Падение - Илья Соломенный

После того, как Матвей уехал, их дружба превратилась в банальную переписку и обмен видеофайлами. У Соколова была своя жизнь — серьёзная, распланированная и опасная. Он участвовал в боевых стычках с мятежниками, рейдерами и контрабандистами. Петя, поначалу решивший, что друг сможет стать неплохой покрышкой в его незаконных делах, быстро понял, что такого не случится. Один-единственный разговор на эту тему показал ему всю категоричность Матвея в этом отношении. Тот знал, каким образом Годуновы заработали своё состояние, и принимал это — но совершенно точно не собирался хоть как-то участвовать в незаконном бизнесе.

Ещё один бастион рухнул, после чего Годунов, по наставлению отца, попытался выйти на «Нео-протезис», сблизившись с Кристиной, чей отец работал в корпорации. Но и тут Соколов умудрился воткнуть ему палку в колёса — даже находясь где-то далеко. Девушка, давно влюблённая в Матвея, просто не желали видеть рядом с собой никого другого, да и предыдущие «подкаты» к Лене играли явно не на руку Пете, о чём ему заявили прямо. Репутация бабника, сложившаяся у Годунова, в основном, по собственно вине, не делала ему чести в глазах Кристины.

Мысли, накатывавшие одна за другой, захлёстывали сознание Петра злобой. Он вспоминал все случаи, когда Матвей выказывал неодобрение действиями друга. Такое случалось постоянно — даже когда он был на службе. «Не стоит делать то, подумай об этом, не принимай глупых решений»… Петя знал, что хочет красивой жизни — но совершенно не принимал дорогу, выбранную Матвеем. Постоянная работа над собой, тяжёлые усилия на службе, долгий путь к успеху — всё это было не про Годунова. И каждый раз, когда они с Матвеем обсуждали что-то серьёзное, тот скатывался в попытки «образумить», как он выражался, друга, и наставить его на «правильный путь». Почти всегда это ужасно раздражало.

Всё это не было столь критичным до настоящего момента. До момента, когда пришлось выбирать, что важнее — собственное благополучие, оказавшееся под угрозой благодаря Соколову, или успех Матвея и его семьи.

— Мне не нравится твоё молчание, сын.

— Я…

— Ты понимаешь, что у нас нет выбора? В хищении груза со склада «Нео-Протезиса» обвинят либо Соколовых, либо — нас. А последний вариант меня совсем не устраивает.

Вновь затянувшаяся пауза.

— Как мы это сделаем? — наконец хрипло спросил Пётр.

Его отец, следивший за реакцией сына на протяжении всего их разговора, достал из ящика стола бутылку дорогого виски. Отпрыска не пришлось долго уговаривать, чего Сергей нисколько не опасался. Слабовольный Пётр лишь для окружающих его дружков был отчаянным сорвиголовой, гулякой и рубаха-парнем. На деле же отец прекрасно знал о неуверенности сына в самом себе, своих целях и стремлениях. И пользовался этим в тех случаях, когда требовалось. Как, например, сейчас.

Наполнив два стакана, Годунов-старший протянул один из них Петру.

— Чтобы полностью обвинить Соколовых, нужны монолитные доказательства. Их я обеспечу. У тебя будет две задачи, и их нужно выполнить безукоризненно. Во-первых: добудь отпечатки Матвея. Желательно — вместе с оружием, которое он подержит в руках.

Во-вторых: нужно найти хорошего юриста, который согласится подтвердить некоторые документы… Скажем так — «не глядя». Будет лучше, если он ни о чём не узнает. А если узнает — ты должен будешь решить эту проблему. Быстро, — тяжёлый взгляд чёрных глаз придавил Петра к стулу.

— Хорошо.

— Веди себя, как ни в чём не бывало, будь естественным. Отпечатки мне нужны уже через два дня, юрист — через неделю. После того, как я утрясу все детали — скажу тебе, чего ждать и как действовать. И пожалуйста, сын — не подведи меня снова. Теперь от этого зависит не только благополучие семьи, но и наши жизни.

— Что… Что случится с Соколовыми?

— Они исчезнут из нашей жизни — этого тебе должно быть достаточно.

— Я понял. Либо они — либо мы.

— Кажется, не понял, — Сергей Годунов отставил стакан в сторону, — «Либо» меня не устраивает. И если вдруг ты решишь совершить какую-нибудь глупость, знай — она будет последней в твоей жизни.

Глава 7

— Лицом к стене.

Я послушно упёрся лбом в шершавую перегородку. Всё происходящее начинало меня раздражать.

Один из конвоиров щёлкнул замком наручников и снял их. Затем отпер дверь камеры и скомандовал:

— Заходи.

До настоящего времени я никогда не бывал в изоляторе временного содержания. Слышал, конечно, о таких местах, но видеть их изнутри ни разу не доводилось. Что ж, вот и пришло время, #&@%.

Несмотря на стоявшую на улице жару, здесь было сыро и прохладно. Ни о каких удобствах, разумеется, и речи не шло — небольшой бетонный мешок пять на пять метров, вдоль стен — две пары двухъярусных кроватей. Нар, точнее. В углу, отделённый пластиковой шторкой, «благоухал» грязный унитаз. Обстановка, скажем прямо — не богатая.

Пока я разглядывал «убранство» изолятора, трое его постояльцев также внимательно изучали меня. Понятное дело — их весьма удивил новичок в дорогущем костюме, совершенно не вписывающийся в местный интерьер.

Один из трёх явно был жителем горных районов побережья. Коренастый, носатый, черноволосый и заросший густой щетиной. Двое других — бродяги из трущоб, невесть каким чудом оказавшиеся в этой части города. Грязные, патлатые и вонючие, в изорванной одежде.

Все они сидели на корточках возле одной из стен.

— Чё замер? — хриплым голосом протянул один из бродяг и приветливо махнул рукой, — Присаживайся, в ногах правды нет. Докладывай, откуда такой красивый к нам приехал?

Занятно. Мужик явно понял, что я в такой ситуации оказался впервые и решил прибрать новенького к рукам. Разжиться новой одеждой, вероятно? Или потешить своё самолюбие? Неужели он и правда подумал, что такое прокатит? Меня подобное поведение лишь повеселило, хотя надо признать — в остальном ситуация была совсем не смешной.

— А ты кто такой, чтобы я тебе что-то докладывал? — поинтересовался я, решив сразу взять инициативу в свои руки, — Представься для начала, сыч.

«Сычами» в гигаполисе обычно называли бомжей