Инферно - Дэн Браун

Когда устройство снова засветилось, Лэнгдон направил его на плоскую поверхность перед ними. Возникла Карта ада, ярко выделявшаяся в тускло освещённом окружении.

— Боттичелли на поверхности биотуалета, — со стыдом подумал Лэнгдон. К сожалению, это было наименее изящное место, где когда-либо демонстрировали Боттичелли. Лэнгдон окинул глазами все десять рвов и возбуждённо закивал.

— Ну точно, — воскликнул он. — Всё не так! Последний ров пороков должен быть заполнен больными, а не людьми, зарытыми вверх ногами. Десятый уровень — для лжецов, а не для священников-мздоимцев!

У Сиенны был заинтригованнный вид. — Но зачем кому-то понадобилось это менять?

— Catrovacer, — прошептал Лэнгдон, разглядывая маленькие буквы на каждой ступени ада. — Я не думаю, что это что-то означает.

Несмотря на травму, которая стерла у Лэнгдона воспоминания последних двух дней, он чувствовал, что сейчас его память прекрасно функционирует. Он закрыл глаза и воспроизвел две версии Карты ада в своей голове, чтобы сравнить их отличия. Изменений в Рвах порока было меньше, чем ожидал Лэнгдон…и все-таки он ощутил, как будто пелена внезапно опустилась перед ним.

Внезапно все стало совершенно ясно.

Ищите и обрящете!

— Что это значит? — допытывалась Сиенна.

У Лэнгдона высохло во рту. — Я знаю, почему я во Флоренции.

— Знаешь?!

— Да, и я знаю, куда мне следует идти.

Сиенна схватила его за руку. — Куда же?!

Лэнгдон будто только что стал на твердую землю с того момента, как проснулся в больнице.

— Эти десять букв, — прошептал он. — На самом деле они указывает на точное место в старом городе. Там все ответы.

— Где в старом городе?! — требовала Сиенна. — Что ты узнал?

Звуки смеющихся голосов послышались на другой стороне передвижного туалета. Еще одна группа студентов-художников проходила мимо, шутя и болтая на различных языках. Лэнгдон осторожно выглянул из-за кабинки, наблюдая за ними. Затем посмотрел нет ли полиции. — Нам нужно идти. Объясню по пути.

— По пути?! — Сиенна покачала головой. — Нам никогда не пройти через Римские ворота!

— Жди тридцать секунд, — сказал он, — затем следуй за мной.

С этими словами Лэнгдон выскользнул наружу, оставив своего нового озадаченного друга в одиночестве.

Глава 21

— Простите! — Роберт Лэнгдон погнался за студентами. — Извините! (ит.)

Они обернулись, и Лэнгдон осмотрелся вокруг как потерявшийся турист.

— Как мне найти Государственный институт искусств? — спросил Лэнгдон на ломаном итальянском.

Татуированный парень равнодушно выпустил клуб дыма от сигареты и ехидно ответил:

— Не говорим по-итальянски. — У него был французский акцент.

Одна из девушек, сделав замечание своему татуированному другу, вежливо указала на спуск к длинной стене около Римских ворот.

— Pi? avanti, sempre dritto.

— Прямо перед вами, — перевел Лэнгдон. — Спасибо.

Как было задумано, Сиенна незаметно появилась из-за передвижного туалета. Стройная тридцатидвухлетняя женщина подошла к группе, и Лэнгдон приветливо положил свою руку ей на плечо.

— Это моя сестра Сиенна. Она преподаватель живописи.

Татуированный парень пробормотал: — TILF. — И его друзья засмеялись.

Лэнгдон не обратил внимания. — Мы приехали во Флоренцию, чтобы провести год обучения за границей. Можем ли мы войти внутрь с вами?

— Конечно, — улыбнувшись, ответила итальянская девушка.

Когда группа проходила рядом с полицией возле Римских Ворот, Сиенна начала разговор со студентами, в то время как Лэнгдон, сутулясь, исчез в середине группы, пытаясь не попасться на глаза.

— Ищите и обрящете, — думал Лэнгдон. Его пульс подскочил от волнения, когда он представил десять Рвов порока.

Catrovacer. Находясь в центре одной из самых загадочных тайн мира искусств, Лэнгдон понимал, что эти десять букв — многовековая загадка, которая до сих пор не решена. В 1563 году, эти десять букв использовали для написания сообщений высоко на стене, внутри знаменитого Палаццо Веккио. Изображенные на высоте в сорок футов, они были едва различимы без бинокля. Столетиями они оставались скрытыми у всех на виду, пока в 1970-х не были обнаружены теперь уже известным специалистом по живописи, который потратил десятилетия, пытаясь раскрыть их смысл. Несмотря на многочисленные теории, значение сообщения и по сей день остается загадкой.

Для Лэнгдона этот код был как родной дом — тихая гавань в этом странном и бурлящем море. Все-таки, сферой интересов Лэнгдона были история искусств и древние тайны, а не биологически опасные капсулы и стрельба из оружия.

Впереди, к Римских воротам начало стекаться еще больше полицейских машин.

— Боже, — сказал татуированный парень. — Наверное, тот, кого они ищут, сделал что-то ужасное.

Группа приблизилась к правой части главных ворот Института искусств, где собравшаяся толпа студентов наблюдала за суматохой у Римских ворот. Немного зарабатывающий охранник равнодушно рассматривал пропуска студентов, входящих внутрь, больше интересуясь, что делает полиция.

Громкий визг тормозов разнесся по площади, когда хорошо всем знакомый фургон занесло у Римских ворот.

Лэнгдону было не обязательно на него смотреть.

Не сказав ни слова, они с Сиенной воспользовались моментом, проскользнув через ворота со своими новыми друзьями.

Дорога к входу в Институт искусств была поразительно красивой, без преувеличения можно сказать почти королевской. Массивные дубы выгнулись мягко с двух сторон, создавая навес, который окаймлял отдаленное здание — огромное, потускневшее желтое сооружение с тройным портиком и просторной овальной лужайкой.

Лэнгдон знал, что здание, как и многие другие в городе, было введено в эксплуатацию той же знаменитой династией, которая господствовала во Флоренции в течение пятнадцатых, шестнадцатых и семнадцатых веков.

Медичи.

Одно имя стало символом Флоренции. За три столетия правления королевский дом Медичи накопил несоизмеримое богатство и влияние, благодаря становлению четырех Пап, двух королев Франции и крупнейшего финансового института всей Европы. По сей день, метод учета, изобретенный Медичи, используется в современных банках — двойная система учета доходов и расходов.

Однако, величайшим наследием Медичи были не финансы и политика, а, пожалуй, искусство. Являясь, возможно, самыми щедрыми покровителями искусства за все время, Медичи поручили огромное количество заказов, обеспечивших становление Ренессанса. Список светил, получивших покровительство Медичи, колеблется от да Винчи и Галилея до Ботичелли — наиболее известная картина которого была результатом заказа Лоренцо Медичи, который предложил повесить сексуально провокационную картину над брачной постелью своего двоюродного брата в качестве свадебного подарка.

Лоренцо Медичи — известный в свое время как Лоренцо Великолепный за свою доброжелательность — был, в своем роде, успешным художником и поэтом и, как поговаривали, обладал превосходным видением. В 1489 году Лоренцо приятно отозвался о работе молодого флорентийского скульптора и пригласил мальчика переехать во дворец Медичи, где он мог практиковать свое мастерство в окружении изобразительного искусства, великой поэзии и высокой культуры. Под опекой Медичи юноша преуспел и в конечном итоге создал две самых знаменитых скульптуры в истории — Пиета и Давид. Сегодня мы знаем его как Микеланджело — творческий гигант, которого иногда называют великим даром Медичи человечеству.

Учитывая страсть Медичи к искусству, Лэнгдон представил, как приятно будет узнать семье, что здание перед ним — изначально задуманное как конюшни Медичи — превратилось в Институт искусств. Это спокойное место, которое сейчас вдохновляет художников, было специально выбрано для конюшен Медичи из-за близости к одному из самых прекрасных мест для верховой езды во всей Флоренции.

Сады Боболи.

Лэнгдон посмотрел налево, где за огромной стеной виднелся лес из более высоких деревьев. Огромные просторы Садов Боболи теперь стали популярной достопримечательностью туристов. Лэнгдон не сомневался, что если они с Сиенной попадут в сады, то пересекут их незамеченными, минуя Римские ворота. Кроме того, обширные сады изобиловали укрытиями — деревьями, лабиринтами, пещерами, нимфеумами. Более важно, что пройдя через Сады Боболи, они выйдут прямо к Палаццо Питти, каменной крепости, служившей резиденцией Медичи, и 140 комнат которой оставались одними из самых посещаемых достопримечательностей Флоренции.

— Если мы достигнем Палаццо Питти, — подумал Лэнгдон, — то до моста в старый город будет рукой подать.

Лэнгдон, как можно спокойнее указал на высокую стену, за которой был сад. — Как мы можем попасть в сад? — спросил он. — Я хотел бы показать его своей сестре, прежде чем отправиться в институт.