Джон Локк. Его жизнь и философская деятельность - Е. Литвинова

Все замечательные люди – существа одного высшего порядка, они лучше могут ценить и понимать друг друга, чем понимаем их мы, люди обыкновенные.

Начнем с Вольтера. Мы знаем его проницательный, насмешливый взгляд; представим себе, что он остановился на Локке и вдруг изменился, потерял свою холодность и сухость, стал мягким, почти кротким. Его обезоружила скромность Локка, соединенная с такими истинными достоинствами, которых не мог не понимать и не ценить Вольтер.

Вольтер говорит: «Я долгое время всюду искал истину и вместо нее находил ложь, химеры; после многих таких неудачных, утомительных попыток я наконец снова возвратился к Локку; так блудный сын после долгих странствований и заблуждений возвращается к своему отцу. С чувством глубокого спокойствия бросился я в объятия человека скромного, в котором всегда хватало мужества сознаться в том, чего он не знает. По правде сказать, Локк не обладает несметными богатствами, но у него есть верный капитал и он располагает неподдельными сокровищами. Этот философ меня утвердил во мнении, что все наше знание мы в конце концов приобретаем при помощи наших органов чувств.

Итак, врожденные понятия не существуют.

Мы не можем себе представить ни бесконечного пространства, ни бесконечного числа.

Не во всякий данный момент я размышляю, поэтому моя мысль не есть какая-нибудь сущность, а только действие моего ума.

Я свободен, если я могу делать то, что хочу. Когда я сижу в комнате с запертой дверью, от которой у меня нет ключа, я не располагаю свободой выйти из комнаты; у меня нет свободы, когда я страдаю, не желая страдать; у меня ее нет, когда я не могу сосредоточить свою мысль на известных идеях по своему желанию.

Говорить, что воля свободна, в сущности, не имеет смысла, потому что бессмысленно говорить: я желаю хотеть того-то, – это ведь то же самое, что желать желания или бояться боязни. Наконец, говорить, что воля свободна – это все равно, что сказать: воля голубая, воля квадратная.

Я могу желать только вследствие идей, возникших в моем мозгу; если бы этого не было, то мои действия не имели бы причины.

Я не могу иметь представления о бесконечном, потому что я сам очень конечный.

Я не могу постигнуть сущности, потому что мои понятия относятся только к отдельным ее качествам, и знание тысячи известных мне качеств не дает мне полного понятия о природе данной вещи, потому что мне все-таки могут быть неизвестны сто тысяч остальных ее свойств».

Все это вынес Вольтер, внимательно изучая Локка.

Эти мысли оказали сильное влияние на его собственные воззрения. Нам же известно, какое значение для всего образованного мира имели мнения и взгляды Вольтера.

К философии Локка приложимо как нельзя более то, что Вольтер говорит о философии вообще: философия отличается простотой, спокойствием; в ней нет ни зависти, ни честолюбия; она живет в мире с людьми, но удаляется от шума и суеты мирской; она терпима и сострадательна к людям. В своей безукоризненно чистой руке держит она факел, освещающий людям их жизненный путь. Она никогда своим огнем не зажигала пожара. Ее голос слаб, но слышен людям, она говорит, она повторяет: «Преклоняйтесь перед Богом; уважайте власть; любите людей!»

Д'Аламбер в своем знаменитом «Введении» в «Энциклопедию» высказывает следующее мнение о философии Локка: «Можно сказать, что Локк создал науку метафизики подобно тому, как Ньютон создал физику. Для того чтобы изучить душу, понять, что такое идеи и страсти, он не обращался к книгам; они могли бы направить его в ложную сторону. Он погрузился в самого себя и после продолжительного созерцания духовного мира представил в своем „Опыте“ то зеркало, в котором видел самого себя. Одним словом, Локк привел метафизику к тому, чем она должна быть, то есть сделал ее экспериментальной физикой души».

Мы привели здесь мнения Вольтера и Д'Аламбера о Локке, чтобы показать, как понимали и ценили его величайшие люди XVIII столетия. Посмотрим теперь, как относились к воззрениям этого философа его знаменитые современники Лейбниц и лорд Шефтсбери-младший.

Локк и Лейбниц воплощали в себе все умственные способности тех наций, к которым принадлежали; Локк отличался удивительно ясным умом и большим здравым смыслом; особенность же умственной деятельности Лейбница заключалась в ее глубине и силе. Локк – проницательный, беспристрастный и терпеливый наблюдатель. Лейбниц – вдохновенный творец. Локк в продолжение тридцати лет записывал в свой журнал факты и наблюдения, обдумывал их со всех сторон и постоянными непрерывными усилиями мало-помалу создал свою удивительную книгу. Не сводя глаз с действительности, Локк ставил себе скромную цель: освободить поле мысли от следов развалин и от сорных трав.

Изучение действительности приносит пользу человечеству, но оно также налагает цепи на свободу мысли; имея постоянно дело с фактами, преувеличиваешь значение всего местного и временного. Всему этому отдал свою дань и Локк. Лейбниц, в противоположность Локку, совершенно свободно относился к действительности, он носил в душе своей более смелые и гордые планы. Своему стремлению к гармонии он готов был принести в жертву все на свете. Каждому предмету, занимавшему его мысль, он мог бы посвятить целую книгу; он мог бы написать столько книг, сколько у него было идей, и не написал ни одной книги. Лейбниц воспользовался книгою Локка как канвой и между строками ее изложил свои мысли.

«Опыт исследования человеческого ума, – говорит Лейбниц, – есть одно из совершеннейших и уважаемых произведений нашего века. Хотя знаменитый автор „Опыта“ и высказывает множество мыслей, которым я вполне сочувствую, но, тем не менее, наши системы вполне различны. В нем больше сходства с Аристотелем, во мне – с Платоном».

Отличие своих воззрений от взглядов Локка Лейбниц уясняет следующим образом: «Вопрос состоит в том, существуют ли идеи, прирожденные уму, или же все они приобретаются умом. Сам ум должен считаться прирожденным, а в нем содержатся понятия сущности, времени, изменения, действия, восприятия, удовольствия и т. д.

Я скорее сравню ум с куском мрамора с жилками, чем с белым листом бумаги. Необходим известный труд, чтобы найти эти жилки и воспользоваться ими при создании статуи Геркулеса. Но эти жилки придают статуе известный характер, который можно считать врожденным».

Из этого замечания видно, что противоположные, в сущности, системы Локка и Лейбница, так сказать, дополняют одна другую и обе вместе представляют всестороннее исследование всех явлений психической жизни.

Лорд Шефтсбери-младший очень строго критиковал некоторые воззрения Локка. Главным же образом возмущался тем, что Локк не признавал врожденного чувства долга, не видя проявления его у варваров и дикарей. В негодовании своем Шефтсбери доходил до того, что называл философию Локка в этом отношении жалкой. Свои же собственные воззрения на нравственность Шефтсбери высказал в сочинении, известном под названием «Письма аристократа к молодому студенту», изданном в 1716 году без имени автора. В тех же «Письмах» Шефтсбери высказывает свое высокое мнение о философии Локка вообще, говоря, что его «Опыт» – сочинение одинаково полезное людям ученым и светским, потому что в нем мы находим самое ясное и совершенное изложение философских истин. (Студент, к которому действительно относились эти письма, был стипендиат лорда Шефтсбери. Сын слуги лорда, он еще в детстве обратил на себя внимание своего господина, который дал ему самое тщательное образование, возлагая на него блестящие надежды. Последние, однако, не оправдались. Воспитанник Шефтсбери вышел набожным, добрым человеком, но не больше. Мы упоминаем об этом потому, что отношения к этому молодому человеку характеризуют английского философа Шефтсбери с нравственной стороны.)