Охота на дракона (сборник) - Анатолий Бритиков

Отчаянный вопль прорезал Тишину. Кричал поэт. Путешественник впервые в жизни видел, как человек самым настоящим образом рвет на себе волосы.

— А-а-а-а… — кричал поэт, — о-о… Я… Ведь это я должен был… Ведь это мне…

Никто его не слушал. Толпа уже стряхнула оцепенение, нарастал ее угрожающий рев. Взметнулись кулаки, тянулись к Герострату руки, и напрасно что-то кричали старейшины, и стражники уже бессильны были сдержать напор толпы. Перед самым носом Путешественника засверкали мечи, и в этот миг вспыхнуло красноватое сияние, перелилось через весь спектр и перешло в голубое. И вот уже Путешественник видит самого себя в разорванном гиматии, отражающимся в зеркале на стене темпоральной камеры. Диск возврата произвел экстренное катапультирование.

VI

Долго после этой истории Путешественник во времени испытывал сомнения в своей профпригодности. Ему казалось, что он никогда не научится понимать мотивы и психологию древних. Иногда же он думал, что ничего необычного в этой истории не было, и тогда он цитировал Экклезиаста:

“И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым — победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных богатство, и не искусным — благорасположение, но время и случай для всех их”.

Александр Копти

ГРУСТНАЯ ИСТОРИЯ ОБ АВТОМОБИЛЬНОЙ ШИНЕ

На одной из стандартных улиц стандартного города, на чердаке нестандартного старого дома, который вот уже четверть века подлежал сносу, но так и не сносился, жили старые вещи.

Самым крупным и заметным представителем этой компании был, конечно, сервант, местами потрескавшийся от невзгод и сырости, но тем не менее все еще солидно-внушительный, помнящий времена чарльстона и допотопных автомобилей, энтузиазм первых пятилеток, ночные черные “воронки”, затемнения времени и продовольственные карточки. Этот долгожитель был очень высокого мнения о своей персоне, а потому любил изрекать сентенции, читать лекции и нотации, рассказывать истории из своей богатой жизненной практики. Правда, остальным обитателям чердака все это быстро приелось, и они попросту старались не обращать внимания на болтливого старика.

Затем два рваных башмака, терроризирующих своим поведением остальную публику чердачной республики, оба почему-то на левую ногу, которые вечно были “под мухой” (для всех оставалось загадкой, где они умудрялись доставать спирт и бормотуху). Они первыми откликнулись на Закон о борьбе с пьянством и алкоголизмом и предложили создать трест “Сампей” по производству самогона и браги, рекомендовав свои кандидатуры на посты генерального директора и его зама. К сожалению, в народе эта идея поддержки не нашла. Поэтому браться срочно перестроились на употребление парфюмерной продукции, благо магазин находился в доме напротив.

Старенький велосипедный насос, страдающий одышкой и несварением желудка — поэт и мечтатель. Вещи подшучивали над ним, особенно тогда, когда раз в месяц насос устраивал литературные вечера и читал свои новые произведения, перепечатанные его подругой Ремингтон: поэмы о башенных кранах, оды, посвященные железобетону, стихи о компрессорной любви. Но, в принципе, он был безобидным малым и вносил в монотонную чердачную жизнь некоторое разнообразие.

Заносчивая резиновая галоша, вечно простуженная и кашляющая, наверное, поэтому лак на ее элегантной черной поверхности был в трещинах и подтеках — злая, как старая дева. Она одной из первых открыто высказала свое отношение к глобальным переменам, происходящим вокруг, заявив, что будь ее воля, она давно бы собрала всех новаторов в одну кучу и посадила бы в калошу. Поэтому за ней прочно укоренилось мнение, как о представительнице периода застоя.

Дамская театральная перчатка, бог весть какими судьбами попавшая на чердак, очень любила вспоминать о своих карнавальных и амурных похождениях и являлась великим знатоком светской жизни и журналов мод.

И, наконец, старенькая автомобильная шина, которая является главным героем нашей печальной истории.

Об остальных обитателях чердака — сломанных стульях, гвоздях, сундуках, ящиках и прочей мелюзге, мы рассказывать не будем, ибо их участие в нашей истории сугубо эпизодическое.

Как попала автомобильная шина на чердак, никто из вещей толком не знал, да и не интересовался, каждому хватало своих хлопот и забот. Известно одно — попала она туда довольно давно и с первого дня, когда ее заметили остальные обитатели чердака и приняли в свое избранное и в высшей степени демократическое сообщество, рассказывала одну и ту же грустную историю: о прежней жизни, которая всегда начиналась примерно следующим образом:

— Господи, если бы вы знали, как много я путешествовала. Никто из вас не может представить себе, какое это чудо: катиться по миру навстречу все новым и новым горизонтам, виражам и поворотам. Встречать старых и новых друзей, ощущать, что ты кому-то необходим…

— Куда уж нам, — обычно в этом месте с сарказмом скрипел сервант, — с сермяжным-то рылом да в калашный ряд.

— Да, это было прекрасное время, — продолжала шина, не обращая внимания на подначки слушателей. — Именно тогда я встретилась с огромным красивым и сильным Икарусом. Не одну тысячу километров проехали мы вместе. Я отдала ему все, что имела — любовь, красоту и сердце…

— Ха-ха-ха, — начинали сально смеяться братья башмаки, от удовольствия пошевеливая красными носами и по-пьяному нагло и бесцеремонно разглядывая шину, многочисленные заплаты и следы проколов на ней. Но она не слышала ни пьяного смеха башмаков, ни полных сарказма реплик серванта, ни сонливого сопения полуразвалившегося сундука. Мысленно она находилась в сказочно-прекрасном мире, давно канувшем в лету.

— Не сосчитать тех коварных выбоин и ям, от которых я спасала его. И он всегда знал, что в трудную минуту может на меня опереться. В каких местах мы только не бывали! Старинные кварталы центра и привольно раскинувшиеся новостройки, а иногда мы выбирались за город и наслаждались пением птиц и журчаньем ручьев, загадочным шепотом могучих деревьев и ароматами полей и лугов… А как прекрасно было возвращаться после рабочего дня в родной гараж, где мы принимали горячий душ, смывая грязь и пыль с натруженных тел, а потом всю ночь вспоминать разные смешные истории (особенно из жизни этих странных двуногих существ, которые именуют себя людьми) и крепко-крепко обниматься…

— Как я тебя понимаю, душечка, — томно ворковала дамская перчатка, сладостно вытягиваясь во всю длину и лениво шевеля пальчиками. — Как я тебя понимаю…

— А потом, — на глазах шины в этом месте неизменно появлялись слезы, — я и не заметила, как состарилась, стерся прекрасный узор протектора, одна за другой начали появляться заплаты. И наконец наступил тот жуткий роковой день, когда на моем тернистом пути встретился страшный ржавый разбойник-гвоздь, который и решил мою дальнейшую судьбу…

— Допрыгалась-таки, голубушка, — радостно звенели гвозди, — и поделом тебе, и поделом…

— В тот вечер меня разлучили с любимым. Но я уверена: он по сей день помнит меня! — на этом месте рассказ шины обычно прерывался, и на ее глазах выступали две прозрачные слезинки.

Старые вещи относились к этой категории довольно равнодушно, но не будем обвинять их в излишней черствости и бессердечии, ибо. слышали они этот рассказ уж никак не менее ста раз и знали его почти наизусть, а кроме того общеизвестно: своя рубашка ближе к телу!

Но однажды, когда автомобильная шина в очередной раз закончила повествование, за окном вдруг раздалось незнакомое басовитое гудение. Шина, услышав эти звуки, замерла на мгновение и вдруг стремительно подкатилась к окну.

— Он!.. Он приехал!!! — только и смогла выговорить она. Все вещи сорвались с места, и, пихая и отталкивая друг дружку, кинулись к окну. Даже старый сундук не устоял и, переваливаясь на коротких толстых ножках и шумно пофыркивая, протиснулся поближе к окну.

Действительно, прямо под окнами красовался сказочно-красивый “Икарус”. Ослепительно сверкало в лучах солнца его никелированное убранство, изумительные фасетчатые глаза-фары смотрели гордо и смело.

Все замерли, и едва слышный вздох восхищения и зависти пронесся по чердаку. Но “Икарус” вдруг выплюнул облачко сизого дыма и покатил дальше. Все в недоумении повернулись к шине, а она с немой тоской и отчаянием смотрела вслед удаляющемуся автобусу. Одинокая слезинка скатилась по пыльному, заросшему паутиной чердачному окну. А через несколько минут под окнами чердака остановился другой “Икарус”, такой же блестящий и прекрасный, и он тут же укатил дальше. Вещи тихо разбрелись по своим местам. Никто не знал, что в этот день автобусный парк открыл новый стандартный маршрут для жителей очередного нового стандартного микрорайона, который скоро доберется и до старого дома с его обитателями, чтобы стереть его с лица земли.