Письмена на теле - Джанет Винтерсон

Сегодня я ухожу, ты можешь остаться в этой квартире. С ней все улажено. Ты в безопасности в моем доме, но не в моих объятиях. Если я останусь тогда уйдешь ты, но уже беспомощная и страдающая. Мы не можем расплачиваться твоей жизнью за нашу любовь. Я не вынесу этого.

Если бы это была моя жизнь, мне было бы легко ее отдать. Ты пришла ко мне, имея при себе только ту одежду, которая была на тебе, и не нужно этого больше, Луиза. Не нужно больше жертв. Ты уже все мне отдала.

Пожалуйста, поезжай с Элгином. Он обещал мне рассказывать о тебе. Я буду думать о тебе каждый день, много раз в день. Отпечатки твоих пальцев повсюду на моем теле. Твоя плоть, это моя плоть. Ты расшифровала меня, и теперь меня легко прочесть. Надпись очень проста - моя любовь к тебе. Я хочу, чтобы ты жила. Прости мне мои ошибки. Прости меня. "

Я собираю чемодан и сажусь на поезд до Йоркшира. Я скрываю свои следы так, чтобы Луиза не смогла меня найти. Я беру с собой свою работу и деньги, которые у меня были - деньги, оставшиеся от уплаты залога за квартиру за год. Этих денег мне хватит, чтобы прожить два месяца. Я поселяюсь в крохотном коттедже с абонентским ящиком для моих издателей и друга, который взялся помочь мне. Я нахожу работу в модном ночном кафе. Вечернее кафе рассчитанное на нуворишей, которые считают, что рыба с чипсами слишком пролетарская еда.

Поэтому мы предлагаем "картофель фри" с "палтусом Ла-Манш", (рыбу, которая никогда не видела Ла Манша). У нас есть королевские креветки, так глубоко погруженные в лед, что иногда мы по ошибке опускаем их в напитки.

"Это новая мода, Сэр, виски на креветках". После этого всем конечно хочется это попробовать.

Моя работа состоит в том, чтобы выставлять итальянское вино "Frascati" из холодильников на маленькие модные столики и принимать заказы. В нашем меню есть: Средиземноморское фирменное блюдо (рыба и чипсы), фирменное блюдо "Pavarotti" (пицца и чипсы), Староанглийское фирменное блюдо (колбаса и чипсы) и фирменное блюдо для влюбленных (двойная порция ребрышек с чипсами).

Есть также специальное меню, но никто никогда не может найти его. Всю ночь роскошная дверь из зеленого сукна, ведущая в кухню, открывается и закрывается, открывая вид на двух шеф-поваров в пирамидальных шляпах.

"Подкинь еще пиццу, Кев"

"Она хочет двойную порцию кукурузы".

"Дай-те ка открывалку"

Нескончаемый писк, исходящий от микроволновых печей, сгрудившихся по образу терминала в NASA в значительной степени подавляется гипнотическим гулом музыкальных басов, доносящихся из бара. Никто никогда не интересуется, как готовится еда, а если бы и интересовались, мы могли бы успокоить их открытками с видом кухни с наилучшими пожеланиями от шефа-повара. Как правило на открытке бывает не наша кухня, хотя могла бы быть и наша. Хлеб здесь такой белый, что блестит на свету.

У меня появился велосипед, на котором я проезжаю те 20 миль, которые отделяют бар от моей лачуги. Мне хочется уставать настолько, чтобы не думать. И все же каждый поворот колеса это Луиза.

В моем коттедже есть стол, два стула, искусственный коврик, и кровать с откидным матрасом. Если мне нужно обогреть комнату, я приношу дрова и разжигаю огонь. В коттедже давно никто не жил. Никто не хотел жить в нем и никто до меня не был настолько глуп, чтобы снимать его. В нем нет телефона, а ванная находится в центре разделенной перегородкой комнаты. Через плохо обитое окно проникает сквозняк. Полы скрипят, как на съемочной площадке ужасов, киностудии "Хаммер". Он грязный, угнетающий и поэтому, идеальный. Его хозяева думают, что со мной не все в порядке. Так оно и есть. Со мной не все в порядке.

У огня стоит замусоленное кресло, усохшее внутри, его отвисшие края похожи на полы старого, замусоленного пальто, оставшегося со времен чьей-то молодости. Позволь мне сесть в него и никогда не вставать. Я хочу сгнить здесь, медленно погружаясь в выцветший узор с фоном из мертвых роз. Если ты заглянешь в мое грязное окно, ты увидишь только мой затылок, выглядывающий из-за спинки стула. Ты увидишь мои волосы: лохматые, редеющие, седеющие, исчезающие. Голова смерти на стуле, кресло с розами из заброшенного сада. Какая цель в движении, если движение указывает на жизнь, а жизнь указывает на надежду? У меня нет ни жизни, ни надежды. Лучше уж рухнуть вместе с обваливающимся деревянным остовом, осесть вместе с пылью, чтобы чьи-то ноздри втянули меня. Каждый день мы вдыхаем мертвечину.

Какие характеристики есть у живого? В школе, на уроке биологии мне говорили что это: выделение, рост, чувствительность, передвижение, питание, воспроизводство и дыхание. На мой взгляд, этот перечень не выглядит слишком оживленным. Если это все, что требуется для того, чтобы считаться живым существом, с таким же успехом можно быть и мертвым. А как же другая характерная черта, преобладающая у человеческих живых существ - желание быть любимым? Нет это не то, что упоминается под заголовком Воспроизведение. Я не желаю воспроизводить, но все таки я ищу любовь. Воспроизведение. Набор мебели для столовой, воссозданный в стиле Королевы Анны, цены снижены для распродажи. Натуральное дерево. Это ли то, чего я хочу? Образцовая семья, два плюс два, в сборном домике, созданном по приложенному образцу. Мне не нужен образец с сегментами для сборки, мне нужен полномасштабный оригинал. Я не хочу воспроизводить, я хочу создать что-то совершенно новое. Это вызывающие слова, но у меня нет сил ответить на этот вызов. Я пытаюсь немного прибраться. Я срезаю несколько веток зимнего жасмина из заброшенного сада и приношу их в квартиру. Они выглядят как монахини в трущобе. Я приношу молоток и несколько деревянных плиток, чтобы залатать самые большие дыры в стене.

Мне удалось сделать так, чтобы можно сидеть у печки и не чувствовать сквозняка. Это уже достижение. Марк Твен сам построил себе дом и расположил окно прямо над камином так, чтобы можно было видеть снег, падающий на огонь. В моем окне есть щель, через которую протекает дождь, но и сквозь мою жизнь тоже протекает дождь.

Через несколько дней после моего приезда до моего слуха донесся какой-то непонятный вой снаружи. Кто-то старлся звучать очень уверенно и вызывающе, но у него это не очень получалось.

Я одеваю ботинки, беру фонарик и спускаюсь, скользя по январской слякоти. Грязь глубокая и вязкая. Чтобы проложить дорогу к дому мне приходилось каждый день посыпать ее золой. Грязь смешивалась с золой, сточная труба вела от дома прямо к моему порогу. Любой пролтвной дождь сносил черепицу с крыши.

Прижавшись к стене дома (если потные пузатые кирпичи, удерживаемые вместе мхом можно назвать стеной) сидит тощая облезлая кошка. Она смотрит на меня со смесью надежды и страха. Она промокла и вся дрожит. Не раздумывая я наклоняюсь и беру ее за шкирку, таким же образом, как Луиза когда-то брала меня.

На свету я замечаю что мы с кошкой перепачканы грязью. Я не помню когда мне в последний раз удалось искупаться? Одежда несвежая, кожа грязная. Мои волосы висят тусклыми клочками. Кошка с одного бока вымазана маслом, грязь на животе слиплась с шерстью.

"Банный день в Йоркшире" - говорю я и ставлю кошку тремя лапами в старый эмалированный таз. Ее четвертая лапа остается покоится на томике библии. "Камень веков расколот во имя меня. Позволь мне спрятаться в тебя". (церковный гимн The rock of ages прим. переводчика) Серией воплей, уговоров, коробков спичек и жидкости для заправки зажигалок, мне удалось вернуть к жизни древний кипятильник. В конце концов он громыхнул и зашипел, вздымая клубы зловонного пара в обшарпанной ванной. Я вижу глаза кошки, они смотрят на меня, пораженные ужасом.

И вот мы сидим отмытые, мы оба:она, закутанная в полотенце, и я в своем единственном роскошном наряде - махровой банной простыне. Ее голова сделалась крохотной от прилизанной к черепу шерсти. На одном ухе у нее вызубрина, а над глазом большой шрам. Она дрожит у меня на руках, несмотря на то, что я ласково рассказываю ей о чашке молока. Позже, в разваливающейся кровати, зарывшись под пухованное стеганное одеяло (такое завалявшееся, что пух перекатывается комками, когда пытаешься взбить его), накачанная молоком кошка научилась урчать. Она всю ночь проспала на моей груди. Мне же не пришлось много спать.

Я стараюсь бодрствовать по ночам, доводя себя до крайней усталости, что помогает избежать полудремотных кошмаров обычных для дневного сна тех, кто многое скрывает в себе. Есть люди, которые заставляют себя голодать весь день только для того, чтобы обнаружить, что ночью их отвергнутые тела разграбили холодильник, сожрали сырое мясо, съели кошачью еду, туалетную бумагу, что угодно еще, чтобы удовлетворить свою потребность.

Спать рядом с Луизой было удовольствием, которое часто заканчивалось сексом, но было независимым от него. Приятное умеренное тепло ее тела, идеальная для меня температура ее кожи. Отвернуться от нее только для того, чтобы часом позже повернуться снова и влиться в изгиб ее спины. Ее запах. Специфический запах Луизы. Ее волосы. Красное одеяло укрывающее нас обоих. Ее ноги. Она никогда не брила их до полной гладкости. Мне нравилась эта легкая шершавость, когда волосы только начинают прорастать. Им не разрешалось появляться, поэтому я не знаю их цвета, но мне удавалось чувствовать их своими ногами, продвигаясь своей ступней по переднему краю ее большеберцовой кости; удлиненные кости ее ног, обогащенные костным мозгом. Костный мозг, где формируются кровяные тельца - красные и белые. Красный и белый - цвета Луизы.