Фебус. Принц Вианы (СИ) - Дмитрий Старицкий

Около повозки барона стояла рыжая кобыла — андалузка, меланхолично выдергивая сено из телеги.

Я перевел взгляд в трюм. Но там места уже не было. Все было занято лошадьми

— Позови шкипера.

Микал даже никуда не бегал, просто помахал рукой.

— К услугам Вашей Милости, — подбежавший шкипер стянул с плешивой головы вязаный полосатый колпак.

— Еще одну лошадь барка возьмет?

— Никак нет, Ваша Милость, просто некуда ставить, — развел старик руками.

— Саншо, подь сюда, — помаячил я инфанту. — Проблема есть.

Инфант, вникнув в суть, кивнул головой и, подойдя к борту, крикнул на берег.

— Это подарок старому барону от инфанта Кантабрийского дона Саншо. Так и передай. И смотри не потеряй по дороге.

И повернувшись в палубе, зычно прогорланил.

— Эстебан, быстро снес на берег узду и седло этой кобылы. И привяжи ее к телеге за чембур, чтобы спокойно трусила следом.

Когда все было сделано, как приказано, все пять возчиков поклонились нам, сняв головные уборы, испросили разрешения отправиться домой. Каковое немедленно получили.

Пустой обоз из четырех больших фур и одной телеги быстро скрылся в лесу за поворотом тракта.

Я еще посмотрел на противоположный берег — там никакой дороги не просматривалось. Ровная стена леса.

— Шкипер, часто тут разгрузка-погрузка происходит?

На берегу я увидел только три пары надолб, которые тут исполняют роль причальных кнехтов.

— Через два дня на третий, если не через день, Ваша Милость. Было бы чаще, но Анжер недалеко, большая часть товара туда уходит. А сюда больше по заказам возим, впрочем, как и по всей реке.

Уже завершались последние приготовления к отходу речного судна, когда на берег с громким топотом выскочила расфуфыренная кавалькада. Все всадники, кроме одного, были одеты в белые жакеты с длинной, скрывающей пуфы, юбкой воланами из белых, красных и зеленых вертикальных полос и зеленые шоссы. на которых блестели стальные наколенники. Под жакетами рыбной чешуей выглядывали кольчуги. У седел пристегнуты шлемы-бацинеты*. А вот возглавляющий кавалькаду всадник мог похвастать полным рыцарским доспехом. Тело его защищала корацина, руки и ноги полностью закрывали сочлененные латы. Даже ступни ног были в широких сабатонах*. Новомодные большие наплечники, с которыми не нужны рондели. И все это железо на нем мало того, что отполировано до зеркального блеска, так еще и серебряной насечкой покрыто. На голове шлем-салад* с ярко выраженным бугивером* и целая корзина белых перьев на шлеме — просто клумба из-под тонкого золотого обода. Прям, как на турнир вырядился воин. Шлем был откинут на затылок, открывая верхнюю часть лица с колючими льдистыми глазами.

— Скоттские* гвардейцы Паука с жандармом во главе, — прошипел мне Микал, одновременно натягивая тетиву арбалета.

Всадники на пляже, успокаивали разгоряченных коней, что нервно танцевали под ними. Эта минутное замешательство шотландцев дало достаточно времени, чтобы наши стрелки взяли их на прицел арбалетов.

Когда кто-то из шотландцев попробовал вытянуть лук из саадака, то моментально над ним в ствол бука вонзился, задрожав арбалетный болт, что тут же утихомирило и его, и всех остальных.

Руководивший ими жандарм неторопливо подъехал к сходням на своем огромном дестриере, скрытом попоной и доспехами, и зычным голосом огласил.

— Именем руа франков, вы все…

Договорить я ему не дал, порвав его шаблоны расхожей шуткой ХХ века.

— А он что, большой начальник? — и зубы скалю.

Жандарм впал в ступор от такого наглого оскорбления величия короны, которой он служит.

Наши люди на палубе также боязливо поежились, отводя от меня глаза. И за меньшее в эту эпоху отправляли на плаху.

Только дон Саншо позволив себе лениво поаплодировать, показал, что оценил мою шутку.

И еще в глазах сержанта я прочитал толику уважения.

— Лучше признай, что самая красивая девушка в мире — это Иоланта де Меридор, Дама моего сердца, — продолжал я грузить жандарма.

А у того, кажется, от возмущения в зобу сперло. Молчит, как рыба об лед, только глаза страшно таращит.

— Ну что стоишь железным болваном? Шлем мозги заклинил? Слабо взять конем такое маленькое препятствие?

Куда там. Тяжелые рыцарские кони прыгать в доспехах не умеют, и жандарм это знает твердо.

— Да я… — наконец-то разродился рыцарь. — Да тебя…

— Вежливые люди сначала представляются в благородной компании, — попенял я ему покровительственно. — Да где уж тебе этикету было научиться. Наверное, с гор за солью спустился, а тебя франки в гвардию забрали. Так до сих пор очухаться от радости и не можешь, что здесь тебе овец барать не приходится. Кстати, а где твоя клетчатая юбка? Я слышал, что дворяне скоттов носят юбки, потому что дому сами делают всю женскую работу. Это правда? Вы и младенцев грудью кормите?

Жандарм, несмотря на пару десятков килограмм железа на нем, лихо спрыгнул на песок, слегка присев. И тут же выпрямился.

— Барон Джон Кармайкл к вашим услугам, мон сьер, — ответил он и, снимая с седла страшного вида секиру и с гулом прокручивая ее вокруг кисти в латной перчатке.

— А ты всегда так дерешься весь в турнирном железе против безоружных и бездоспешных? Как это бла-а-а-ародно. Прямо железный дровосек. Уже боюсь!

Бинго! Удалось все же смутить этого терминатора, который с молчаливой злостью оглянувшись на остальных гвардейцев, и видя их молчаливую реакцию, сменил боевой топор на шотландский палаш* с вычурной гардой корзинкой.

И спросил меня в свою очередь, стараясь быть вежливым.

— Могу ли я узнать имя юного нахала, который скоро умрет? За кого мне свечку в церкви ставить?

— Конечно, можете, барон. Я — дон Франциск, принц Вианский. Племянник твоего руа. Никогда еще не дрался с железными дровосеками.

И встал так картинно позой, опираясь на меч. Типа, клал я на всех на вас с прибором. Имея за спиной почти два десятка арбалетов можно быть нахально-храбрым.

— Вот ты-то, сопляк, мне и нужен, — вскричал жандарм и лихо бросился вверх по сходням, пробуксовывая железными сабатонами на посыпанных песком наклонных досках,

Мама дорогая. Допинделся-таки я до цугундера. Сознание интеллигента разлива третьего тысячелетия, привыкшего к безнаказанности самых поносных оскорблений в сетях, впало в полный ступор при виде быстро приближающегося железного человека с метровым ножиком в руках, которым он меня собирается всерьез на пятаки порубать. Все вижу, все слышу, а сам даже «мама» сказать не могу. Полное оцепенение. А «за козла» ответить придется всерьез. Прямо сейчас. С летальным исходом.

И стрелки мои не стреляют в него, суки, а я так на них надеялся. Поединок же, никто не вмешается. Не бла-а-ародно это, епырть. Так и остальные шотландцы на берегу просто смотрят, не дергаясь.

И вот пока сознание старика-интеллигента находилось в оцепеневшем ожидании скорой смерти, тело юнца, дождавшись пока шотландский рыцарь вскарабкается на палубу, само сделало шаг назад в сторону, ловко увернулось от широкого размаха палаша и засадило прямым выпадом узкий меч прямо в левый глаз барона в щель шириной в ладонь между бугивером и шлемом.

Все пронеслось буквально за какие-то секунды. Я даже не успел, как следует осознать, что именно произошло. Как во сне, ей Богу. Полное ощущение, что все это сотворил я сам и я же сторонний наблюдатель за всем этим.

Попытался вытащить шпагу из глазницы шотландского барона, но она там прочно застряла, и у меня ничего не получилось.

А упокоенный бретер вдруг подогнул колени и с лязгом грохнулся на них, заваливаясь на правый бок.

Пришлось выпустить клинок из руки.

Рыцарь упал на палубу на бок, и откинулся навзничь. Звук был такой, как будто уронили шкаф с металлической посудой. Одновременно глухой и звонкий.

Шпага торчала из него могильным крестом. Почти прямо вверх.

Филипп подбежал к поверженному врагу, уперся ногой в его кирасу и с силой вытащил шпагу из черепа шотландца. Затем протер ее не совсем свежей тряпкой и протянул мне, держа двумя руками.

— Благодарю, юноша, — сказал я, убирая клинок в ножны. — Ну что стоишь — обдирай.

И кивнул на груду доспехов на палубе, которые минуту назад по ней так резво бегали.

У конных гвардейцев на пляже дошло до ума, что их предводитель приказал долго жить только после того, как Филипп с Микалом стали стаскивать с трупа доспехи — сначала шлем и бугивер, потом горжет* и наплечники, и тут же что-то возмущенно заболаболили между собой на неизвестном мне языке. Возможно гаэльском, так, кажется, он у скоттов называется. И накал выражений в их компании все поднимался.

Но тут на авансцену выступил дон Саншо. Точнее вышел он к борту барки, которая в данный момент исполняла роль рампы для выступления философа-разговорника.