Тайна Запада: Атлантида - Европа - Дмитрий Мережковский

Если в том знаке — Небесном Щите — воскресение мертвых будет, то в этом — оно уже есть.

Память о потопе сохранилась, кажется, у всех народов Нового и Старого Света: это, можно сказать, единственно общее и первое воспоминание всего человечества (Delitzsch, Genesis, p. 203). Но здесь, в Центральной Америке, оно сохранилось так живо, как больше нигде во всем мире, кроме разве еще древней Вавилонии — Шумеро-Аккада. Здесь это больше чем воспоминание — это как бы горячешный, все один и тот же, неотвязно мучающий бред: было вчера — будет завтра. Мало говорится об этом, потому что незачем: слишком хорошо помнят все — помнят, как «очевидцы»; и страшно говорить, язык прилипает к гортани.

«Раз в четыре года, — восьмидневный пост, в память о том, что мир погибал трижды», — сказано в древнемексиканском кодексе Telleriano Remensis, в подстрочном примечании к календарю годовых праздников, под 30 января, 12 yzcatli (Dévigne, 98). И больше ни слова; молчание — молитва: «О, Тлалок, Водяной, помилуй нас, не погуби!»

«Небо спустилось к воде (Океана), и в один день погибло все; все, что было плотью, истребил тот день», — как будто повторяет Платона календарный кодекс Chimalpopoca, Повествование Солнц (Donelly, 90): «В один день… остров Атлантида, погрузившись в море, исчез». Видно по этой краткости, что обоим рассказчикам одинаково страшно.

Несколько длиннее рассказ в поздней, XVII века по Р. X., записи, кажется, древнейших сказаний доколумбовой Америки, — в Гватемальском кодексе Popol Vuh: «Воды, поднятые Сердцем Неба, Гураканом, закипели, и нашел на всю тварь великий потоп… Падала с неба горящая смола, лицо земли почернело, черный дождь шел днем и ночью, и шум был в небе, как от бушующего пламени. Люди бегали, давили друг друга, взлезали на крыши домов, но дома под ними падали; взлезали на деревья, но деревья стряхивали их; прятались в пещеры, но пещеры давили их. Вода и огонь истребляли все» (Donelly, 91–92. — Roisel, Les Atlantes, 1874, p. 36. — Spence, 117.).

В Книге Бытия — только потоп, а здесь, так же как у Платона и Еноха, — пожар и потоп вместе, что, конечно, согласнее с «памятью земли», Геологией.

Надпись Паленкского храма (Palenqué), в царстве Майя, говорит о «страшном землетрясении, подымавшем землю волнами, как море», о зияющих кратерах, клубах дыма и потоках лавы, о всесокрушающем взрыве паров от соприкосновения подземных вод с расплавленными металлами. «Все это было, и память о том хранится в этих святых письменах», — заключает надпись. — «Шорох камней, влекомых прибоем, шелест катящихся раковин, шум волны, вьющейся рогом по берегу, слейте ваши голоса с голосом святых письмен, ибо мудрость та же, та же память и в вас» (F. de la Rochefoucauld, Palenque, 1888, p. 124).

«Люди сделались рыбами», — сказано в одном древнемексиканском описании потопа (Codex Vaticanus В, ар. Donelly, 89), и в древневавилонском:

Люди, как рыбья икра, воды наполнили.(Gilgam., XI, 214)

Тем же страшным запахом потопных вод — человечьей икры — пахнет глиняная дощечка Ниневийская и агавный листок древнемексиканского папируса. Чтобы двум рассказчикам на двух концах мира мог случайно прийти в голову образ такой меткий и странный, как «люди — рыбы», «человечья икра», невероятнее, чем то, чтобы один ключ мог отпереть два разных замка. А если совпадение не случайно, — значит, от Месопотамии до Мексики протянулась между этими двумя рассказами, как тончайшая паутинка, незримая нить.

Самое частое и древнее сказание почти всей доколумбовой Америки сохранило память о великом переселении народов, бегущих от какого-то ужасного бедствия на море (Conr. de Meyendorff, L’Empire du Soleil. Perou et Bolivie, 1909, p. IX).

«Книга Переселений», Tira, несомненно доколумбовский, очень древний кодекс Тольтеков, сообщает о восьми племенах, пришедших на берега Тихого Океана (M. R. Mena, Les arts anciens de l’Amérique. Exposit. du Louvre, 1928, p. 99). Надпись Паленкского храма говорит о таком же переселении племени Nahuatl Quiché: «Страшным ураганом горький Океан, вечно боримый людьми, прорвал плотины, разрушил дома, очаги, корабли. Видя то, союз народов бежал, ища спасения на твердой земле… далеко, далеко… Нас вели звероловы-кочевники через пустыни, болота и непроходимые чащи лесов» (De la Rochefoucauld, 102).

Родина Ацтеков — Aztlan — «земля на великих водах», «остров». С этим словом почти всегда связан иероглифный знак воды. Aztlan — Atlant, это созвучье, может быть, не случайно. Остров с горою, окруженною концентрическими кольцами стен и каналов, подобно Акрополю в столице Атлантов у Платона, изображается и на Ацтекских рисунках Ацтлана (Spence, pl. XIV, p. 202).

По тому же атлантидному плану построена и древняя столица Мексики, как видно из рисунка, сохранившегося от времен последнего Ацтекского царя, Монтезумы (Spence, pl. XIV, p. 202).

Сущность всех этих планов — сложное, в концентрических кольцах, сплетение воды и земли, как бы земноводный лабиринт.

«Остров Атлантида, погрузившись в море, исчез. Вот почему, до настоящего времени, моря этого нельзя ни переплыть, ни исследовать: ход кораблей преграждается множеством ила, поднявшегося над Островом», — сообщает Платон (Pl., Tim., 25, d). «В начале Внешнего моря находятся мелкие места; воды его тинисты, и тамошние подводные камни называются Мелями, brahê», — сообщает Аристотель (Aristot., de mirabilibus auscultationibus, 245. — Hennig, 10).

Ужас внушало пловцам это «Мрачное море» Тацита, «Травяное море» финикийцев, «Воды смерти» Гильгамеша. Только Христоносец — Христофор Колумб победил древний ужас.

Травами Саргасского моря, чья площадь, по исчислению Гумбольдта, вшестеро больше Франции, всплыла будто бы растительность затонувшего материка, как сено над скошенным, во время половодья лугом, и плавает так, вот уже десять тысяч лет: можно только подивиться, что люди поверили и еще верят этой нелепой сказке. Мы теперь имеем очень простое объяснение Травяного моря: множество плавучих водорослей, отрываемых, в пору летних тропических бурь, от прибрежных скал и коралловых рифов у Антильских островов, Виргинии, Порто-Рико, Гаити, Ямайки, и уносимых двумя теченьями, Антильским и Флоридским, образует бесконечные травяноводные степи (J. Peter, Atlantis, p. 20).

Скептики могли бы, казалось, радоваться: лишний довод в пользу Атлантиды пал. Но вот пример того, как надо быть осторожным в принятии мнимо-научных доводов за и против Атлантиды: ничего не говорит о ней Саргасское море в памяти земли, геологически, но, может быть, очень много говорит психологически, в памяти человечества.

В древнемексиканской летописи Cakchiquel повествуется о переселении из-за моря одного центральноамериканского племени: «Мы пришли на берег моря. Там собрались воины Семи Городов, и многие погибли на наших глазах (должно быть, от голода)». — «Как переплыть море? — говорили они. — Кто нам поможет? Был же там лес красноствольных деревьев (сосен). Мы нарубили шестов и, отталкиваясь ими, вышли в открытое море — в бесконечность вод» (Gatefosse, La vérité sur l’Atlantide, — 1923, p. 71).

Почему надо было не грести веслами, а отталкиваться шестами, — это мы поймем, вспомнив «Воды Смерти», преградившие путь Гильгамешу на Крайнем Западе:

Нет путей через море, нет переправ,Никем, кроме Солнца, не хожен тот путь,Замкнут Водами Смерти бездонными…Как же ты, Гильгамеш, переступишь их,Как Воды Смерти пройдешь?(Gilgam., X, 71–77)

Что это за воды, объясняет Платон: «Моря того нельзя ни переплыть, ни исследовать, потому что ход кораблей преграждается множеством ила, поднявшегося над Островом». Вот почему и Гильгамеш, подобно переселенцам Какшиквэльской летописи, не гребет веслами, а отталкивается шестами и, увязая в иле, чаще водорослей, гнутся шесты, ломаются (Gilgam., X, 141–158).

Очень знаменательно, что о самом главном, — почему нельзя грести, в чем увязают весла, — в обоих сказаниях умолчано: смрадный ил, как бы тлен целого погибшего мира, слишком страшен.

Если два рассказчика, ничего друг о друге не зная и расходясь во всем сказочном, сходятся в такой подробности, похожей на действительность, как эти шесты вместо весел, то очень вероятно, что они говорят о чем-то одном, действительно бывшем. Кто-то умер, мы не знаем кто, когда и как; знаем только, что умер и погребен на этом кладбище — Море Мрака, Водах Смерти.

Эти два сказания о Море Ила, так же как и те два — о «людях-рыбах», связаны тончайшею, от Вавилона до Мексики протянутой паутинкою. Силы небесные колеблются, рушатся горы, исчезают материки, а паутинка цела.

В безднах вод потопных, Вод Смерти, на Крайнем Западе, Гильгамеш находит Злак Жизни:

Неутолимое им утоляется;Имя же Злака: Вечная Молодость…Отнесу его людям, да вкусят бессмертья.(Gilgam., XI, 296–298)

Тот же Злак, райское Древо Жизни, находит, вместе с источником Воды живой, и Атлас-Енох там же, на Крайнем Западе, «Закате всех солнц» (Hén., XXII, 9; XXIV, 1–6; XXV, 4–6).