Солдаты последней войны - Елена Сазанович

– Значит мы счастливые люди, – я дружелюбно кивнул Кате, приглашая к примирению. Она тепло улыбнулась мне в ответ. И встала.

– Огромное спасибо за чай. Он действительно очень вкусный. Но нам, к сожалению, пора. Так вы передадите Петру эту благодарность. Я могу на вас рассчитывать?

– Знаете что… Я думаю, что лучше всего, если вы все сделаете сами. Он возвращается часикам к шести и ему будет очень приятно познакомиться с вами поближе, – видя ее желание возразить, я поспешно добавил. – Знаете, мой друг переживает не самый лучший период в жизни. Он крайне раним и в душе весьма одинок. И я думаю, что новые знакомства и встречи, особенно с такими людьми, как вы, помогут скрасить его унылую жизнь. Честное слово, поговорите с ним сами.

Взяв с Кати и Тошки слово, что они еще раз посетят мою скромную обитель, мы тепло распрощались.

После разговора с Котиком о гармонии и хаосе звуков в музыке и жизни, мои мысли относительно будущего произведения стали более ясными и четкими. Рассуждая вслух, я, как оказалось, не столько учил мальчишку, сколько спорил сам с собой. Искал правильный путь в собственном творчестве. И как мне показалось, нашел-таки.

После ухода Кати Рощиной и ее курносой воспитанницы мне сочинялось еще лучше. Эта женщина-ребенок, эта незащищенная и бескорыстная душа, все еще свято верящая в торжество справедливости, словно привнесла в мой тяжелый, угрюмый и довольно циничный мир легкость и веру в добро. И понимание, что таких, как она все-таки большинство. И необходимо жить и работать, не зацикливаясь на своих обидах и помня лишь пустые, злобные, бесовские образы. Которых впрочем тоже немало. Да и спорил я с Катей скорее из-за желания, чтобы именно она убедила меня в обратном, чтобы именно она победила в нашем споре. Не знаю, кто из нас выиграл, но уж очень хотелось, чтобы она…

Ноты падали на чистые разлинеенные листы, постепенно выстраиваясь в стройные ряды. Как солдаты, готовые к бою. И постепенно рождалась музыка. Да, пусть здесь будут и трели ночных птиц, и резкие хлопки автоматных очередей, и утренний слепой дождь, и погибающие герои. И пусть здесь будут и борьба, и покой. И непременно – победа…

Неожиданно мою работу прервал телефонный звонок. Я уже жалел, что не отключил аппарат. Но теперь, когда он так настойчиво трезвонил, не взять трубку я уже не мог.

Сквозь шум и треск я услышал взволнованный, детский голосок Котика.

– Кирилл, Кирилл… Алло, это ты?

– Да, да, Котик. Я тебя слышу, – почему-то мое сердце забилось сильнее.

– Кирилл… Я боюсь… Мама…

– Мама?.. Что, Котик! Ну же, говори, что мама?!

– Нет, ничего страшного не произошло, но… Но она вновь такая странная… Все время молчит. Смотрит в одну точку. Уже такое было. Ну, в общем…

Мальчик запнулся и я понял, что он имеет в виду. И прервал фразу на полуслове.

– Котик, ты не волнуйся, только не волнуйся. Я сейчас к вам приеду.

– Нет, нет, – испугался мальчик. – Нет, Кирилл, лучше не надо.

Он снизил голос на полтона.

– Будет еще хуже! Я знаю, она разозлиться и все начнет делать наоборот.

На мгновение он замолчал.

– Ты лучше, – мальчик почти шептал. – Нет, я лучше сейчас позову ее и скажу что ты звонишь. Пожалуйста, Кирилл, отвлеки ее. Ну, придумай что-нибудь! Чтобы она вновь стала прежней. Ну, если хочешь – разозли! Сделай что-нибудь… Ну, все, я побежал…

И не успел я опомниться, как услышал звук упавшей на стол телефонной трубки. В моем распоряжении было пару минут, но, к несчастью, я ничего не мог сообразить. И когда услышал ее равнодушный, низкий голос, ляпнул первое, что пришло на ум. Даже не поздоровавшись.

– Майя, скажите, у вас есть старые вещи?

– Что? – в ее голосе послышалось удивление, а это уже было хорошо. Как врач я понимал что из транса, как правило, выводит внезапность. – Я вас не понимаю.

– Ну, старые вещи. Котика или ваши. Ненужные, немодные или еще какие-то. Но, конечно, только чистые и целые.

– Вы что – издеваетесь? – в ее голосе уже послышалось раздражение. Хорошо, нужно тянуть время. И держать ее пока в неведение, чтобы бессмысленные и бессвязные фразы несколько отвлекли, заставили расшевелиться. Чтобы она сосредоточилась лишь на одном – на их разгадке.

– Нет, что вы! Я вовсе не издеваюсь! Зачем это мне?! Но я отлично помню, как Котик как-то показывал у вас груду каких-то вещей и говорил, что они заполонили весь дом. И выбросить жалко, и отдать некому.

– Ваша вторая профессия – старьевщик? Или спекулянт? – уже откровенная издевка. Отлично!

– Нет, скорее всего – менеджер. Так это теперь называется? Я обзваниваю своих старых знакомых и ищу старые вещи.

– Меня вы, как я поняла, причислили к старым знакомым.

– К потенциально старым. А вообще-то вы очень даже молодая… Знакомая…

– Вы что – выпили?

– Ну что вы! Я пьян от перевозбуждения. Я действительно ищу старые вещи. С одной стороны я избавляю хозяев от лишнего хлама. Разве не благородно?

– А с другой стороны?

– Ну, будет нескромно, если я приоткрою тайну второй стороны. Может быть, как-нибудь обойдемся одной?

– Если вы сейчас же не прекратите балаган, я брошу трубку!

– Пожалуйста, не бросайте! Я все объясню. Недалеко от нас находится детский дом. Я знаком с одной воспитательницей, очень чистым и добрым человеком. Она ничего не просила, но я подумал…

– Можете не продолжать! Так бы сразу и сказали, – в голосе Майи послышалось облегчение от того, что ее собеседник все же не сумасшедший. – Мой муж регулярно занимается благотворительностью…

Сколько отчаяния и тоски в ее голосе!

– Сейчас все занимаются благотворительностью. Согласитесь – так легко и приятно, когда есть чем благотворительствовать… Не обижайтесь, пожалуйста. Но согласитесь – это деньги мужа. А вы лично, пусть не регулярно, ведь можете сами помогать бедным сиротам…

– Хорошо, – вновь спокойно и сухо, почти по деловому, но уже далеко не безжизненно и отрешенно. – Мне нужно время, чтобы собрать вещи.

– Вот и отлично! – я облегченно вздохнул. На этот раз ей есть чем заняться. – Я сейчас к вам подъеду.

– Нет необходимости. Я сама вам привезу. Если вы не забыли – у меня машина.

И вновь в голосе столько горечи. Я уже заметил, что Майя нарочито подчеркивает свое материальное положение. Не со снобизмом, а напротив, с каким-то отвращением и брезгливостью, словно издеваясь над собой и себя ненавидя. Словно желая, чтобы ее возненавидели и другие.

– Я вам очень благодарен, Майя. Вы – замечательный человек.

В ответ – отрывистые, резкие, злые телефонные гудки. Как и ее голос… Ладно. Слава Богу, обошлось. Но на сколько долго? И я понял, что мне все-таки срочно нужно связаться с Колькой Щербининым, моим институтским приятелем, под чутким руководством которого я не один год проработал в клинике. Впрочем, сделать это нужно было уже давно.

Зиночка, мой давний «доброжелатель», мгновенно схватила трубку. И хотя я на два тона повысил голос, не узнанным мне остаться не удалось. Такие номера не проходили с бдительной медсестрой.

– Ах, Кирилл Степанович! – вызывающе и откровенно язвительно воскликнула она. – Что-то у вас голос стал тоньше. Все из-за вашей успешной композиторской деятельности?! Вы ведь наверняка стали великим композитором, и, наверняка, из скромности постоянно пребываете в тени.

– А ты, Зиночка, видимо, также из скромности сидишь уже столько лет на одном и том же месте?

– Профессиональный долг, Кирилл Степанович, – притворно вздохнула эта общипанная курица. – Не всем же выпало счастье быть композиторами. Кому-то нужно ухаживать и за больными.

– Верно, – я не собирался тратить время на препирания с медсестрой. И поэтому вполне дружелюбно пригласил к телефону Николая Игнатьевича.

– Он в отличие от музыкантов имеет строгий график работы, – парировала Зиночка, но я ее резко пресек.

– Зинаида, мне срочно нужен Щербенин. Кстати, он мой близкий дружок. И если ты… Кстати, сейчас, насколько я знаю, ты неплохо зарабатываешь.

Зиночка фыркнула в трубку и побежала за главврачом. Ее работа действительно неплохо оплачивалась.

Через минуту я уже слышал знакомые восклицания и приветствия. Колька искренне сетовал, что я, как последняя свинья, выпал из его поля зрения, начисто забыв о святой мужской дружбе. Я и впрямь чувствовал себя свиньей, поскольку вспоминал о Щербенине только в случае крайней необходимости. Благо, он был не из обидчивых. Напротив, еще с института все знали его как открытого, доброго парня, готового всегда прийти на помощь. Таковым он оставался и по сей день, получив должность главврача одной из самых престижных клиник. По большому счету врач он был средний, о чем сам не раз говорил. Но зато великолепный организатор, чего и требовала должность. Именно благодаря Щербенину клиника стала одной из самых оснащенных и нужно отдать должное – не самых дорогостоящих. Хотя я был противник платной медицины как таковой.