Мы, собаки и другие животные: Записки дрессировщика - Затевахин Иван Игоревич

И подчеркну еще раз: процесс обучения с использованием пищевых подкреплений также основывается на пищедобывательном поведении. Это означает, что собака получает пищу, совершив определенную работу. По сути, тем же заняты хищники в дикой природе: работа совершается, когда животное ищет и ловит жертву или отнимает добычу у более удачливого охотника, а затем поедает ее.

Так львы в Африке промышляют охотой, но при случае отберут добычу у любого более мелкого хищника. Поедание падали тоже работа. У туши умершего естественной смертью бегемота собирается целая группировка «санитаров саванны», выстраивающихся в очередь «к столу». Тут дело даже не в размерах самих «санитаров», а в том, что прокусить толстую кожу может далеко не всякий хищник или падальщик.

Первыми приступают к поеданию павшего китопарнокопытного грифы Рюппеля, которые, расковыряв добычу в самом доступном месте — в паху например, могут нырнуть в нее с головой. Тут как тут аисты марабу с их огромными долотообразными клювами. Подождав, пока грифы вскроют тушу бегемота, они бесцеремонно отгоняют их. Сами марабу свежую тушу расклевать не спешат, ждут «профессионалов», но зато могут долбануть клювом так, что другие падальщики, включая шакалов, спешат подвинуться. Марабу порой отхватывают от туши значительные куски. Последними присоединяются к трапезе стервятники с их изящными крючковатыми клювами, приспособленными для тонких «хирургических» операций, и голой шеей — они доедают остатки. И все это малоаппетитное, с нашей точки зрения, занятие, пир на падали тоже пищедобывательная деятельность. Причем стервятники, чтобы добыть пищу, идут на всевозможные ухищрения.

…Ростов-на-Дону, местный зоопарк, утопающий в зелени.

— Иван Игоревич, — с академической вежливостью обращается ко мне Александр Липкович, заместитель директора по науке биосферного заповедника «Ростовский» и по совместительству научный консультант зоопарка.

— Да, Александр Давидыч, — отвечаю я.

— А вы наблюдали когда-нибудь пищедобывательную деятельность стервятников? — спрашивает Липкович.

— А как же, даже снимал сообщество падальщиков на туше павшего гну. К слову, в саванне меня удивило, что эти птицы довольно контрастно окрашены, хотя и в бурых тонах.

— Так то были бурые стервятники, а наши, обыкновенные, еще краше! Их в Африке не видели?

— За работой — нет. Парили в вышине, красиво так…

— Хотите взглянуть, как они яйца поедают?

— Страусиные? Как в Африке? Камни будут бросать сверху, чтобы разбить? — уточняю я. Клюв у стервятников не очень мощный, птица не в состоянии разбить им прочную скорлупу, вот она и пользуется орудиями пролетариата — булыжниками, кидая их сверху на яйца.

— Ну, у нас все же не Африка, — с иронией в голосе говорит Александр Давидович, — обойдутся куриными, а что и куда они будут бросать, узнаем чуть погодя, — в голосе ученого звучат интонации бывалого лектора.

На земляной поверхности вольера, где обитают несколько стервятников, местами уложены плоские каменные плиты. Белые с черной оторочкой птицы с желтым «лицом» и горделивым профилем спокойно расхаживают, то и дело подходя вплотную к ограде и поглядывая на Липковича.

— Узнают, что ли? — спрашиваю я.

— Очень может быть, — отвечает ученый, — сейчас Станислав яйца принесет и пойдем…

Почти сразу материализуется зоолог Станислав с коробкой, в которой лежат куриные яйца. Мы осторожно заходим в вольер и раскладываем яйца по разным местам. Несмотря на то что наши операторы Вова и Саня перемещаются в пространстве в стиле «крадущийся тигр», стервятники изначально немного засмущались от изобилия людей с камерами и без оных. Однако постепенно приходят в себя и начинают приближаться к яйцам. Я внимательно осматриваю вольер в поисках камешков. В куриное яйцо, впрочем, попасть труднее, чем в страусиное, да и камней в вольере я не заметил.

Однако все проясняется довольно быстро. Самый смелый «желтолицый» подходит к яйцу, аккуратно, но решительно берет его в клюв и шагает к каменным плитам. Немного потоптавшись, он наконец выбирает ту, которая, на его взгляд, больше всего подходит для реализации задуманного, немного отводит назад голову и с размаху бросает яйцо на плиту. Яйцо разбивается, стервятник приступает к трапезе.

Что тут скажешь… Возможно, это естественное поведение, так сказать вариант номер два, который применяется птицами тогда, когда яйцо можно унести в клюве. А может быть, стервятники, оказавшись в неволе, гибко изменили пищедобывательное поведение и теперь не камнем бьют яйцо, а яйцо бьют о камень (кстати, орлы бородачи тоже кости на камни бросают — на бреющем полете). То есть вполне возможно, что для достижения результата они нашли и испробовали иной способ, прошли путь естественного обучения.

К слову, в Ташкентском зоопарке мы предложили стервятникам обратную задачу. Разбивать куриные яйца они умели и делали это уже лет 20. Мы решили посмотреть, насколько навык разбивать страусиные яйца камнями является врожденным. Может быть, стервятники учатся этому ремеслу, подглядывая друг за другом? В общем, мы предложили птицам свежее яйцо страуса. Эксперимент вышел что надо! Из трех птиц две буквально остолбенели, видимо ошеломленные самим фактом существования таких яиц. А один, самый хладнокровный (если без шуток, он доминировал в этом небольшом сообществе птиц), взял яйцо в работу. Он последовательно царапал его когтями, пытался колоть клювом. Потом наконец выбрал из кучки предложенных нами камень и бросил его в направлении яйца. Он учился попадать в яйцо камнем, пробовал разные из них, наконец подобрал наиболее удобный по соотношению «размер — вес» и после нескольких точных бросков разбил-таки яйцо.

В общем, эксперимент подтвердил: с размаху бросать что-то сверху вниз, чтобы разбить и добыть еду, — поведение врожденное. Но всему остальному (что бросать, куда и в каком случае) нужно специально учиться.

Какой-нибудь сердитый «гуру» дрессировки обязательно спросит: при чем тут домашние питомцы? Отвечаю: обучая собак, мы, по сути, «просим» их делать то же самое, что делают дикие животные, — работать за кусочек пищи, совершать определенные действия по добыванию еды. Разница лишь в том, что мы сами моделируем ситуацию, в которой животным нужно совершить определенное действие. Это единственное отличие от того, с чем животные сталкиваются в дикой природе ежедневно, — там ситуации моделирует природа.

Кстати, у некоторых приверженцев так называемой позитивной дрессировки (против самого термина ничего не имею, любая собака должна работать на позитиве, просто люди не понимают смысла того, о чем говорят) сам факт, что собака (или, скажем, дельфин) работает за еду, вызывает приступы истерики. Дескать, таким образом люди эксплуатируют бедное животное! Однако все животные, чтобы не умереть с голоду, работают. Даже корова ходит, щиплет траву и жует. Это непросто, это тоже работа.

Лучший способ обогатить условия существования животных в зоопарках — создать ситуацию, когда они работают, добывая пищу. Разрывая мешки, в которые завернуто мясо, разбрасывая щепу, в которую закопаны червячки, доставая из дупла фрукты, а еще лучше — занимаясь тренингом с кипером, животное не будет скучать. Оно занято и счастливо этим. И мы-то с вами знаем, что именно переход на кормление человеком, работа с человеком и на человека за еду сделали из волка собаку.

Кстати, возвращаясь к разговору о том, является ли собака, приносящая мячик, прирожденным охотником. Ответ неизменен: нет, хотя и бывает, что да, — это никак не связано! Наш несравненный Горка подавал упавшие предметы, получая за это еду. В одних обстоятельствах он был классическим «пищевиком», в других — прирожденным охотником, одно другого вовсе не исключает. А мячик (и не только) он приносил, потому что любил поесть и знал, как эту еду получить у мягкосердечных владельцев.

Но нельзя называть собаку охотником, когда она беспрерывно носит вам мячик для того, чтобы вы его бросили, поскольку получает от этого удовольствие, подкрепляясь возможностью этот мячик схватить. Поэтому, коллеги-дрессировщики, будьте корректны! Упоминая «мощный охотничий инстинкт» применительно к деятельности той или иной собаки, помните, что в одном случае вы говорите про «мощное желание поесть», а в другом — про «мощное желание поиграть», а вовсе не про то, о чем думаете.