Ратоборцы - Алексей Югов

Так молвил Батый.

Помолчав немного, он добавил с напором на титул:

— Я верю тебе, князь Галича и Волыни!

Сказав это, он слегка постучал ладонью о ладонь, и тотчас блюститель дворца появился перед властелином.

Хан безмолвно повел рукою в сторону ковра, и через мгновенье ока легко ступающий раб поставил два невысоких персидских столика: один — под рукою Батыя, другой — возле Даниила.

На хрустальных, окованных золотом блюдах лежали грудой финики, инжир, сладкие рожки, льдистый сахар и виноград.

В цветистых деревянных чашах — ведь всякий иной сосуд отымает целительную силу напитка! — был подан кумыс.

Кислый запах, уже и сам по себе вызывающий оскомину, а и немного как бы винный запах распространился по комнате.

Глаза Батыя увлажнились. Взяв свою чашу, он сказал Даниилу:

— Пьешь кумыз?

— Доселе не пил, — отвечал, взглянув ему в лицо, князь Галицкий, — но от тебя выпью.

Он взял чашу и почти с таким же чувством, с каким ступал в распахнувшуюся перед ним дверь, стараясь не обонять разивший закисшею сыромятной кожей, терпкий, кислый напиток и усиливаясь не морщиться, стал пить.

Батый пристально всматривался в это время в его лицо.

— Э-э! — одобрительно и как бы с гордостью сказал он. — Да ты уже наш, татарин!.. Пей, князь, пей наш кумыз — здоров будешь! Сто лет батырь будешь!.. Это — радость гортани, напиток Неба!..

«Господи! — подумалось Даниилу. — И у этих свой нектар! Что сказали бы олимпийцы!..»

Батый тем временем припал к своей чаше и, выпив ее всю, крякнул и обтер губы ладонью.

Векиль тотчас появился из-за шатра и сызнова наполнил ее из ручного сморщенного турсука с деревянной затычкой.

Следуя знаку Батыя, он долил и чашу Даниила и опять вышел.

— Пей, князь Данил, пей! — нахваливая кумыс, говорил хан. — Это напиток великих батырей. С ним народ мой завоевал вселенную… Я подарю тебе двух обильных молоком кобылиц!..

Так, благодушествуя, он чествовал и угощал князя. Но это была только личина покоя, только затишье перед ураганом!..

Батый долго сидел в неподвижности и молчанье, закрыв глаза и время от времени отрытая.

«Вероятно, первая аудиенция на этом и кончится… а потом начнут бесконечно мытарить, домогаясь того и этого… Пойдет наглое выпрашиванье подарков, волокита и происки!..» — думалось Даниилу.

Вдруг Батый встрепенулся, хакнул, немного посунулся к Даниилу, даже оперся рукой о подушку, будто порывнулся встать. Глаза его вперились в лицо князя:

И тотчас же сильнее заколыхались полотнища золотого шатра.

— Князь Данило! — закричал Батый, ударяя себя кулаком по колену. — Как смел ты не допустить к себе нашего ямчи, зная, что при нем наша пайцза и грамота?! Ты знаешь ли, что гораздо за меньшее я приказывал заливать расплавленным свинцом горло князей и владетелей!.. Ты… ты… — продолжал он, сипя и задыхаясь. — Ты не мог не знать, что это навлечет на тебя гнев наш! Иль, быть может, ты думал укрыться?

Хан усмехнулся.

— Но куда же ты укроешься от нашего лица, князь?! Не в Ургенч ли? Не в Булгар ли? Не в Кафу ли? Не в Багдад ли? Или, быть может, в Египет? Но воля наша и посланные ее добудут тебя повсюду!.. Думал ли ты о том, едучи сюда, что ты заживо можешь сгнить в сырой глиняной яме, полной тарантулов?! Думал ли ты о том, готовясь предстать пред лицо наше, что, быть может, никогда больше не увидишь Карпаты свои, никогда не прижмешь к сердцу жену и детей, ибо стоит мне вот сейчас двинуть бровью — и петля, накинутая рабом, захлестнется вокруг твоей высокой шеи?.. Подумал ли ты об этом?!

Батый ждал ответа.

— Да, — ответил Даниил. — Сперва я подумал об этом… Но, во-первых, каан: ты сам сказал мне недавно, что издавна и хорошо меня знаешь, — так разве ты можешь допустить, чтобы я покинул землю и державу свою на худые руки?

Хан перебил Даниила.

— Знаю, — угрюмо пробурчал он. — Василии — доблестный воин…

Даниил продолжал:

— Да! Не в худых руках оставил я державу свою и войско. Отнюдь!.. Да и не без наказа на случай смерти моей… да и не без доброй защиты!.. Волынцев моих и галичан ты сам похвалил только что. Зиждителей же моих, что строили мне укрепления Кременца, Колодяжна, Холма, я смею думать, даже и ты, великий государь и полководец, не отказался бы иметь на своей службе… Да и не без друзей, каан, оставил я державу свою, и не без союзников в соседях… если только потребуется… — добавил князь Галицкий, знавший превосходно, что союза его на Западе более всего остального страшится Батый. — Во-вторых, я скажу, великий каан, если дозволено будет мне продолжать…

— Продолжай, князь…

— Во-вторых, каан, разве мудрость твоя позволит тебе столь бесцельно моим убийством ожесточить до отчаянья народ мой?! И, наконец, в-третьих, — а это самое главное, каан! — возвыся голос, продолжал Даниил, так что Батый сдвинул брови и насторожился. — Наконец, третье: ты не только могуч, но и мудр, но и свято хранишь обычаи своих предков: нарицая тебя Покровителем вселенной, подвластные тебе народы в то же время наименовали тебя и Саинхан — Добродушный! Я — не в плену у тебя. Я не захвачен тобою в битве. Я приехал сам. Я — гость твой! — закончил слово свое Даниил.

Некоторое время оба молчали.

Наконец Батый проговорил:

— Ты прав. Сидевший на одном со мною ковре, испивший под моим кровом напитка небес, отныне ты — гость мой! Горе тому, кто осмелится тронуть хотя бы один волос на голове твоей!

Батый повеселел и приказал налить Даниилу третью чашу кумыса.

Сам, немного уже опьяневший, он тоже стал пить.

— Скажи мне, князь Данило, — спросил он, — говорят ли что-либо на Западе — румы, франки и немцы — о предстоящем этой весною моем великом новом походе в их земли?

— Не знаю, — отвечал князь. — Но мне ведомо было, что ты ладишься этой весною в великий поход на западные державы.

— Да! — сказал Батый. — Мы сильны настолько, что можем и не таить этого! И запомни, князь: пожалеют о том, что родились на свет, все, кто будет немирен мне на пути или ослушается. Я имею обычай — посылать по всем землям головы и руки ослушников.

— Каан! — отвечал Даниил. — Народ наш, русы, более всего привыкли чтить плуг земледельца и серп, а также и топор строителя. И только по необходимости меч их всегда лежит под рукою… Я убежден, что руководимый таким великим полководцем, как ты, великий поход не может не быть победоносным. Однако не разрешишь ли ты мне рассказать вкратце записанное в древних книгах народа сербского нечто из жизни Александра Великого, царя Македонии?..

— Искандер?! — весь оживившись, воскликнул Батый. — Искандер, который был царем румов? Э! Его и доселе чтит весь народ наш. Его чтил и великий дед мой, перед кем содрогалась земля от океана до океана!.. Но я думал, что я знаю от сказателей моих и от мудрецов все-все о жизни его и о подвигах! Тот самый Искандер? Э?

— Да, — ответил Даниил. — Тот самый. Но мы привыкли более называть его Александр, сын Филиппа, ибо Искандер, как вы его именуете, был царь нашей, русской крови. Отец его, царь Филипп, происходил из народа Рус. Антами именовали нас древние. А матерь Александра, Олимпиада, была княжна сербская…

Брови Батыя полезли вверх. Хан слегка открыл рот и выпрямился, жадно внимая.

— Да, да? — сказал он. — Рассказывай, рассказывай, князь Данил!

Он, сам не замечая того, опустил ноги свои, в красных шагреневых туфлях, с подушки на ковер, чуть привстав, и, обеими руками подсунув под собою подушку, придвинулся поближе к Даниилу.

И Даниил стал рассказывать:

— Когда великий князь царь Александр повоевал Перское царство…

— Да, да, царя Дария, — негромко вставил Батый.

— …тогда он вступил в Индийское царство, перейдя Гангес…

Батый, как бы подтверждая все это, кивал головой.

— Там, — продолжал Даниил, — царь Александр, желая напитаться мудростью брахманов, а также и нагих мудрецов — йогов, приказал, чтобы наиболее знаменитых приводили к нему. Он выслушивал их, а затем отпускал. Но единого нагого мудреца, именем Колань, царь Александр удержал. И хотел беседовать с ним и получить от него поученье. Тогда велел тот Колань принести ссохлую бычью кожу и положил ее на пол. И ступил нагий мудрец Колань на один край этой кожи, и тогда другой конец ее задвигался и поднялся. Когда же он стал на середину этой шкуры, ее края остались неподвижны. И сказал индийский мудрец Александру: «Великий царь! Не оставляй никогда середину державы своей, если не хочешь, чтобы поднялися ее края, а стой на середине царства, и тогда краища державы твоей будут лежать неподвижно». Так поучал сим примером нагий мудрец Александра… Я кончил, каан, — заключил князь и наклонил голову, приложа руки к груди. — Это все написано в древних сербских книгах.

Батый, по-видимому, готовился слушать еще. Он вздохнул с сожаленьем и что-то прошептал по-татарски.

Потом весело и лукаво глянул на князя.