Принц и танцовщица - Николай Брешко-Брешковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На другой день в четыре часа в кафе «Ренессанс» Фазулла-Мирза представил княжне Дубенской Гвидо Барбасана. Угадав под скромным платьем девушки точеную фигуру, увидев классический профиль и серые печальные глаза, Барбасан убедился, что Персиани получит ящик самых больших, самых дорогих «Педро-Муриас».
И тут же, после нескольких общих фраз старый Гвидо с поистине чарующей галантности воспитанных, знающих свет людей предложил Елене Дубенской выступать в его цирке.
— Но ведь я ничего не умею, — потупившись, молвила девушка.
— Сумеете. После двух-трех репетиций! — обнадежил Барбасан. — Оставайтесь сами собой, и, право, мадемуазель, больше от вас ничего не потребуется. Здесь все — природная грация и световые эффекты. Цветные электрические лучи будут озарять вас. Я прикажу поставить самый мощный рефлектор. Это будет музыка для глаз под тихую, чуть слышную музыку оркестра. Белый круглый, под мрамор выкрашенный цоколь будет вашим постаментом. Несколько сменяющих друг друга поз, и это все! Не трудно? После первой же репетиции убедитесь сами, как это легко. Для вас! А другая, сколько бы ни старалась, ничего не вышло бы. Такой пластике нельзя научиться. Ее носят в себе, с ней надо родиться. Что же касается общества, в которое вы попадете, мадемуазель, его не надо бояться. Цирковые труппы — самые нравственные, самые добродетельные изо всех артистических трупп, какие только существуют на свете. Уверяю, мадемуазель, никто не позволит себе не только оскорбить вас, но даже и допустить какую-нибудь вольность в обращении. Наконец, у вас будут два таких покровителя, как я, это во-первых, и почтеннейший мосье Персиани, во-вторых. Завтра же после репетиции, — в успехе я не сомневаюсь, — тотчас же подпишем контракт.
Так сделалась «королевой пластических поз» княжна Дубенская.
Книга вторая
1. НИКАК НЕ УГОДИШЬ
Адольф Мекси, никогда или почти никогда не ошибавшийся в своих финансовых и политических комбинациях, самых рискованных, самых головоломных, споткнулся, когда ему пришлось иметь против себя не политику и финансы, а женщину, взбалмошную женщину с тысячами сменяющих друг друга капризами вместо характера.
Необходимо добавить: женщину, сильно его захватившую. Не будь этого, он послал бы ее к черту со всеми ее капризами, как и посылал до сих пор, до появления на своем горизонте Медеи Фанарет. Здесь дистрийский волшебник обжегся, и обжегся пребольно.
Когда Арон Цер доставил ему краденое колье, Мекси не верил глазам. Он поймал себя на мысли: это колье радует его больше, нежели обрадовался он революции и падению династии в королевстве, когда его наследным принцем был Язон.
Мекси не сомневался: теперь-то, когда сокровище у него, он завоевал Фанарет, завоевал навсегда.
Не она ли, кошечкой прыгнув к нему на колени, обнимая и целуя, щекоча губами ухо, шептала многообещающе:
— Сделай, сделай, и ты увидишь, увидишь, что преданнее, вернее твоей Фанарет не будет никого и ничего на свете…
Вначале, когда Мекси из рук в руки передал ей колье, он не сомневался, что так, именно так и будет.
Медея схватила колье. В глазах у нее потемнело, и она ощутила вдруг такую слабость во всем теле, что пошатнулась. Мекси уже готов был ее поддержать. Но, проведя рукой по глазам, овладев собой, она виновато, чуть-чуть улыбнулась:
— Вот я какая! Нервы… Слишком сильное потрясение. Наконец-то, наконец! — и она всматривалась в эти двадцать три скарабея, и каждый из них тускло, матово-оливковый, истертый временем, глядел на нее мистически и загадочно, как могут глядеть тысячелетия. Мекси, стоявший рядом, уже не существовал для Медеи.
А он-то рассчитывал на изъявления самой горячей, самой бурной признательности. И вместо признательности…
— Уйдите, уйдите! Какой вы не чуткий!.. Я желаю остаться наедине с этим колье, моим колье. Неужели вы не понимаете?
Мекси «понял» и удалился, хотя и с большой неохотой… Оставшись одна, Медея начала примерять колье, это сокровище двух королев, единственное сокровище, никому, кроме Фанарет, не доступное. Замкнулась платиновая застежка, и вокруг ее шеи легло заветное колье. И она вздрогнула, ощутив какой-то холод от прикосновения скарабеев к своей нежной коже. Из гранитных фараоновых саркофагов принесли они этот холод, и в нем тоже были тысячелетия…
Упоение и восторг сменились разочарованием. Она спросила себя: а что же дальше? Зачем оно мне, это колье, зачем, если я не могу в нем нигде показаться? Оно краденое, а, следовательно, мертвое для меня. Да, мертвое!
И виноватым оказался Мекси…
Кликнув Марию, она велела ей позвать дистрийского волшебника.
Он вошел сияющий, уверенный: теперь-то ждет его запоздавшая награда. Но вместо награды — ледяной душ. Зажав в кулаке драгоценность, Медея поднесла этот кулак чуть ли не к самой физиономии своего покровителя.
— Это насмешка!
— Я… я вас не понимаю.
— Насмешка, говорю! Например, я хотела бы поехать в этом колье на Гран При. Хотела бы, и не могу!.. Не могу, не могу, не могу…
— Медея, будьте же справедливы хоть раз, — жалобно взмолился бедный Адольф. — Ведь я вас предупреждал, а вы мне твердили в ответ, что вы будете довольны одним только обладанием. Вспомните! Вы же примирились с тем, что надевать его можно будет лишь в четырех стенах.
— Тогда примирилась, а теперь, когда оно у меня, теперь…
— Так что же делать? Какой выход? Вернуть Язону?
— Вы с ума сошли? Ни за что… Впрочем, есть выход…
— Какой?
— Вы должны лично объясниться с Язоном.
— Я?! Объясниться с Язоном?
— Да, да, почему бы и не так, раз я этого требую? Вы скажете ему, что колье у вас.
— Опомнитесь, вы требуете невозможного! Требуете, чтобы я сознался, что я вор…
— Миллиардер, как вы, может позволить себе такую роскошь. Важно получить от него документ, что он продал вам колье за такую-то сумму, и тогда я могу поехать на Гран При, и это будет такой фурор, такой… А что вам стоит предложить ему десять, двадцать, тридцать миллионов, сколько он потребует? Или вам жалко, жалко? — язвительно повторяла Медея, все еще зажимая в кулаке заветное колье и наступая на Мекси.
Мекси, попятившись, отвечал:
— Вы знаете, что для вас и ради вас я ничего не пожалею, но эта попытка принесла бы вам лишнее разочарование, а мне такое же лишнее унижение. Да не только унижение! Я сам дал бы этому молодому человеку повод обратиться к содействию полиции. Вдумайтесь, и вы поймете всю, всю… — он хотел сказать «нелепость» и сказал:- Всю странность вашего требования. Вы приказали доставить вам колье. Я доставил и теперь умываю руки. Делайте с ним, что хотите! — закончил с раздражением Мекси.
И, не дожидаясь, пока его отпустят, сам ушел. Минутой позже костлявая Мария дала совет госпоже:
— Сеньорита, конечно, это не мое дело, а только не следует натягивать струны. Я мужчин знаю мало, но, мне кажется, мосье Адольф не из тех, которыми можно помыкать без конца. Я все слышала, и мне тон его последних слов не очень-то понравился.
— Ну, хорошо, хорошо, довольно! — оборвала Фанарет свою камеристку, однако приняла ее совет к сведению.
Очутившись у себя в кабинете, Мекси сорвал гнев на своем личном секретаре, благо тот сам дал повод.
Ослепленный собственным успехом, Арон Цер возомнил о себе черт знает что. Нет никакого сомнения, он, Ансельмо Церини, облагодетельствовал своего патрона. Пусть бы кто-нибудь другой добыл колье, и еще с такой легкостью! Он будет дурак дураком, если на этой комбинации не заработает еще тысяч пятьдесят. Арон Цер уже успел изучить своего патрона, когда можно соваться к нему, и когда нельзя. Он учитывал «психологический момент». На этот раз, увлекшись жадностью, Арон пренебрег моментом и получил щелчок по носу. Увидев, что Мекси мрачнее мрачного плюхнулся в кресло, Арон начал приставать к нему:
— О, сколько же я натерпелся страху! Честное слово, гораздо легче было тогда пробираться на границу, чем теперь иметь дело с этим колье, чтоб ему…
Мекси, не подавая признаков жизни, молчал, стиснув зубы, не слыша или делая вид, что не слышит. Арон не унимался.
— Но я тоже не дурак! Я взял себе в помощники дипломата из советского посольства… Жулик, девяносто шестой пробы жулик! Он с места заломил сто пятьдесят тысяч франков. Я давай торговаться: какое там, ни одного сантима не уступил. Так я ему отдал все сто тысяч, а на остальные пятьдесят он, этот жулик, выманил вексель. Завтра я должен этот вексель выкупить. Патрон слышит? Завтра!
Патрон услышал. Вскочил и, затоптав ногами, он заорал:
— Вон! Пошел вон!
Арон, мелькнув фалдочками своего сиреневого жакета, моментально исчез. И как раз вовремя, ибо патрон вдогонку ему швырнул тяжелое малахитовое пресс-папье!..
2. НЕНАВИСТЬ