За степным фронтиром. История российско-китайской границы - Сёрен Урбански

Иногда для участия в этой торговле монголы занимали деньги у китайцев. Отход от традиционного ремесленного производства и развитие новых потребительских нужд со временем привели к огромному накоплению долгов. Монгольские пастухи когда-то имели более высокий уровень жизни, чем китайские крестьяне, сейчас же устаревшая монгольская экономика стагнировала. В счет оплаты долгов китайские власти забирали сельхозугодья обедневших монголов. Кроме того, для выплаты своих долгов, причиной которых чаще всего являлись непомерные налоги центрального государства, монгольские князья продавали или сдавали в аренду землю китайцам. Все это усиливало межэтническое напряжение и недовольство цинским правлением[209].

История этой ярмарки, таким образом, отражает судьбу приаргунского фронтира и его коренного населения. Жизнь кочевников с конца XIX века претерпела драматические изменения, так как экономически они все больше интегрировались в международную торговлю. Сейчас кочевники взаимодействовали с внешним миром чаще, чем когда-либо прежде. Сначала железные дороги увеличили торговлю, но в конечном счете они и подорвали эту традиционную форму местной экономики. Эволюция и упадок торговой ярмарки демонстрируют и то, как кочевники жили первоначально и как их территории постепенно захватывались.

Маньчжурские власти в последние годы цинского правления перешли от запрета к поощрению колонизации ханьскими китайцами пограничных регионов, фактически сменив свою политику в отношении Хулун-Буира и других монгольских территорий. Сейчас не только торговец, но и фермер мог зарабатывать на жизнь в степи. Периферия империи больше не воспринималась как отдаленная территория – она превратилась в объект развития. Небольшие группы китайских крестьян, чаще всего прибывшие из голодающих регионов, рассеялись по степи. Особенно активно заселялась Внутренняя Монголия, миграция в которую усилилась в конце XIX века. Численность китайских крестьян здесь значительно превысила число местных, то же самое случилось во многих других частях Маньчжурии в последние годы правления Цин[210].

Причиной таких трансформаций стало внедрение цинской «новой политики» – термин, обобщивший серию масштабных реформ китайской политики, управления, экономики, военной и образовательной сферы, затронувших большинство периферийных районов империи. Централизующаяся власть и расширяющийся бюрократический контроль были направлены на превращение Монголии в обычную китайскую провинцию. Влияние императорского центра сильно различалось во Внутренней и Внешней Монголии. Внутренняя Монголия, расположенная ближе к глубинному Китаю и более продолжительное время находившаяся под маньчжурским правлением, уже демонстрировала сильное китайское присутствие в торговле, политике и культуре. Китайская административная система к концу XIX века была уже частично внедрена в регион. Ситуация во Внешней Монголии отличалась. Она, как один из этнических фронтиров цинской империи, все еще управлялась опосредовано и феодально. Как и в других частях имперской периферии, во Внешней Монголии реформы осуществлялись посредством поощрения миграции ханьских китайцев и административной перестройки. Последнее было нацелено на постепенное приведение монгольской администрации в соответствие с китайскими стандартами с целью полного ее подчинения[211].

Увеличение российской угрозы в пограничных провинциях стало основной причиной усиления внимания к периферии и смещения цинской политики от запрета к поощрению миграции. Среди наиболее острых проблем, стоявших перед цинской властью, была охрана и заселение фронтира. Сложность также состояла в этнической композиции населения Хулун-Буира. Географическая целостность этого отдаленного пограничного района провинции Хэйлунцзян, все еще по большому счету населенного полукочевыми монголами, наделяла его особым политическим весом.

Хулун-Буир был включен в общую административную систему Китая в 1906 году, за несколько лет до Халхи и других районов Внешней Монголии. Трансформация Хулун-Буира следовала образцу разделения на хошуны во Внутренней Монголии. Политически традиционные знаменные структуры были реорганизованы в обычные гражданские администрации и переданы ханьским чиновникам. В июне 1908 года должность имперского наместника (амбаня), который также имел военный ранг знаменного заместителя главнокомандующего хулун-буирского гарнизона (фудутун), была упразднена. Новый китайский чиновник-хань в ранге окружного интенданта (даотай), направленный губернатором провинции Хэйлунцзян, принял полномочия главы Хулун-Буира. Помимо этого, для управления китайским населением был введен пост нового гражданского ханьского губернатора[212]. Регион по китайскому образцу был разделен на три части (фу): Хулун-тин – на востоке, Шивэй-чжили-тин – на севере и Лубин-фу – на западе, с управлением этими районами в Хайларе и новых гарнизонах Цзилалине и Лубине[213].

Реформы также затронули налогообложение и военную сферу. Местное мужское население до реформ призывалось в знаменные войска, основной задачей которых была охрана границ с Россией. Однако после 1906 года китайские военные постепенно взяли контроль в свои руки. Новые гарнизоны, укомплектованные китайскими солдатами, были созданы в трех административных центрах – Хайларе, Лубине и Цзилалине. Другим вопросом были государственные финансы. Китайская администрация ввела для населения Хулун-Буира налоги с продаж скота, рыбы, древесины и зерновых. Культурная и социальная ассимиляция также поощрялась – были разрешены браки между ханьскими поселенцами и монголками, кроме того, монголам разрешили пользоваться китайскими именами и вести делопроизводство на китайском языке[214].

Введение национального образования было одним из наиболее противоречивых элементов реформ. Ранее в Хайларе существовала только одна школа для баргутов, в которой обучались от двадцати до тридцати учеников. Детей учили устному и письменному маньчжурскому, но само обучение проходило на монгольском языке. Начиная с 1906 года китайская администрация открыла в Хулун-Буире несколько школ, в которых детей представителей коренных народов обучали на китайском языке. По сравнению с российской периферией и попытками вовлечь бурят Агинской степи в российскую образовательную систему доля детей кочевников, получавших начальное образование, была значительно выше на китайской стороне Аргуни. Местные элиты, однако, были категорически против введения обязательного образования не только потому, что оно проходило на китайском языке, но и потому, что это противоречило кочевому образу жизни – вряд ли пастухи на продолжительное время стали бы устанавливать свои войлочные палатки у школ. Сопротивление приняло форму открытого протеста, организованного хулун-буирскими лидерами, что привело к свертыванию некоторых планов китайских властей. Помимо недовольства введением китайского начального образования, пастухи и местные элиты не принимали новые институты, правила и налогообложение. Многие правящие монгольские князья, контролировавшие использование пастбищ внутри своих хошунов, опасались, что «новая политика» урежет их права[215].

МЕЧТА СУН СЯОЛЯНЯ О КИТАЙСКОМ ХУЛУН-БУИРЕ: ПЕРЕМЕЩЕНИЕ КРЕСТЬЯН В СТЕПЬ

Кочевники Хулун-Буира не приветствовали ужесточения границ между их хошунами. Хошун, или знамя, представлял собой основную военно-административную единицу во время маньчжурского доминирования в Монголии. Земли знамени в прошлом не могли быть проданы или переданы. Однако Бюро колонизации, как и его российский аналог, в конце XIX века направило в регион землемеров в сопровождении военных, которые должны были произвести исследование перспектив колонизации и поделить выделенную землю на более мелкие участки для дальнейшего развития. Эти агенты колонизации осуществляли экспроприацию земли двумя способами: они покупали территории для постоянного использования или прямо конфисковывали некоторые участки[216].

Местность вокруг западной ветки КВЖД, проходившей по Хулун-Буиру, до открытия железной дороги в 1903 году была малонаселенной. Обеспокоенные российским вторжением в Маньчжурию во время Боксерского восстания в 1900 году и увеличением численности казацких поселенцев, китайцы начали поощрять ханьскую миграцию для усиления китайского присутствия вдоль железной дороги и в приграничных районах Хулун-Буира. Проект развития Хулун-Буира вдоль этих линий с участием ханьских китайцев-мигрантов был разработан под покровительством военного губернатора Хэйлунцзяня и принят в 1902 году. Наивысший приоритет имел участок земли, примыкавший к полосе отчуждения российской железной дороги шириной около пятнадцати километров в обоих направлениях. Переговоры с монгольскими знаменами еще продолжались, однако расселение ханьских крестьян должно было начаться в этом же году. Собственность должна была быть предоставлена только «надежным» китайским семьям, что по большому счету означало выходцев из провинции Шаньдун.

Хулун-буирский окружной интендант Сун Сяолянь, который ранее возглавлял Бюро иностранных связей Хэйлунцзяня, входил в число самых решительных сторонников скорейшего заселения Хулун-Буира китайскими солдатами и крестьянами. Он призывал к «возвращению прав и усилению границ». Испытывая «глубокую ненависть к России и всему русскому», он предпринял ряд реформ, направленных на усиление китайских позиций в Хулун-Буире[217].

Первый шаг Суна соответствовал его призыву – реформа пограничного контроля. Местные кочевники охраняли степную