Россия и Европа- т.2 - Александр Янов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А эти самые изверги-помещики взывали к царю: «Нас, холопей твоих, и разоренных, и беспомощных... вели взыскать жалованием, чтобы было чем твоя государская служба служить».31 И это была правда.
Гости и тортовые люди, против которых возмущаются городские низы, тоже совсем, оказывается, «оскудели, обнищали до конца» и от «воеводского задержанья и насильства... торгов своих отбыли». И это тоже была правда.
Князь Иван Хворостинин, знатный нигилист XVII века, вопиет, что «в Москве людей нет, все народ глупый, сеют землю рожью, а живут все ложью».32
«Русские всеми народами, — вторит ему из тобольской ссылки Юрий Крижанич, — считаются ленивыми, неверными, жестокосердыми, склонными к краже и убийству, бестактными в беседе, нечистоплотна. Латкин. Земские соборы древней Руси, Спб., 1885, с. 152. В.О. Ключевский. Цит. соч., т.з, с. 260.
ными в жизни... А отчего это? От того, что везде кабаки, монополии, запрещения, откупы, обыски, тайные соглядатаи; везде люди связаны, ничего не могут свободно делать, не могут свободно употреблять труда рук своих... Все делается в тайне, со страхом, с трепетом, с обманом, везде приходится терпеть от множества чиновников, обдира- телей, доносчиков или, лучше сказать, палачей».33 Воттакой был на самом деле результат «колоссального всестороннего развития», о котором слышали мы от Нарочницкой.
И даже сам патриарх Никон, именовавшийся официально «великим государем», пишет царю Алексею: «Ты всем проповедуешь поститься, а теперь и неведомо, кто не постится, ради скудости хлебной, во многих местах и до смерти постятся, потому что есть нечего. Нет никого, кто был бы помилован... везде плач и сокрушение; нет веселящихся в дни сии».34
Послушать всех этих жалобщиков, так ничего не было хуже мос- ковитских порядков — все обижены, всем плохо, «плач и сокрушение» повсюду. И нисколько не удивительно поэтому, что бежала из Московии молодежь куда глаза глядят. Удивительно другое. Многие из этих горьких жалобщиков (те, кто не убежал, конечно) неукоснительно смотрели на другие народы с презрением как на еретиков, изменников христианства, а на московитский порядок, только что изруганный последними словами, как на единственное в мире убежище Христовой истины и образец для подражания. Тот самый парадокс, что обманул, как мы помним, Достоевского. Как его объяснить?
Глава вторая Московия: векХУИ
парадокс? Вопрос, согласитесь, ключевой
для понимания не только Московии, но и русской истории вообще. Естественно, требует он специальных исследований — философских, социально-психологических, не говоря уже об исторических. Требует исследований, которых, как это ни странно,
Н.И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей, Спб., 1874, с. 342.
в.О. Ключевский. Сочинения, М., 1957, т. 3, с. 261.
никогда не было. И в результате одни, как Достоевский, благословляли Московию в качестве «хранительницы настоящего Христова образа, затемнившегося во всех других верах и во всех других народах», а другие, как Ключевский, именно в этом и усматривали главный её «органический порок». Каждый видел лишь одну сторону дела. И никто не спрашивал, откуда взялось это очевидное противоречие.
Я тоже, конечно, не знаю окончательного ответа на этот роковой вопрос. Но как историк предлагаю послушать гипотезу самого смелого и образованного мыслителя России XVII столетия. Едва ли кто-нибудь возьмется оспаривать такую характеристику Юрия Кри- жанича, который цитировал не только Гомера, Платона, Полибия, но и Макиавелли, свободно говорил на нескольких европейских языках, оперируя сочинениями Герберштейна, Олеария, Павла Но- вия. Вот что писал в 1901 году о Крижаниче академик В.И. Пичета: «Это какой-то энциклопедист — он и историк, и философ, богослов и юрист, экономист и политик, теоретик государственного права и практический советник по вопросам внутренней и внешней политики».35 Короче, человек Возрождения.
Думаю, именно нам, историкам, необыкновенно повезло, что жил тогда в Московии такой удивительный мыслитель, несомненно принадлежавший к самой передовой европейской культуре своей эпохи и в то же время истинный патриот России. Он заслуживает особого разговора, и мы еще поговорим о нем подробнее. Но сейчас давайте посмотрим, что пишет по поводу происхождения нашего парадокса Крижанич. В конце концов, он столько раз, как мы еще увидим, оказывался прав!
«Великая народная беда наша, — говорит он, — неумеренное [т. е. неограниченное] правление». Проблема с этим «неумеренным правлением» в том, что оно неминуемо раньше или позже перерастает в «людодерство» — слово, которым Крижанич (основательно, не в пример иным нашим современникам, знавший Аристотеля) переводил на русский тиранию. Но откуда все-таки пошло это людодерство? Где его начало? «Кто был русским Ровоамом? — спрашивает Крижанич. И отвечает: царь Иван Васильевич, который ввел пре- крутые и беспощадные законы, чтобы обирать подданных... Так
3 5
В.И. Пичета. Ю. Крижанич, экономические и политические его взгляды, Спб., 1901, с. 13.
и идут дела в этом королевстве от самого правления Ивана Васильевича, который был зачинщиком этой тирании».36
Самые внимательные из моих читателей, может быть, вспомнят, что предложенное мной в свое время понятие «самодержавная революция» практически совпадает с определением Крижанича. И в самом деле, ведь именно у Ивана Г розного мы впервые, кажется, встречаемся с нашим парадоксом. Вот смотрите. Он пишет письмо английской королеве со смиренной вроде бы просьбой о политическом убежище в случае, если ему придется бежать от собственного народа. Но даже в таком предельно, казалось бы, интимном документе, не может он удержаться от высокомерного выговора: «Мы думали, что ты на своем государстве государыня и сама владеешь, а у тебя люди владеют, и не токмо люди, а мужики торговые... а ты пребываешь в своем чине как есть пошлая девица»37
Если в 1570-ые говорил так, может быть, один царь, то столетие спустя, в Московии времен Крижанича, оказалось вдруг, что научил он этому опасному сверхдержавному высокомерию и страну (так же, заметим в скобках, как научил ее этому три столетия спустя Николай, а вслед за ним Сталин). И теперь расколоучитель, простой поп Лазарь, наставляет своего государя, что «подобае те Царю заповедати благородным чадом своим да пребывают в законах отеческих неотступно», ибо «иного отступления уже не будет: здесь бо бысть последняя Русь»38 Другими словами, последнее на свете убежище Христовой веры держится царским словом. Падет царь — настанет царство антихриста.
Поп Лазарь, сколькоя знаю, книгне писал. Но наш современник М.В. Назаров пишет. И, кудивлению читателя, словно бы и не прошло со времен Лазаря 350 лет, пророчит он то же самое. И про Москву как центр мира, и про самодержавного царя как единственную защиту от антихриста (со ссылкой, правда, не на попа, а на некоего епископа Феофана). «Москва, — пишет он, — соединяла в себе как духовно-церковную преемственность от Иерусалима... так и имперскую преемственность в роли Третьего Рима. Эта двойная преемственность сделала Москву историософской столицей ми-
Ю. Крижанич. Политика, М., 1967, сс. 534,537. (Курсив мой. — А.Я.)
СМ. Соловьев. История России с древнейших времен, М.,1960, кн.з,с. 675.
Г.В. Плеханов. Сочинения, м.-Л., 1925, т. 20, с. 328.
Глава вторая Московия: век XVII Проблема
«самоисправления»
ра».39 И держалось это, конечно, на все том же «властном вето» самодержца. «Как антихрист главным делом своим будет иметь отвлечь всех от Христа, то и не явится, пока будет в силе царская власть... Когда же царская власть падет и народы всюду заведут самоуправство (республики, демократии), тогда антихристу действовать будет просторно... Некому будет сказать вето властное».40
Гпава вторая Московия: век XVII
Я говорю об этом здесь не только потому, что Назаров еще ярче, чем Нарочницкая, демонстрирует нам, как выглядит Московия в глазах современных «восстановителей баланса». Важнее, однако, что их фантасмагорические представления всё дальше расходятся с непосредственными наблюдениями свидетелей эпохи или, как модно нынче говорить, с её реалиями. Между тем, если верить Крижаничу, то именно самодержавной революции и лично «зачинщику тирании» обязана Россия парадоксальной смесью мании величия и национального самобичевания. Той самой смесью, что, по мнению Ключевского, лишала страну «средств самоисправления и даже самого побуждения к ним».41 Для нас же здесь важно, что «особый путь», впервые избранный тогда Россией, оказался неотделим от этой тирании.
