Гаяна - Петроний Аматуни

Шлепая по полу, пробежали босые мальчишеские ноги, изрядно запыленные и с грязными полосами на маленьких упругих икрах. Они нетерпеливо потоптались сперва на одном месте, затем перебежали на другое, на третье. Андрей услышал шепот:

— Тетя Вера! «Путешествие капитана Гаттераса» есть?

— Есть. Но это серьезная книга, тяжеловата будет для тебя.

— Тяжелова-ата?! — снисходительно и несколько обидчиво протянул владелец беспокойных ног — Да вы знаете, какой я серьезный!

— Ах, и верно! Извини меня, старую… Запамятовала. Становись в очередь.

— А я в очереди, тетя Вера! Я так просто, для успокоения! Только никому не отдавайте, я первый спросил.

— Как можно! Я никогда тебя не подводила.

— Спасибо, теть Вер! — И маленькие ноги принялись неслышно отбивать замысловатую, им одним доступную чечетку.

После этого короткого разговора Андрей услышал женский голос:

— Мне бы очень хотелось «Нана» Эмиля Золя… Вера Кирилловна кашлянула и ответила:

— Сейчас.

Шелест опустил журнал на колени. У низкого барьера стояла девушка в цветастом коротком платье, с ярко разрисованным лицом и темными глазами, взгляд которых Андрей поймал на себе. Рядом с девицей — пожилая женщина со слезящимися глазами и загорелый мальчуган в майке и черных трусиках, еще хранивших на себе следы донской воды.

Андрей оглядел их и попытался углубиться в чтение.

Когда он посмотрел в третий раз, в абонементном зале уже никого не было, но в дверях появились черные сапоги с утиными носами. Андрей взволновался. Память мгновенно воскресила кадры далекого минувшего — пол багажника и пилотской кабины истребителя Як-3. Андрей лежит в багажнике и видит перед собой тонкие трубочки, которые оплели сиденье пилота, видит и ноги Рязанова, обутые в точно такие же сапоги; они плавно двигаются на педалях руля поворота — одна вперед, другая назад.

Сапоги направились к нему, и Андрей замер от радостного предчувствия. Кто-то дружески щелкнул по журналу, Андрей поднял голову: Рязанов!

— Здорово, летун! — весело сказал Алексей.

— Как ты сюда попал? — Андрей встал и крепко пожал руку Рязанову.

— Тебя искал: соседи подсказали… Ты выходной?

— Нет, лечу сегодня в Адлер, но время свободное есть.

— Пойдем погуляем…

Они пришли в городской парк, выбрали самую короткую скамью у фонтана с золотыми рыбками.

Больше говорил Андрей. Он вспомнил новогоднюю ночь в Минераловодском аэропорту и рассказал другу о Нине Тверской. Рязанов едва удержался от возгласа, услышав ее имя. Он стал подробнее расспрашивать Андрея о ней и, хотя сам читал дневники ее деда, терпеливо выслушал всю романтическую историю до конца.

— Сейчас Нина здесь…

— В Ростове?!

— Да. А почему тебя это удивляет?

— Нет, ничего… Просто я знаком с ее отцом и немного знаю дочь, — объяснил Рязанов. — Она приехала к тебе? — осторожно стал расспрашивать Алексей.

Шелест рассказал о старухе, у которой квартировал Серафим Черныш, о старинном альбоме и матросском сундучке. Рязанов записал адрес Черныша, спросил, когда должно произойти свидание Нины и старухи, посмотрел на часы и заторопился.

— Чуть не забыл, — оправдывался он, — мне надо по делу…

— Ну, пойдем провожу, — сказал Андрей и поднялся. Теперь Рязанов был почти уверен, что место для западни найдено точно, и заботился об одном: не опоздать! Дом был взят под наблюдение. Лишь бы Нина не пришла первой, иначе… А если она уже там, у старухи?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Боб Хоутон «берет интервью». Размышления Густава Дорта

Получив номер газеты со своим первым очерком о Пито-Као, Боб решил нанести визит Дорту. Он уже знал, что Густав Дорт, имя которого нигде не упоминалось рядом с именем рыбного короля, не покидал Пито-Као и руководил делами предприятия, оказавшегося на редкость доходным. Дорт согласился принять Хоутона немедленно, и это насторожило Боба, наслышанного о нелюдимости немца. Высокого роста, широкоплечий и мускулистый, с голым черепом и крупным лицом, Дорт казался угрюмым человеком. Его бесцветные глаза смотрели из-под густых черных бровей бесстрастно. Большой, угловатый, всегда влажный рот, гладко выбритые впалые щеки, полный крутой подбородок придавали лицу упрямое выражение.

— Благодарю вас за аудиенцию… — начал было Хоутон, но Дорт грубо прервал его.

— Это не аудиенция, я только что хотел послать за вами.

— Чему обязан, мистер Дорт?

— Читал вашу стряпню… — Он с раздражением откинул в сторону свежую газету, лежавшую на столе. — Должен вам заявить, что я не желаю, чтобы о Пито-Као вообще упоминалось в газетах!

— Для коммерции живительны и реклама и все, что дополняет ее, — проговорил Хоутон. — Мистер Бергофф просил меня…

— Бергофф, Бергофф… Он слишком великодушен и напрасно не сорвал вам голову за корреспонденции, в которых вы клеветали на него, утверждая, будто консервы вредны для здоровья!

— Я не утверждал, мистер Дорт, — ответил Хоутон, — а лишь ссылался на слухи. Такова уж моя профессия.

— Слушайте, что скажу вам я! Поскольку затея с вашим приездом принадлежит мистеру Бергоффу, я терплю ваше присутствие здесь.

— Может быть, мне лучше уехать?

— Напротив. Теперь вы сможете покинуть Пито-Као только с моего разрешения.

— Прикажете считать себя пленником?

— Я могу отнестись к вам как к гостю при условии, если вы не напишете больше ни строки о нас с мистером Бергоффом и наших предприятиях.

— Я командирован газетой, мистер Дорт…

— Сочиняйте новеллы о тропической экзотике или что-либо для ребятишек, скажем, рождественские рассказы… Ваши убытки я возмещу и буду платить за молчание не менее щедро, чем вы получали бы в газете за свои очерки о Пито-Као. Чем покладистее вы окажетесь, тем лучше будет для вас. Вы возвратитесь домой с полным карманом… За то, что наша приятная беседа останется между нами, я, разумеется, плачу отдельно… Мистер Бергофф не должен знать о нашем уговоре! Если после небольшой проверки я не буду иметь оснований обвинить вас в нарушении нашего договора, мы, к обоюдному удовольствию, расстанемся с вами скоро. Можете идти…

Не такого «интервью» ожидал Боб! Он вышел от Дорта встревоженный. Вновь ожили в его памяти мрачные легенды об острове, ходившие среди моряков, смутные намеки Пирса, неприязнь Паолы и Мелони к Дорту… Ведь ни один человек не сказал о немце ни одного доброго слова! А его запрет покидать остров без его разрешения?! Похоже, что Дорт действительно занимается темными делами. Да, здесь надо держать ухо востро!

После ухода журналиста Дорт отдался воспоминаниям. Исполнилось два года, как он вышел из тюрьмы. Немец был сентиментален и с грустью размышлял о своем прошлом.