На той стороне - Аркадий Макаров

Но пaccapaн! Патрио о муэрти!

Но мировые проблемы – это мировые проблемы. А жить уже пора своим хозяйством. Денежки кое-какие подобрались. Рубль положишь на сохранение, а он один, сирота, лежать не хочет, скучно ему одному, он за собой в напарники другой тянет.

Вот пора и домик присмотреть-приладить.

А тут чудаки одни на краю луга избу новую срубили, да почему-то жить в ней не стали. Съехали. Изба хорошая, светлая, на четыре окна под жестью, суриком крашеная. Хорошая изба! Посмотрели, порожки дубовые, звонкие. Сладились. Покупку, как водится, обмыли. Хозяева глаза отводят, но выпить выпили.

Хорошая изба. Вот теперь пора и детей заводить.

А на западном кордоне уже начала война погромыхивать. Хоть и далеко, не на наших землях, а тревожные слухи – как отблески от зарниц. Всполохи. Но народ на русское «авось» уповает – не нападут! Не! Разве можно людей убивать? Да и Сталин с Гитлером, говорят, поручкались.

Не, не будет войны!

А душа-вещунья в комочек жмётся. Страшно ей, если что…

Вызывает Соломон Исцахович моего отца к себе в кабинет. Вышел из-за стола, берёт за плечи:

– Садись, садись, Василий! Не стесняйся. Садись!

Отец смотрит по сторонам – куда бы сесть? Стульев нет. В кабинете стол под кумачом, да за столом стул один, начальственный, спинка кожей обтянута.

– Шалом Цахович, куда же мне садиться? На пол, что ли?

– Зачем на пол? Ты же не в колхозном правлении, а в кабинете начальника отдела культуры. Вон стул пустой стоит. Садись! Протиснулся отец за стол. Сел. Стул удобный, не скрипнул, не шелохнулся. Стоит, как врытый.

– Ну, что? Удобно сидеть?

– Шалом Цахович, этому стулу на сто лет износа не будет. И сидеть удобно. Вы что, его отремонтировать хотели? Всё в передке! – отец поёрзал на стуле, пробуя его прочность. – И не скрипнет даже…

– Эх, Василий, Василий! Недогадливый ты человек. Стул этот теперь твой. Держись за него.

– Шалом Цахович, а вам на чём сидеть?

– Я уже насиделся. Теперь твоя очередь.

Отец хлопает глазом, никак не ухватывая, что к чему.

Соломон Итцахович достал из тумбочки початую бутылку водки, высыпал из стакана десятка два разноцветных карандашей, смахнул пальцем прилипший сор и налил до половины.

– Пей!

– Шалом Цахович, как можно? В рабочее время не употребляю, – крутанул головой отец, выискивая, чем бы закусить.

– Пей! Дома закусишь!

– Ну, если только из уважения. А так – я никогда!

– Знаю, знаю! Не оправдывайся. Теперь я не твой начальник.

– Никак выгнали? – забыв утереться, отец опустил, поднятый было ко рту, рукав.

– Ну, если б меня выгнали, то ты сам знаешь, где бедный еврей мог бы очутиться. Меня, Василий, партия на Львовщину, в западную Украину комиссаром мобилизует. Советскую власть строить. А тебя, Макаров, – впервые он назвал его так официально, – на бюро райкома я рекомендовал на своё место. Теперь в начальниках походишь.

– Шалом Цахович, – от неожиданности отец снова опустился на стул, – Какой из меня начальник? У меня образования всего четыре класса, – прибавил он себе, поскромничав, ещё два класса.

– Эх, Василий, Василий, разве в образовании дело? Хватка нужна! Дело – оно вот где и вот где! В груди должен быть огонь, а во лбу звезда. Запомни! А дураков и с образованием хватает. Я тебя за недельку введу в курс дела, а потом сам плыви. Ты – парень вёрткий, только против течения не греби, и – всё получится!

Приходит отец домой – то ли плакать ему, то ли смеяться. Культурой руководить посадили! Он и читать-то только по слогам может.

Мать плечами пожала – думай сам. Тесть, Степан Васильевич, сразу зауважал себя:

– Иди! Иди, Васятка! В киномеханиках завсегда будешь.

Гордится. Зять в начальниках.

Вызвали в райком. Объяснили – что к чему. На партийный паёк записали. Отец оживился – гостинцы в доме не помешают.

– Ладно! Давайте печать!

Дали печать, бумаги, бланки разные: «Рули!»

Отец за голову схватился – ё-ка-ле-ме-не! Бумаг столько, что можно ползимы печку растапливать. Куда их девать? А каждая бумага что-то спрашивает, что-то предлагает. А иная требует грозно: к такому-то и такому-то числу сего года сделать то-то и то-то! Невыполнение распоряжения в срок считать за саботаж со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Мать-перемать! Что же делать с бумагами этими?!

Перечитал ещё раз. Принёс домой. Смахнул со стола одуревшего ото сна тёзку, кота Василия. Разложил бумаги: – Иди, Настасья, помогай!

Растолковала. Вот по этой бумаге надо провести мероприятия: читальную конференцию на тему «Страна Муравия» в представлении отсталого бондарского крестьянства.

– Чудная страна какая-то – «Муравия». Для муравьёв, вроде?..

– Да я и сама не знаю. Это ваш библиотекарь должен знать. Вот ей и поручи, а в подробности не вдавайся.

– А по этой бумаге что делать?

– А по этой бумаге тебе самому придётся поработать. Зима впереди. Клубы, библиотеки, избу-читальню топить надо. Дровами, вестимо!

– Ну, дров мы с твоим Сергеем завезём – успокоился отец.

Так, шаг за шагом, и стал мой полуграмотный батяня врастать в районную номенклатуру, но почва была, наверное, не подходящая, корни не держались. Всё – пустота какая-то, а не работа.

Однажды перед книгоношей из соседнего села опростоволосился. Она вошла в кабинет, а начальник отдела культуры голову на стол положил – спит. А книгоноша эта самая испугалась – что такое? Может, приступ сердечный? Мужик молодой, но и с молодыми случается. Ну и за руку – пульс искать. А на запястье как молотки стучат.

Тряхнул от неожиданности начальник головой. «Вот, – говорит, – работёнку нашёл себе, ночи не хватает! Чего тебе, Мария?»

– Товарищ начальник, позвони Маркелу, председателю нашему, чтоб красной материи метра два на драпировку стенда партийной литературы выписал. Наши отцы-заступники в переднем углу вместо икон под кумачовыми подзорами стоять будут. Не сироты они какие – на столах пылиться.

– Ну, Мария! Ну, молодец! Твой почин по всему району внедрим. А вашему Маркелу, я не по телефону, а лично руководящие указания дам. Ступай, Мария! Я тебе ко дню Парижской коммуны деньгами награжу или ценным подарком. Нет, лучше подарком, чтоб дольше помнила заботу нашей Партии. Полное собрание Маркса выпишу. Иди, Мария!

7

В его работу маленькую поправку внесла Большая Война.

Загорелась земля на западе, а дым от того пожарища слезил глаза по всей стране.

Когда висевший у райкома репродуктор выдохнул всем нутром: «Война!», отец пошёл в райвоенкомат записываться добровольцем на фронт.

Там посмотрели, поцокали языком, сказали, что пока нет мобилизационного предписания собирать инвалидную команду.

– Где инвалиды? – возмущался отец. – Стрелять с одним глазом ловчее. Давай наган, покажу, – протянул отец руку к военному.

– Тебе из моего личного оружия стрелять не положено. Под суд меня подвести хочешь? Мы номенклатурных работников мобилизуем только с согласия райкома. Будет насчёт тебя распоряжение начальства, возьмём, оформим, как добровольца, ещё в пример тебя будем ставить, а пока иди домой. Когда надо – возьмём!

Подумал-подумал отец: – Пропаду я на этой работе, рукой водящей. Не по мне она!

На другой день пошёл в райком отпрашиваться на фронт. К самому секретарю партии Крайковскому Льву Борисовичу, партийная кличка «Запорожец», с поклоном вошёл.

– Товарищ Запорожец, разрешите вашу рекомендацию на фронт получить!

Запорожец встал, оправил широкий ремень на защитного цвета френче. Достал из лежащей на столе голубой пачки «Казбека» папиросу, постучал торцом бумажного мундштука по столу и жестом попросил у вошедшего просителя огоньку.

Со спичками перебои были всегда, а в военное время каждая спичка была особенно дорога, и отец пользовался огнивом – кресало, кремень, фитиль из хлопка.

Сноровисто выбив искру, он раздул фитиль и с готовностью поднёс дымящийся шнур к районному руководителю, бывшему котовцу.

Тот задумчиво затянулся папиросой.

– На фронт, говоришь, рекомендовать? Туда, брат мой, не рекомендуют. Война, как мельница, косточки перемелет – мешками слёзы грузи. А ты говоришь – рекомендация! Н-да… – думая о чём-то своём, снова затянулся дымом. – Я тебе, Макаров, рекомендую язык за зубами держать. Говорят, ты слишком материшь Гитлера. Это могут рассмотреть, как паническое настроение. Сам вот, с одним глазом, кинулся записываться в Красную Армию. Ты что, не веришь в её силу и могущество? Узнают враги, скажут – в России воевать некому, коли инвалидов мобилизуют. Я тебе, Макаров, желание окорочу. Специалист ты – весь на виду, хороший. Только партийного чутья в тебе нет. У нас здесь, в тылу, работы непочатый край. Массами не должно руководить упадническое настроение, вот тебе бронь на мобилизацию, как ценному работнику. Реализуй свои возможности на полную катушку. Понял? Наше дело правое, мы победим! Иди, занимайся делом!