрошеных гостей. Филат поймал себя на неприятном ощущении, что его разглядывают через оптический прицел.

Поднялись на второй этаж. Блондин остановился перед глухой железной дверью, поднял лицо к объективу видеокамеры, и дверь, приводимая в действие каким-то бесшумным механизмом, отворилась.

На пороге в свободном черном кимоно стоял Селезень собственной персоной.

– Проходи, что стоишь! – бодро произнес хозяин. Блондина уже и след простыл.

– У тебя здесь прямо как в ставке Гитлера! – не удержался от похвалы Филат. – От кого это ты так зарылся?

– Причина простая – жить охота! Сейчас стреляют все, кому не лень, и толком даже не поймешь, за что убивают. В Питере открылся охотничий сезон, – ответил Селезень. Филат зашел, и дверь легко закрылась, как будто навсегда отрезала его от остального мира. – Знаешь, Ромчик, береженого бог бережет.

– А я к тебе по делу. – Филат пожал протянутую руку и тотчас отметил, что рука у Селезня стала как-то хлипче. Что поделаешь, сытая жизнь расслабляет…

– А было ли хоть раз, чтоб без дела? – укоризненно вздохнул Селезень, обняв за плечи Филата. – Всегда по делу! Ну, все равно раздавим с тобой бутылочку, вспомним старые времена. Помнишь былое, а, подельничек?

– Не забыл, – бесцветно отвечал Филат, оглядываясь. – А ты круто живешь.

Картины, хрусталь, дорогая Мебель…

– Видимость все это. Пыль в глаза пускаю. – Селезень достал из бара бутылку бренди с каким-то диковинным зверем на этикетке. – Видал, какая зверюга намалевана, – ткнул он пальцем в оскаленную морду, – а пьется ничего. Если разобраться, так я все тот же, каким когда-то был. Веришь ли, никакой разницы не ощущаю. Вот, правда, вместо портвеша пью заморские напитки. «Парламент» стал курить вместо «Примы». А так все тот же! – безнадежно махнул он рукой. – Ладно, с чем пришел?

– Ты слышал, что в Питере замочили Чифа?

– Еще бы! Ведь не на острове живу. Взяли его менты из ГАИ, а потом труп отыскался на городской свалке. Недалеко от порта.

Селезень разлил бренди по рюмкам, потом аккуратно завернул металлическую пробку на высоком горлышке бутылки. Движения у него были плавные и такие же размягченные, как рукопожатие, и Филата начал раздражать этот показной аристократизм. Глядя на манеры Селезня, можно было бы предположить, что его юность протекала не под присмотром вертухаев, а под любящими взглядами гувернанток и ел он не тюремную баланду оловянной ложкой, а нанизывал тонкие ломтики ветчины на серебряную вилочку. Филат подавил раздражение и уставился на огромного разлапистого дракона, вышитого золотыми и красными нитками на черном кимоно.

Селезень протянул рюмку Филату, не без интереса проследил за его реакцией и почти ревниво поинтересовался:

– Ну как?

– Водка лучше будет.

– Оно и верно! – охотно согласился Селезень, но потом добавил. – Да я, знаешь ли, водку не люблю. – Он проглотил бренди одним махом, поморщился и совершенно другим голосом, куда более серьезным, добавил: