Другие времена - Евгений Мин

— Постойте!.. Где Корниец? .. Отыщите ее.

Никто не успел откликнуться на его призыв, как в кабинет влетела Зиночка Корниец.

— Ну? — сказал директор. — Что же вы?

— Я все узнала, Герасим Матвеевич. Ей понравилось. Она не могла смеяться, потому что у нее болит зуб, коренной, справа.

— Понравилось? — облегченно вздохнул директор.

— Очень... Только она говорит, что платья нужно удлинить на два пальца.

— На два? — удивленно поднял брови директор.

— Или на два с половиной. Мода меняется.

— При чем тут мода? .. Кто же она?

— Закройщица в образцовом ателье «Светлана». Она шьет жене Фунтикова.

— Закройщица... — повторил директор.

Он встал из-за стола, расправил плечи, улыбнулся широкой административной улыбкой и протянул руку главрежу.

— Поздравляю, Генрих Генрихович, с премьерой. Видите, все хорошо прошло, а вы волновались. Нервы, нервочки... Видите, все отлично!

Немного помолчав, он прибавил:

— А платья все-таки нужно удлинить на два сантиметра. Ничего не поделаешь, мнение зрителя — высший суд!

Дочь эскулапа

Утром у меня было тридцать семь и два. Катя вызвала врача из поликлиники.

В семь часов вечера, когда я лежал в постели, а Катя вязала кофточку, пришла она — молодая, красивая, в голубых солнечных очках и халате условно белого цвета.

— Садитесь, доктор, — любезно предложила Катя.— Извините, как вас зовут?

— Элида Капитоновна, — свирепо сказала медицинская красавица. Чувствовалось, что она обижена своим несовременным отчеством.

— Ну, кто из вас? — строго спросила она.

Катя показала на меня.

— Он, мой муж.

— Градусник! — скомандовала великолепная Капитоновна и, сняв очки, холодно посмотрела на меня серыми светящимися глазами.

Наверное, как малогабаритный, я не понравился ей.

— Утром у нас было тридцать семь и два, — сказала Катя.

— Мало ли что у вас было утром, ставьте сейчас!

Через пять минут она брезгливо вытащила градусник.

— Тридцать шесть и девять, — сказала она голосом волка из мультфильма «Ну, погоди!».

Катя покраснела:

— Утром у нас было тридцать семь и два, потом он спал и потел,— оправдывалась она, как первоклассница, не выучившая урок.

Прекрасная Элида показала все тридцать два прекрасных зуба.

— Не мешайте! Я же не лезу к вам в кастрюлю. Мужчина, раздевайтесь!

Клюнув меня в спину фонендоскопом, она тотчас же отпрянула:

— Здоров! И нечего морочить голову.

Катя побледнела.

— Послушайте, девушка, будьте вежливой.

— Я не девушка, — оскорбилась Элида, — а старым тоже нужно вести себя.

«Старым!» Этого Катя не выдержала. Нам было всего по сорок.

— Послушайте, девушка, — сказала она ледяным голосом, — где вас этому учили?

— Хамите! — взвизгнула дочь эскулапа. — Ну так лечитесь сами. — И пошла к выходу.

Катя устремилась за ней. Положение было сложное, я чувствовал, что должен вмешаться, — но как?

И вдруг мой лечащий врач остановилась как завороженная возле дивана, где лежало Катино вязанье.

— Что это? — спросила она типично женским голосом.

— Кофточка, — сказала Катя, — самая обыкновенная.

— Обыкновенная?.. Это же чудо!

— Шестьдесят процентов мохера и сорок шерсти.

— Сорок? Как это у вас получается?

— Очень просто. Вот здесь ажур, а тут резинка.

— Потрясающе!.. У меня не выходит.

— Если хотите, помогу.

— И вам не трудно?

— Нисколько.

— Скажите, а этот рисунок из журнала?

— Нет, сама придумала.

— Чудненько!

— У меня есть и другие, могу принести.

— И не жалко?

— Что вы!..

— Ой, какая вы добрая!

Катя ушла, а Элида впилась жадным взглядом в Катину кофточку, перебирая, как кошка, пушистую шерсть своими длинными розовыми ноготками. На меня она не обращала внимания. Я стоял, как статуя с обнаженным торсом.

Катя вернулась с грудой рисунков. Скоро она и Элида беседовали, как давние подруги, называя друг друга по имени.

— Мне кажется, этот фасончик, Катенька...

— Что вы, Элидочка! У вас пряменькие плечики.

— Вот уж нет, смотрите! — воскликнула Элнда и осталась в легкой кофточке, под которой угадывались идеальные плечи.

У меня стрельнуло в пояснице. Должно быть, радикулит.

— Простите, Элидочка, я ошиблась, но все-таки этот будет лучше.

— Нет, Катенька, у меня шея...

— Прелестная шейка!.. А может, этот, с открытой грудкой?

У меня застучали зубы. Наверное, начиналась лихорадка.

— А здесь, в этом месте, у меня немного широковато.

Я кашлянул, боясь, что они займутся более подробным разбором деталей.

Первой очнулась Катя.

— Боже мой! Почему ты голый? Ты же замерзнешь!

— Бедненький! — сжалилась Элида. — Надо вас осмотреть. Поглядим, что у вас. Так, так...

Она внимательно выслушивала меня, выстукивала.

— Сердечко хорошее... Чуть глухие тона... В легких кое-что слышу... Но это не страшно: организм крепкий, упитанный. Тело молодое.

Странно, совсем еще недавно я был стариком. Затем Элида ласково сказала:

— Ложитесь на спинку, пощупаем ваш животик.

Я застеснялся.

— Ну, ну, без глупостей, — пригрозила она. — Я для вас не женщина, а врач.

Стыдно признаться, но прежде всего я видел в ней женщину.

Окончив осмотр, она сказала Кате:

— Ничего серьезного, но болезнь может развиться. Пока что нужно легкое питание, постельный режим и никаких излишеств.

При этих словах она улыбнулась, а Катя почему-то покраснела.

— Больничный на три дня, а потом приду. — Элида подписала медицинский документ и, захватив Катин рисунок, ушла.

Три дня я вел мученическую жизнь. Я был здоров, у меня ничего не болело, но Катя требовала, чтобы я выполнял предписания врача, который так чутко ко мне отнесся.

К концу третьего дня припорхнула Элида. В руках у нее, кроме врачебной, была еще хозяйственная сумка. Поцеловавшись с Катей, она помахала мне рукой.

— Привет! Как мы себя чувствуем?

— Доктор, я совершенно здоров.

— Посмотрим, посмотрим!.. Долой пижамочку, мальчик!

Вот я уже был мальчиком.

Осмотр опять был основателен. Катя влюбленными глазами глядела на Элиду.

— Умница! — похвалила меня Элида. — Все идет хорошо, можете есть любую пищу, гулять... Больничный на три дня, а потом ко мне в поликлиничку.

Расправившись со мной, она уселась на диван к Кате и вынула из хозяйственной сумки что-то розовое.

— Знаете, — щебетала она. — Я так боюсь... Буквально вся вздрагиваю.

— Сейчас посмотрим, — успокаивала ее Катя.— Так... Это спинка... Это грудка... Давайте прикинем на вас.

— Пожалуйста. — Элида быстро скинула халат и стала раздеваться дальше.

Не знаю, или она уже привыкла ко мне, или считала меня бесчувственным больным, но я был здоров и ушел на кухню.

Через три дня я отправился на прием к Элиде.

У дверей ее кабинета была очередь.

«Долго придется ждать», — подумал я, но в это время из кабинета выглянула Элида и сказала официальным голосом:

— Товарищ, который последний, войдите.

Я не сразу понял, что это относится ко мне.

— Товарищ последний, не задерживайте, — зашумела очередь дисциплинированных больных.

— Ой, как вы несообразительны, — засмеялась Элида, когда я вошел в кабинет. — Ну как, нервочки у вас в порядке?

— Вполне.

— Тогда смотрите!

Привычным жестом она сбросила халат. На ней была кожаная юбка, открывающая все ее ноги, и розовая вязаная кофточка, позволяющая полностью оценить неповторимые плечи и грудь мисс Поликлиники.

— Как?! — танцевала она вокруг меня. — Производит?! Облезть можно! Это все ваша Катенька-душенька!.. Сейчас я организовала бирюзовую шерсть и хочу...

— Пожалуйста, выпишите меня, я совершенно здоров, — сказал я.

Ее светящиеся глаза ярко разгорелись.

— Вот еще глупости! Сейчас мы на ВКК.

— Какое ВКК? — тупо спросил я.

— Врачебно-контрольная комиссия... Я вытяну из них еще десять дней. Не дрожите. Они не станут со мной связываться.

— Выписывайте, — с несвойственной мне твердостью сказал я.

Оранжевые губы растянулись в удивленной улыбке.

— Не понимаю!.. Не хотите еще погулять? Вам же сто процентов платят.

— Я здоров, и выписывайте меня! — в первый раз в жизни стукнул я кулаком по столу.

Элида вздрогнула, но тут же пришла в себя.

— Безобразие!.. Хамит, а еще считается интеллигентом, — прошипела она и, надев халат, подписала больничный листок.

— Извините, — сказал я уходя. В ответ услышал:

— Подумать только, у такой женщины такой ненормальный муж.

Без юмора

Погарский был здоров как бык.

Это сравнение слишком избито, но, пожалуй, не найти лучшего. Так считали все сотрудники Виктора Павловича.

В районной поликлинике он появлялся раз в два года только для того, чтобы получить справку для поездки за рубеж.

Участковый врач Зоя Николаевна Пинчук, истерзанная требовательными пенсионерами обоего пола, просила Погарского снять рубашку и, выслушивая сердце, стучавшее, как авиационный мотор, легкие, раздувавшиеся, как кузнечные меха, любовалась красивым мужским торсом.