Инженер его высочества - Андрей Величко

Гоша несколько озабоченно сказал, что теперь вполне вероятен конфликт с Победоносцевым, и это может негативно сказаться на его, Гошиных, отношениях с Николаем. С другой стороны, у Победоносцева уже много с кем были конфликты, в том числе и с Витте, что последнему вроде бы нисколько не мешало продолжать реформы.

— Давайте мы вот что сделаем, — предложил я. — Я напишу статью о требованиях к одежде авиаторов, без всяких половых акцентов, причем скучную, с техническими подробностями. Смысл ее будет в том, что всякие болтающиеся на организме шмотки в авиации недопустимы. Даже куртки следует носить не длиннее чем до половины задницы, иначе это смертельно опасно. Тисну ее в каком-нибудь не очень читаемом журнальчике. И надо заранее купить пару писак, чтобы, если Константин Петрович начнет выступать на эту тему, они тут же возопили бы, что Победоносцев как человек умный и образованный просто не мог не знать того, что написано в статье господина Найденова. А значит, это он таким хитрым образом хочет нашу пилотессу угробить! Чем же она ему так досадила? Ну и дальше уже в зависимости от желтизны газетенки. Гош, ты вроде в своем концерне уже начал информационную службу создавать? Вот пусть это и будет ее первым заданием.

Глава 9

Представьте себе, что вы глава и владелец весьма преуспевающего банка. Естественно, у вас есть пресс-служба, следящая за тем, что говорят и пишут про ваше детище. В ней, само собой, имеется отдел, который несколько… э-э-э… скользковатыми методами иногда направляет этот процесс в нужную сторону. Тем более самоочевидно, что у вас есть служба безопасности, а уж чем она занимается, вы знаете лучше меня. И еще у вас есть друг, младший партнер по бизнесу, курирующий вопросы технического развития. Вы его искренне уважаете и доверяете ему всецело. Но что будет, если этот друг в один прекрасный момент вам скажет: знаешь, а отдай-ка ты мне в подчинение вон тот пресс-отдельчик, ну и службу безопасности до кучи! В единоличное. Мне так удобней будет.

Думаю, что как минимум ваше доверие сильно пошатнется. Дружба — это, конечно, здорово, но есть же святые вещи! Даже если друг просто начнет лезть с непрошеными советами в эту область, все равно нехорошо. Поэтому, хоть мне и было интересно, я старался без повода в дела Гошиных новообразованных подразделений не соваться. И каково же было мое удивление, когда Гоша как-то раз сказал:

— Про то, что инициатива наказуема, ты наверняка слышал. Понимаю, что у тебя и так дел по маковку, но ведь с планами создания информбюро и СБ выступал именно ты. У меня тоже со временем напряженно, но, главное, ты по складу характера больше подходишь для руководства этими структурами. Возьми их себе, а? Как тебе это компенсировать, сам реши.

— Уже решил. Значит, ты свою благодарность пишешь красивым почерком на листе хорошей бумаги, потом сворачиваешь этот лист в трубочку и… Может, сначала что-нибудь одно?

— Скажите, а двести рублей не смогут спасти гиганта мысли? — поинтересовался Гоша. — Я считаю, что торг здесь неуместен! Короче, забирай оба, а не то дам парабеллум. Дальше цитировать или хватит?

Гоша помолчал и добавил:

— Не считай меня совсем уж наивным простаком, все я понимаю. Но ты действительно справишься с этим лучше меня. А если вдруг… — Он замялся. — Ну значит, и поделом мне. Вот так.

И вот я принимаю свеженазначенного руководителя информбюро. Бывшего студента, бывшего репортера и несостоявшегося агента охранки. Гоша перехватил его в последний момент.

— Проходите, садитесь, Константин Аркадьевич.

— Можно без отчества, вы ведь старше меня и по возрасту, и по положению.

— Хорошо. Значит, такое дело. После демонстрационных полетов… — Я вкратце пересказал ему свою мысль о статье про авиаодежду, ну и другие соображения.

— Уточните, пожалуйста. Цель — навредить Победоносцеву?

— В идеале — чтоб Маша могла ходить и летать в чем ей удобнее, не вызывая никаких эмоций у общества и властей, кроме разве что восторженных. Если идеал недостижим, то надо хотя бы приблизиться к нему. Сам по себе Победоносцев меня не интересует.

— Ну тогда тут можно чуть иначе… — задумался экс-репортер, — вот скажите, в бытность свою новозеландцем вы вели публичный образ жизни?

— И у меня, и у племянницы там почти нет знакомых, мы жили уединенно. Вы хотите спросить, в каких пределах допустима… э-э-э… некоторая фантазия в освещении того периода нашей жизни?

— Совершенно верно.

— В весьма широких. Единственное — это чтоб не было вреда репутации. И предварительно согласовать со мной.

— Само собой разумеется. Тогда так… Ведь, я думаю, репутации госпожи Островской как пилота не повредит обнародование того, что несколько лет назад она попала в серьезнейшую аварию… Скажите, а насколько строги правила хорошего тона в Новой Зеландии?

— Очень строгие, — я понемногу начал понимать его мысль, — прямо пуританские. Гораздо хуже, чем в России или Англии.

— Вот! — обрадовался Константин. — Любящая племянница не могла позволить себе нанести вред дядиной репутации и летала в платье, ежеминутно подвергая свою жизнь огромной опасности.

— И однажды долеталась, — кивнул я, — продолжайте.

— Лучшие врачи с трудом спасли ее жизнь… какие-нибудь имена назвать можно?

— А если не врачи, а врач? Или, скажем так, целитель, причем огромной силы? Православный старец, случайно оказавшийся в тамошних лесах. Имя пока лучше не называть, это чуть позже.

— Так тоже можно. — Константин внимательно посмотрел на меня. — Понимаете, госпожа Островская сейчас пользуется огромной популярностью. Но эта популярность… как бы это сказать… холодная. Сейчас Мария для всех слоев общества не живой человек, а символ. Если же мы дадим повод, например, ее пожалеть, то… символ жалеть невозможно, публика вынуждена будет очеловечить этот образ. Под себя. А мы ей в этом поможем. Но разным слоям общества по-разному… Правда, одну трудность я уже вижу. В религиозных кругах могут сказать, что полеты женщины вообще против Господней воли.

— Наоборот, — возразил я. — Господь создал женщину более приспособленной к полетам, чем мужчину. И что же теперь, обвинять его в ошибке?

— В чем это выражается?

Я выдвинул ящик стола и достал маузер.

— Представьте себе, что я выстрелил. Вы испугались. У вас может быть два типа реакции на внезапную опасность. Первая — вы как минимум вздрогнете, а может, отшатнетесь или даже вскочите со стула. Вторая — на короткое время вы оцепенеете. Среди мужчин чаще встречается первый тип реакции, среди женщин — второй. И он гораздо предпочтительней для авиации. В небе резкие движения вообще противопоказаны. И большинство аварий происходят не оттого, что пилот не успел что-то сделать, а наоборот — успел, но неправильно. Есть даже правило: не знаешь, что делать, — не делай ничего.