Сожженные мосты - Александр Афанасьев

Сотник Велехов об этом знал точно — потому что ниндзя он видел. Мертвого, правда, — живыми они не давались. Тогда они в составе усиленной рейдовой группы остановились на ночлег на знакомой заимке. Все сделали как положено — выставили посты, три человека подвижный пост и еще три человека у пулемета на крыше. Перекрыли все возможные пути подхода — минами, сигналками, датчиками движения. Те, кто просто ложился спать посреди тайги, не предприняв мер предосторожности, имел неплохие шансы больше никогда не проснуться…

Спасло их чудо. Двоих неизвестные сняли чисто, а третий, уже с двумя пулями в голове, падая, нажал на спусковой крючок автомата — и длинная, на весь магазин очередь разорвала ночную тишину леса. Через пару секунд очередь смолкла — зато по темной стене деревьев замолотили два автомата и пулемет тревожной группы, а через минуту по лесу шквальным огнем лупили и все остальные казаки. Еще через полчаса с небольшим на месте была дежурная вертолетная пара.

Под утро у самых деревьев нашли тело — это было редкостью, обычно не находили ничего, но тут, видимо, заслышали вертолет и решили не рисковать. Тело как тело — то ли кореец, то ли китаец, то ли японец. Средних лет, невысокий даже по их меркам, жилистый, мышцы будто каменные. Ни татуировок, ни шрамов — вообще никаких особых примет. Черное одеяние — просторные штаны и куртка.

На трупе нашли полный набор. Два ножа — боевой и метательный. Веревку с вплетенными нитями из кевлара и с грузиком на конце — можно препятствия преодолевать, а можно — голову тем грузиком пробить. Сверхлегкий карбоновый лук и стрелы с набором наконечников, в том числе отравленных. Длинная трубка — ее можно использовать как дыхательную, для плавания или нахождения под водой, а можно и как метательную, для дротиков. Несколько гранат различных видов. И, наконец, пистолет «Тай-Ци» калибра 5,6 с интегрированным глушителем, выстрел из которого напоминает тихий шепот — более крупный калибр ниндзя обычно не использовали, предпочитая подбираться вплотную.

Документов, естественно, на трупе не было — их никогда не бывало в таких случаях.

Вот так и разменяли — троих за одного. И говорить об этом совсем не хотелось…

В модуле открылась дверь, на разгоряченных спором казаков пахнуло ночной прохладой.

— Кто там? — есаул поднял голову, всмотрелся. — А-а-а-а… Заходи, друже, выпей с нами горилки. Дайте человеку стул.

Казаки подвинули стул к столу, поставили стакан, набулькали мутной, пробирающей до костей горилки. Вошедший — высокий, худой, темный лицом — остался стоять у двери.

— Мне бы с вами поедине… пан коммандер, — сказал он, путая русские и польские слова, как это делали здесь многие.

Есаул потемнел лицом — он и так был на взводе из-за того, что фугас со «Шмелем» нашли, а пришелец стал кем-то, на ком можно сорвать гложущее душу раздражение.

— Послушай, Радован, — сдерживаясь, заговорил есаул, — я тебе скажу то же, что и прошлый раз, и хочу, чтобы все казаки это послухали. Взрывчатку я тебе не дам и выстрелы к гранатомету тоже не дам, как ни проси. У тебя и у четников твоих — у каждого и так по стволу.

— Та у кого же их здесь нет? — сказал тот, кого назвали Радованом.

— У кого, не об этом говорим, друже. Говорим — о тебе. И о конаках[50] твоих. Ты доброго отношения не понимаешь, друже. Ты чету собрал — человек сто, и каждый ствол незаконный под подушкой держит. Мы на это глаза закрываем. И заметь, ни один казак, ни один полициянт в дома сербские не заходит — живите, как хотите, храните свои стволы. И когда мы тебя с твоими людьми в пограничной зоне видим, в том числе и по ночам, тоже внимания не обращаем. Тебя к столу пригласили — пригласили. Тебе горилки налили — налили. Вот и выпей с нами — у нас вон сотник Велехов теперь служит, он сегодня результат хороший, уже в первый день дал. А о взрывчатке не заикайся даже, не буди во мне дурное.

— Та не. Я за другое, пан коммандер.

— За другое… — протянул есаул, — сам сказал. Пошли…

Когда есаул вышел с гостем в ночь, сотник наклонился к уху сидящего рядом хорунжего Королева:

— А это кто был-то?

— Кто был… — Королев смачно отхватил от бутерброда с соленым сальцом, — это… Радован Митрич зовут его. Местный сербский поглавник, тут сербская община большая. Он у них вроде за атамана. Это называется чета…

— А они что… за нас?

— Да вроде за нас. Кое-кто тоже со спиртом хулиганит — но не все. У них другая беда…

Хорунжий наклонился к уху сотника:

— Беспокойный народ… Что ни месяц, на ту сторону идут. Иногда каких-то беженцев своих приводят. В Сербии-то беда… В Пожареваце[51] концлагерь, самый большой в Европе. В Сербию переселяют венгров, чехов, албанцев — только чтобы сербы опять не взбунтовались. Да и мало кто там остался — в России сербов больше, чем в самой Сербии.

— А что есаул на него собак спустил?

— Есаул-то… Да Радован обнаглел в самом деле. Несколько дней назад пришел и говорит: дай тонну взрывчатки, друже рус. И выстрелов к гранатомету в придачу. Его есаул чуть пинками не прогнал.

— А зачем ему?

— Зачем… Знаешь, что через месяц будет?

— Не.

— Видовдан[52]. День святого Витта. В этот день в Австро-Венгрии много чего интересного происходит. Много лет назад, я не видел, но отец с казаками за это гутарили, как раз двадцать восьмого июня у австро-венгров какой-то склад военный взорвался, да так, что и тут было слышно. Вот, наверное, Радовану и нужна для этого тонна взрывчатки.

— Понятно…

В модуль вернулся есаул, глаза у него были мутными, но на ногах он стоял твердо.

— Сотник Велехов. Выдь на час[53].

Сотник нетвердо поднялся, встряхнул головой, прогоняя хмель. Горилка и впрямь хороша была, но, чтобы гутарить, тут голова свежая нужна. Краем глаза заметил, что без команды поднялся подъесаул Чернов. Оно правильно — замбой должен обо всем знать, что в секторе ответственности своего войска происходит.

Вышли. Есаул с сербом стояли под фонарем, в желтом конусе бесновалась мошкара. Свежий воздух подействовал на сотника освежающе, хотя в голове гудело неслабо. Наверное, после контузии все-таки пить не следовало.

— Расскажи-ка, друже Радован, казакам, что ты мне рассказал, — потребовал есаул. — Да, кстати. Подъесаула Чернова ты знаешь, а это сотник Велехов.

Серб кивнул.

— Значит, так дело было, други. Мы с четниками заховались на границе в районе Буковице. Дело к ночи, видно плохо. И видим — идут. Первыми трое шли, у одного — очки ночные, еще у одного — какой-то прибор большой, вроде как бинокль, но побольше. И у всех оружие, а форма черная. Мы заховались, ни вздохнуть, ни охнуть, хорошо еще, у нас там землянка откопана. А следом еще пошли, такие же — и оружие у каждого. С границы шли, и так тихо, как тени, право. Словно есть — и в то же время нет.

— Ты не сказал, сколько их было-то…

— Трое, пан коммандер.

— Та не… Дальше которые шли.

— Сорок насчитали.

Есаул вдруг оглушительно захохотал, хлопнул серба по плечу, затрясся всем телом.

— Ну, ты дал, друже… Сорок. И как тени. Ну, ты дал… Пойдем лучше горилки выпьем, в самом деле. Сорок, ну ты дал…

Пошатываясь, есаул побрел к модулю. Сотник, несмотря на то что в голове был хмель, понял, что серб сильно обиделся. И сам бы он так не реагировал даже на откровенную глупость — сейчас ты так человека обидел, пусть он и глупость сказал, а завтра он тебе ценную развединформацию не понесет.

Подъесаул Чернов пожевал губами.

— Где, говоришь, было? — спросил он.

— У Буковице, там лесной массив начинается, — в голосе четника и в самом деле слышалась обида.

— Сорок?

— Сорок, Божьей Матерью клянусь!

— Пойдем-ка…

Обнявшись — непонятно, то ли серб вел их, то ли они серба, — побрели к большой штабной палатке. Стоящий на часах казак увидел их — и пропустил.

— Подожди…

Подъесаул снял с нашейной цепочки ключи, со второго раза открыл сейф, зашуршал бумагами…

— Помоги-ка.

Вместе с сотником они выложили на стол карту, включили освещение над столом. Наверху на карте сотник прочитал: «Рабочая карта коменданта сектора Ченстохов» — и печать.

— Ну-ка, покажи, друже, где это было. Только не рисуй тут ничего.

Серб склонился над картой.

Внезапно сотнику — пусть он был пьяный, но соображать не разучился — пришло в голову, что карта совершенно секретная и подъесаул Чернов, показывая ее командиру сербских ополченцев, совершает должностное преступление. И делает он это нарочно, чтобы серб, который не выпил ни капли, запомнил обстановку. Но говорить насчет этого сотник Велехов ничего не стал — мало ли как надо, может, так и должно быть. Тем более что Чернов — старше по званию.