Дурная кровь - Деклан Хьюз

Я позвонил Линде, но она не брала трубку. Оставил сообщения на ее домашнем телефоне и на мобильнике, попросив перезвонить, как только она сможет. Я старался придать голосу деловой тон, но у меня не очень вышло. Надеялся, она поймет…

Потом позвонил матери Томми Оуэнса, которая беспечно отрапортовала, что не видела сына уже два дня. Позвонил Пауле, бывшей жене Томми, и она сообщила, что не видела этого отпетого негодяя и паразита уже две недели, и добавила, что он занял у нее денег. Оставался только бар «Хеннесси»; однако, когда я туда позвонил, бармен сказал, что Томми, наверное, за решеткой. Я изобразил удивление и спросил, арестовывали ли здесь когда-нибудь кого-то. Он ответил, что работает в баре уже двенадцать лет и не представляет, что нужно натворить, чтобы оказаться за решеткой. Но что бы это ни было, Томми, видимо, совершил нечто из ряда вон выходящее. «Мир катится в бездну, и с каждым годом все быстрее», – философски добавил он.

Я бродил по Сифилду, пока не наткнулся на магазин мужской одежды. Купил еще один черный костюм, пять белых рубашек, дюжину носков и трусов. В супермаркете приобрел картошку, горох в стручках, лимоны, овсянку, петрушку и рулон мешков для мусора. Потом прогулялся вниз к причалу, взял две макрели в лавке, надпись на витрине которой утверждала, что вся рыба выловлена сегодня утром. Потом набрал полдюжины газет в киоске. И вернулся в Куорри-Филдс.

В доме первым делом принялся расчищать завалы и распихивать мусор по мешкам. Каждый наполненный мешок я выносил в гараж. Мебель на первом этаже и до этого была не бог весть какая, а теперь чинить стало вовсе нечего. Я побросал поломанные стулья и ножки от столов в мусорные мешки. Видимо, чтобы избавиться от всего этого, мне следовало заказать контейнер, но сегодня как-то не хотелось этим заниматься. Письменный стол в комнате тоже был разбит вдребезги, и только после того, как вынес все щепки, я вспомнил, что на нем стояли семейные фотографии. Все снимки исчезли. Осталась единственная фотография моего отца – та, что я нашел на яхте Питера. Похоже, кто-то пытался стереть с лица земли все следы моего прошлого.

Я сидел на полу в гостиной и читал газеты. У журналистов выдался урожайный день на новости, и кто их в этом может обвинять? «Дэйли Стар» огласила «Список мертвецов дня»: «всеми любимый советник» Сеозам Маклайам, Доусон и «труп из бетона», найденный в ратуше. Я почти уже забыл про него. Если он умер (и похоронен) так давно, мог бы подождать восстановления справедливости еще немного. «Несчастье в раю» провозгласила «Эйриш Индепендент», описав все в подробностях в разделе про высший свет Бэйвью-Каслхилла. «Айриш Сан» объявила тему «Черный день в Бель-Эйр» и заявила, что, по «данным источника, близкого к полицейскому расследованию», Сеозам Маклайам умер еще до того, как попал в воду, и представила подробности взлета «Доусон Констракшн». «Айриш таймс» – национальная «газета факта» – ограничилась небольшим осторожным материалом на четвертой полосе с призывом разделить скорбь семей погибших. Причем автор был слишком озабочен тем, чтобы у читателя не создалось впечатления, будто произошло что-то криминальное. Прочитав статью, сложно было с уверенностью сказать, что же всё-таки случилось. Тем не менее «Таймс» упоминала, что в семидесятых и восьмидесятых Джон Доусон активно общался с Джеком Парландом – тестем Сеозама Маклайама.

Большинство газет предполагало, что одновременное расследование всех убийств окажется не по силам полиции Сифилда и в помощь необходимо привлечь Национальное бюро криминальных расследований. Интересно, оценит ли Дэйв такую помощь? Я судил не с его позиции, а со своей: как будто они вторгаются силой и крадут у меня дело. Но теперь это было его дело.

Сидеть на полу стало неудобно, поэтому я решил проверить, не станет ли лучше, если лечь.

Меня разбудил звонок в дверь. Одна сторона тела у меня затекла, и когда наконец удалось встать на ноги, кровь отхлынула от головы и меня зашатало. Солнце уже село, но было еще не очень темно; по неприбранному дому разбегались тени. В дверь позвонили еще раз, настойчиво. Я пригладил волосы рукой, потер уставшие глаза и распахнул парадную дверь. На пороге стояла Барбара, мать Питера Доусона.

Кто-то когда-то сказал ей, что она похожа на Элизабет Тейлор, и она поверила в это. Золотисто-коричневые волосы спускались роскошными локонами на свободно повязанный шарф цвета баклажана. Глаза были большие, карие, губы – широкие, полные. Кожа – нежно-бронзового цвета, без морщин. На Барбаре был черный брючный костюм с черным топом, под которым угадывалось кружевное белье, высокие каблуки и такой заряд сексуальности, какой присущ обычно женщинам лет на тридцать моложе. Барбаре Доусон было шестьдесят четыре – на год больше, чем моей маме. Когда она обняла меня, у нее на глаза навернулись слезы.

– Мне очень жаль, Барбара, – сказал я, понимая, что от меня до сих пор несет перегаром, по́том и сигаретами.

– Это ужасная трагедия, – сказала она, утирая слезы маленьким шелковым платочком в тон шарфа. – Моя семья выражает тебе благодарность за все, что ты сделал, Эдвард.

– Боюсь, я не очень много сделал.

– Ты сделал то, что смог, мальчик. Надеюсь, мы все сделали то, что смогли. Но, боюсь, наши возможности не беспредельны.

Она улыбнулась, закусила губы и кивнула, как будто говоря, что мы все должны крепиться. Я кивнул тоже, но ничего не понял. Барбара говорила так, как будто его смерти ждали много месяцев и вот Питер наконец-то умер от какой-то вялотекущей болезни.

Она поднесла платочек к носу и огляделась, хлопая огромными накрашенными ресницами. Я уже собирался извиниться за то, что у меня не прибрано, когда Барбара сказала с типично дублинским акцентом:

– У Дафны, без сомнения, дом был в полной чистоте и порядке.

Я посмотрел на нее, чтобы понять, что она хотела этим сказать. Но мы стояли в холле, и ее взгляд был прикован к расколотым деревянным перилам, поэтому я решил, что она просто пытается быть вежливой.

– На самом деле, Барбара, здесь только что произошла кража со взломом, – сказал я, провожая ее на кухню. Она молча встала на пороге. Я спросил, не хочет ли она чего-нибудь выпить, но Барбара покачала головой. Я не знал, что делать дальше, поэтому вытащил из холодильника макрель, развернул ее и положил на разделочную доску.

– Они сломали всю мебель, я даже не могу предложить вам стул, – я попытался как-то нарушить тишину. – Но взяли лишь старые семейные фотоальбомы. Унесли все до единой фотографии мамы и папы. Очень странно, как вы думаете, Барбара?

Она вертела в руках маленький черный кожаный кошелек. Ногти у нее были очень ухоженные, с лаком цвета баклажана. Одну руку она прижала ко рту.

– Какой кошмар, Эдвард. Теперь у тебя нет фотографий матери. Это просто ужас.

Она не переставала стрелять глазами в сторону макрели, как будто рыба была еще живая и в любой миг могла прыгнуть и укусить.

– Сегодня выловили, – сказал я. – Они сами прыгали прямо в лодку.

Барбара пожала плечами.

– Твоя матушка, земля ей пухом, ее отец и мой отец были рыбаками. Я выросла, постоянно чувствуя запах свежей рыбы: селедка, макрель, скаты, помоги нам, боже! Эта вонь впитывалась в волосы, в ногти, и никаким мылом невозможно было ее смыть. Тогда я поклялась, что когда у меня будет свой дом, я никогда не буду жарить свежую рыбу и есть не буду. – Акцент плавно соскользнул в Фэйган-Виллас, где они с моей мамой росли по соседству.

Барбару передернуло, она приложила руку к носу, словно пытаясь отогнать воображаемый запах рыбы, только что выловленной из моря. Я вспомнил, как мама с раздражением рассказывала про нее: «Ей бы выступать на сцене, такой красотке. В большом театре, понимаешь, чтобы ею любовались издалека».

– У меня только это и осталось, – сказал я, показывая Барбаре обрывок фотографии, который я нашел на яхте Питера. – Посмотрите, мой отец и Джон Доусон.

Кровь буквально отхлынула от лица Барбары. Она выглядела так, словно увидела привидение.

– С вами все в порядке? – спросил я. – Я не хотел вас испугать.

– Все хорошо, мальчик мой, – сказала она неожиданно низким голосом. – Просто так необычно видеть твоего бедного отца таким, спустя столько лет.

– Думаю, это было лет сорок назад, – сказал я. – Чья-то свадьба, наверное?

Но Барбара отвела взгляд и посмотрела в окно. В неухоженном саду виднелись зеленые твердые яблоки.

– Здесь что-то написано, – сказал я, переворачивая фотографию и показывая Барбаре. – Смотрите… «ма Кортни 3459». Вы не знаете, что это могло бы быть? Кто-то по имени Кортни?

Барбара покачала головой.

– Я отбросила прошлое от себя как можно дальше, Эдвард, – сказала она. – Не хочу видеть ничего, что напоминало бы его. Моя жизнь началась с того дня, когда Джон построил дома с верандами по Ратдаун-роуд и мы переехали на Бэйвью Хайтс.