Отдельное требование - Ольга Лаврова

— Второй день всего, а я уж покой потеряла. Шляется где-то, говорит, работу ищет, механик будто. Пашка с ним уж три эмтээса обошел, к председателю водил, а тот все нос воротит. Вечером придет — винищем от него разит...

— Как его зовут? — спросил Стрепетов.

— Димитрием. Димитрий Игнатьичем вроде.

«Дмитрий Игнатьевич! Неужели?!»

— А фамилию вам Павел не называл?

— Пашка — нет. А вот сам хмельной был, так поминал все своих недругов. «Будут, — говорит, — помнить Васюкова!» Али Васина... Точно не упомню.

— Васятин?!

— Правильно, Васятин.

— Татьяна Федоровна!.. Где его вещи? — Стрепетов был так серьезен, что бабка Татьяна молча встала и достала из-под лавки чемодан. Настороженно смотрела она, как Стрепетов взялся за чемодан, смотрела глазами человека, который сам никогда не сделал бы этого — не прикоснулся бы к чужому. Стрепетов откинул крышку. «Что бы я стал делать, будь чемодан заперт? Ведь рука бы не поднялась взламывать у нее на глазах замок!»

Сбоку из кармашка торчал паспорт... Васятин притворялся паинькой. Глаза доверчиво вытаращены, блатная челка превращена в зачес, но даже по крошечной фотографии было видно, какой это злой и здоровенный мужик. Стрепетов слегка пощупал в чемодане — нет ли оружия. Здесь оружия не было. А с собой?

«...Для производства задержания я предполагал взять с собой уполномоченного, обслуживающего Сосновку, однако он уехал по другим поселкам, телефон же в правлении колхоза не работал. Чтобы не подвергать опасности гражданских лиц, я принял решение задержать преступника в открытом месте в стороне от деревни, зная со слов Сухановой Т., каким путем возвращаются домой Суханов и Васятин...»

Ну вот, повалили к Раисе обещанные девочки. Ничего девочки. Только не нравятся они мне: лживые уж очень. Даже в глаза бросается. А Раиса-то не обиделась, хоть и поняла, что я ее турнул с расспросами о мотоцикле. Все равно ведь ребята узнают, не сегодня, так завтра. Ну хорошо, пусть хоть завтра, надо сначала самому немного переварить... Что именно переварить? Он задержал опасного преступника. Да, но...

«...При задержании...»

Впервые он, Стрепетов, выстрелил в человека.

Но, впрочем, это Васятин... преступник...

«...Воспользовавшись сопротивлением Васятина, П. Суханов скрылся...»

Когда он отважился прийти домой? Среди ночи? Под утро? И что сказала ему бабка Татьяна?..

«...скрылся, несмотря на произведенный предупредительный выстрел...»

Предупредительный выстрел. А как иначе напишешь? Не признаваться же, что хотел пальнуть, да опомнился. Вот откуда заноза в душе — он целился, пусть секунду, полсекунды, но целился, впав в охотничий раж! А что, если бы... если бы бабка Татьяна оказалась другой? Была бы она грязной каргой, брызгала слюнями и честила Стрепетова на все корки? Так бы и ахнул в человека, которого никто пока ни в чем не обвинял? Нет. Нечего возводить на себя напраслину. Он бы все равно не выстрелил.

И все-таки что было — то было: в одного стрелял, в другого целился. Потому и нет охоты хвастаться ночными подвигами.

Вид у Головкина был обеспокоенный, и рапорт он взял чуть поспешнее обычного. Должно быть, кто-то уже доложил о ночном возвращении Стрепетова и о том, что оба они — и Стрепетов и мотоцикл — были изрядно потрепаны

Несколько раз Головкин отрывался от рапорта и взглядывал на Стрепетова с новым, незнакомым выражением: Головкин волновался. Всегдашний остро отточенный карандаш нервно постукивал по столу. Стрепетов свирепо затягивался, выпуская дым в приотворенное окно. Он не изображал победителя, не притворялся равнодушным. Курил и ждал разговора. И очень не хотел этого разговора.

«Сейчас окажется, что я упустил вагон формальностей», — тоскливо подумал Стрепетов.

Он загасил окурок, сел к столу, а Головкин все молчал.

— Как начальник, я должен бы прочитать длинную мораль, — сказал он наконец. — Но буду краток... — и поднял все тот же незнакомый взгляд, — не следовало предпринимать в одиночку... подобное мероприятие.

— Так получилось, Аркадий Аркадьевич. Я пытался...

— Надо было что-то придумать, — прервал Головкин с укоризной. — Могло ведь кончиться... м-да... Передайте дежурному мое распоряжение доставить Васятина в наше КПЗ. Нечего вам самому... Вы свободны.

Головкин не распекал, Головкин не говорил никаких возвышенно-назидательных слов о нарушении формальностей. Его очевидное сочувствие можно было расценить как похвалу.

Телефонограмму Стрепетов отправил с фельдсвязью в Управление — для передачи по прямому проводу... А после обеда старшина принес ответ:

«Срочно сообщите подробно, что изъято при обыске Васятина».

— Что-нибудь случилось? — услышал он издалека голос Раисы.

«Что изъято». И больше ни слова. Понимай сам. А не понять трудно. Там, на Колыме, что-то изменилось. То, что казалось доказанным, когда высылали отдельное требование, теперь было спорным. Возникли сомнения, выплыли новые обстоятельства. Где уж не понять! Знаем, как оно бывает... Потому-то ни слова об аресте и этапировании. Пришел ли там кто-то с повинной, опровергла ли экспертиза прежние данные, были ли разоблачены лжесвидетели?.. Неважно, что там, важно, что здесь. Здесь Васятин сидит пока без ремня и шнурков в загородном КПЗ. Потом к двери КПЗ вплотную встанет задом милицейский «газик» с решеткой, отделяющей кабину, и решеткой, запирающейся перед задней дверцей. Дверцу откроют, и два милиционера энергично помогут Васятину залезть внутрь. Решетку захлопнут, задвинут задвижкой, навесят на нее амбарный замок. Потом его повезут в город и так же дверь в дверь высадят в КПЗ райотдела. Там уже подремывает со вчерашнего дня спекулянт самодельными авоськами, давно утративший фамилию и откликающийся на кошачью кличку Пушок. Теперь туда же посадят Васятина. Которого магаданцы раздумали арестовывать. Посадят не Васятина, «в настоящее время скрывающегося от следствия», посадят просто «гражданина Васятина». Или даже «товарища Васятина»?! Почему бы нет, если он ни к чему не причастен...

А засада, погоня и эта пуля, что сидит у него в руке? Их куда?! Еще недостает, чтобы он стрелял в невинного человека!

Мрачно уставился Стрепетов на проклятое «отдельное требование». Пришла в мятом конверте бумажка, отпечатанная где-то за тридевять земель на машинке со сбитой буквой «о» и покосившейся «м»:

«Управлению охраны общественного порядка г. Москвы.

Управлением охраны общественного порядка Магаданской области арестована группа особо опасных преступников.

Среди лиц, причастных к ее деятельности, установлен Васятин Дмитрий Игнатьевич, 1922 года рождения, в настоящее время скрывающийся от следствия.

В порядке отдельного требования просим дать указание о допросе проживающего в г. Москве по ул. Арбат, 53, кв. 3 гр-на Суханова Павла Пантелеймоновича о содержимом и об обстоятельствах получения им в октябре 1958 года посылки, отправленной ему Васятиным Д. И. из пос. Берелех Сусуманского района, а также не имеет ли Суханов П. П. сведений о местонахождении в настоящее время Васятина Д. И. или его связях.

Начальник отделения уголовного розыска УООП Магаданской области», —

и подпись из трех закорючек под общей шляпкой; в уголке пометка красным карандашом — видимо, управленческий дежурный начертал:

«сроч. перед. для исп. по террит. принадлеж.»

И вот, послушный чахлой, неудобочитаемой бумажке, бросился он в ночную погоню, в схватку, поднял пистолет... И все это ошибка?! Но Васятин, его нерассуждающая готовность к бегству, этот взмах ножом, лютая ненависть в медвежьих глазах! И мгновенно возникшее у Стрепетова ощущение смертельного врага! Нет, что там ни скажут магаданцы, Васятин — не «товарищ Васятин». Этого просто не может быть.

Тимохин беспрерывно звонил по телефону. Раиса выслушивала слезные покаяния последней девчонки из отдела трикотажа. Вернулся Кока и искал, кого бы можно было потешить изображением шизика-симулянта. Но все это текло мимо.

Снова составлял Стрепетов телефонограмму. Телефонограмму-опись, телефонограмму-реестр. Все найденное в карманах и чемодане Васятина он мог бы перечислить на память, но переписывал с протокола обыска, стараясь делать это механически и не допускать никаких воспоминаний, а если иные слова и воскрешали помимо воли форму, запах, цвет косынки, ножа, брезентовых рукавиц, то лишь на мгновенье, не успевая нарушить быстрого, равномерного рождения строк...

Закончив список, Стрепетов счел нужным добавить от себя:

«Прошу обратить особое внимание на обрезанный фотоснимок (групповой портрет), адрес, написанный рукой, не принадлежащей Васятину, а также автобусный билет Псковского упр. Автошосдора».

Стрепетов твердо решил пробиться к аппарату прямой связи и самолично потолковать с магаданцами. Не пустили. Даже телефонограмму не приняли. Завтра — милости просим, а сегодня никак. Что-то на линии. И оставшиеся каналы связи забиты до отказа. Завтра. А куда же к черту завтра, когда к концу дня привезут Васятина, — и что с ним делать?