С чего начиналось - Василий Емельянов

Этого делать было нельзя. Необходимо добиться отмены распоряжения. Но как? Послать телеграмму Малышеву и попросить его пересмотреть свое решение? А захочет ли он это сделать? А что, если послать телеграмму в ГКО? Члены Государственного Комитета Обороны могут отменить распоряжение Малышева, тем более что речь идет о небольшом количестве металла и для завода, куда Малышев предлагает его отправить, это особого значения иметь не может, а для нас — удар. И я послал телеграмму в ГКО. Послал перед самым отлетом из Челябинска. Теперь решение этого вопроса необходимо было довести до конца.

В аэропорту Казани не было никаких транспортных средств, и мой мандат не имел никакой силы. Единственное, что можно было сделать, — пройти к дороге и остановить какую-нибудь машину, идущую в город.

Так я и поступил. Вместе с Буровым мы вышли на дорогу, встали на обочине и остановили «эмку». Я показал водителю удостоверение Совнаркома и попросил его подбросить нас хотя бы до центра города. И вдруг голос из глубины машины:

— Вы как здесь очутились? Я вас только по голосу и узнал. Вы так закутались, что кроме носа и разглядеть ничего невозможно. Вам куда? В обком? Садитесь. Я еду в том же направлении.

Я силился вспомнить, где же мы встречались со случайным попутчиком, но так и не вспомнил, а он говорил, не переводя дыхания, и сообщил мне много важного. В частности, сказал, что связь Казани с Куйбышевом довольно хорошо организована и самолеты отправляются ежедневно.

Мы добрались до обкома, с трудом вылезли из машины и вошли в пустое здание. Кроме дежурного и охраны в помещениях никого не было.

— Уже поздно. Все разошлись, — сказал дежурный. А когда я показал ему удостоверение и попросил оказать содействие в устройстве с ночлегом, он выписал нам путевку в квартиру для приезжих.

После расспросов и блужданий по городу мы, наконец, разыскали эту квартиру. Нас встретила пожилая женщина — хозяйка. Она ввела нас в большую, жарко натопленную комнату, плотно заставленную кроватями.

— Вот эти две кровати свободны. Остальные все заняты. Народу понаехало много, но все разошлись, наверно, по знакомым — ведь Новый год наступает. Вот только потчевать-то мне вас нечем. Вы пока располагайтесь, а я вам кипяточку принесу. Больше у меня ничего нет, так что вы уж не обессудьте.

Буров, чтобы не расстраивать ее, весело проговорил:

— Ну, и у нас тоже ничего нет, так что мы квиты.

— Вас когда разбудить-то? — спросила хозяйка.

— В четыре часа: в шесть самолет уже вылетает. Хозяйка принесла большой синий эмалированный чайник и два граненых стакана.

— Ложечек тоже нет. Да они вам и ни к чему — сахару-то ведь тоже, видно, у вас нет, а у меня и подавно.

Охая, она ушла, а мы выпили по стакану горячей воды и, ложась в кровати, поздравили друг друга с Новым годом.

Проснулся я, чувствуя, что кто-то толкает меня в плечо.

— Вставайте, уже пятый час, скоро должна прийти машина, — говорил Буров. Он был уже одет.

— Теперь бы, конечно, самый раз перекусить, — усмехнулся он, — ведь у нас с вами от самого Челябинска во рту маковой росинки не было. Ну, ничего, как-нибудь доберемся. От Казани до Куйбышева рукой подать, а там товарища Чадаева попросим. Он человек душевный — поможет.

Я был рад, что судьба свела меня с таким оптимистом, как Буров.

Я. Е. Чадаев в то время был управляющим делами Совнаркома, мне к нему приходилось очень часто обращаться, и он действительно неизменно оказывал необходимую помощь.

В Куйбышеве

Куйбышев. Так же, как и в Казани, нам удалось поймать машину и добраться до здания, где был размещен Совнарком. В Управлении делами мы получили путевки в «Гранд отель», где в то время проживали многие руководящие работники.

С путевками отправились в гостиницу. В глаза бросалось многолюдье на улицах города. Перед отъездом из Москвы я видел пустынные московские улицы, и это производило тогда гнетущее впечатление.

В Куйбышеве картина была совершенно иной, здесь было большое оживление. Уже позже я узнал, что число жителей в городе за первые несколько месяцев войны возросло с 390 до 529 тысяч человек.

…У входа в отель военная охрана, проверив наши документы, пропустила нас внутрь здания, а дежурная, сидевшая у небольшого столика в вестибюле у входа, забрав путевки, предложила пройти на третий этаж, назвав номер комнаты, где мы могли разместиться.

В первый же день мы встретились с В. С. Медведевым, которого я знал с 1927 года. Это вместе с ним и бывшим управляющим делами Совнаркома Н. П. Горбуновым мы совершили тогда длительное путешествие по Алтайскому краю.

Медведев работал в то время директором издательства газеты «Известия», был хорошо информированным человеком и имел связи с различными организациями и людьми. Он мне рассказал последние новости.

Вечером я столкнулся в вестибюле гостиницы с самим В. А. Малышевым. Встретил он меня очень сухо и, поздоровавшись, задал вопрос:

— Ну, как дела с танковыми корпусами?

— Неважно, программу пока еще не выполняем, хотя темпы производства наращиваются.

— Ну вот, сами программу не выполняете, а на меня жалуетесь.

Меня взорвало, и я резко ответил:

— А что, на вас разве жаловаться нельзя? Малышев повернулся к стоящим рядом с ним и, как бы разъясняя, сказал:

— Телеграмму в ГКО послал, просил отменить мой приказ. Да ничего не вышло.

— Почему не вышло? Вы предложили весь металл направить на Уралмашзавод, а я послал телеграмму с просьбой отменить ваше распоряжение и в конце добавил, что до получения вашего указания отгрузку металла с нашего завода производить не будем. Так как на свою телеграмму я ответа не получил, то металл задержал и мы его пустили в производство.

— Ну, хватит об этом, — уже в раздражении произнес Малышев, а затем, подавив гнев, сказал: — Вот так и в дальнейшем поступайте: если нужно даже на наркома пожаловаться — жалуйтесь, лишь бы дело не страдало.

…Вечером меня пригласили в Оперный театр. Новое великолепное здание театра с просторными фойе производило приятное впечатление. В Куйбышеве в то время находились посольства и военные миссии. Слышна французская и английская речь. На сцене лучшие певцы страны — сюда эвакуированы артисты академических театров Москвы и Ленинграда.

Но война чувствуется даже здесь, в зале — мне никогда ранее не приходилось видеть такого количества военных ни в одном из наших театров. А разговоры в фойе не о том, что идет на сцене, а о том, что происходит на театрах военных действий. Названия пунктов, где происходят бои, слышны и на русском, и на французском, и на английском языках.