Петр Великий - Вольдемар Балязин

Первое свидание Алексея с отцом состоялось 3 февраля. Царь приказал собраться в Столовой палате Кремлевского дворца церковным иерархам, сенаторам, другим высшим чинам. Вошел царевич вместе с Толстым и, увидев царя, повалился ему в ноги. Он просил простить его, даровать жизнь, а он, в свою очередь, отрекается от всех прав на престол.

«Я окажу тебе милость, – сказал Петр, – но только с тем, чтобы ты показал самую истину и объявил о своих согласниках, которые тебе присоветовали бежать к цесарю». Алексей тут же назвал имена многих своих соучастников, и после этого Петр немедленно начал розыск в трех городах – Москве, Петербурге и Суздале, где жила Евдокия Федоровна. В Преображенском приказе оказались главные сообщники Алексея – Александр Кикин, Никифор Вяземский, Иван Афанасьев, Василий Долгоруков и Семен Нарышкин, а вслед за ними допросам и пыткам подверглись более пятидесяти человек.

Следствие проходило до середины июня 1718 года, когда на очных ставках Алексея и Ефросиньи установили вину царевича, а он сам попал в каземат Петропавловской крепости и был подвергнут пыткам, во всем уподобившись своим сообщникам и в конце-концов разделив участь большинства из них.

Мученица Евдокия и великомученик Степан

В предыдущей книге серии «Неофициальная история России» мы расстались с Евдокией Федоровной Лопухиной, первой женой Петра, когда по воле царя Петра была она пострижена под именем Елены и под конвоем отвезена в Суздальский Покровский женский монастырь. Сыну ее, Алешеньке, было тогда восемь лет. Вот к этому-то времени, к году 1698-му, мы и вернемся, чтобы узнать, как складывалась жизнь бывшей российской царицы Евдокии Федоровны.

Итак, старица Елена оказалась в монастырской келье. Помаленьку житье несчастной стало налаживаться: кое-кто из родственников тайно слал ей пропитание и одежду, а вскоре пришли и первые весточки об Алешеньке. Писали ей, что сыну живется вроде бы неплохо: у родного отца живет и тому обучается, что надобно знать да уметь будущему царю, однако же, как только думала она об Алешеньке, материнское сердце ее обливалось кровью: учили мальчика невесть чему одни почти немцы, а чему могли научить еретики православного царевича, в чем наставить? А если и попадались среди учителей русские, то оказывались сплошь пьяницы да бабники. А если бы ни дядька его, князь Никифор Вяземский, да духовник Яков Игнатьев, то оказался бы царевич полностью в дьявольских тенётах1.

Так жила она в тоске и разлуке, узнавая о всяких делах с горечью и обидой, вспоминая свое горькое, как тогда ей казалось, царское житье, словно далекую сказку. Год шел за годом и, думалось несчастной, что не будет в этой постылой, однообразной жизни никакого просвета…

Как вдруг через десять лет черное монашеское житье вроде бы кончилось: на Рождество 1707 года Яков Игнатьев тайно привез в монастырь 17-летнего Алешеньку.

Порадовалась и поплакала тогда Евдокия, нежданно осознав при встрече со взрослым сыном, что идет ей 38-й год и вот-вот окончится ее бабий век, которого она и не видела. А летом случилось нечто столь дивное, о чем она никогда и не помышляла: пришла к ней такая нежная страсть, о какой не смела мечтать Евдокия ни в родительском доме, ни в царских палатах…

В жаркий июльский полдень 1708 года отворилась дверь кельи, и на пороге Евдокия увидела Федора Пустынника, а рядом с ним незнакомого офицера в зеленом Преображенском мундире, в сажень ростом, усатого, сероглазого, почему-то, вроде бы, беспричинно улыбавшегося. «Здравствуй, Евдоша», – произнес сероглазый великан. И она тут же узнала в незнакомце Степана Глебова. Кровь бросилась ей в голову, и Евдокия даже пошатнулась, сразу же вспомнив их общее детство, невинное и сладостное. Отец Федор и Каптелина, сообразив, что они здесь лишние, быстро вышли за дверь, оставив их вдвоем. Ах, с каким наслаждением слушали они друг друга! Как сочувствовали и сопереживали, узнавая о несчастьях, постигших их за те годы, когда они почти ничего не знали друг о друге!

Рассказал ей Глебов, что вот уже 18 лет служит он в лейб-гвардии Преображенском полку и почти столько же лет женат. Однако ни в службе, ни в семье нет ему счастья. Жена попалась больная, детей у них нет, нет и любви. А по службе все пошло наперекосяк с первых же дней. Невзлюбил его Петр Алексеевич за бесчестье, которое учинил ему Степан: когда вызвал его 18-летний государь с ним бороться, Степан ему не поддался, и на глазах у многих офицеров и солдат положил на обе лопатки.

В открытую царь ничего плохого ему не делал, но чувствовал Степан: помнит «господин бомбардир», так звали Петра Алексеевича в полку, ту стародавнюю обиду и никогда ее не простит. Засиделись друзья детства до первых петухов, а потом зачастил Степан в Суздаль, где должен был отбирать рекрутов, да однажды и остался у Евдокии на ночь.

И пришла к ним такая нежная страсть, о какой не могли они и мечтать, потому что у обоих бились горячие сердца, истосковавшиеся по любви и ласке.

Степан приезжал и уезжал, а Евдокия писала ему одно и то же: «Не покинь ты меня ради Господа Бога, сюды добивайся». Она мечтала, чтобы назначили Глебова в Суздаль воеводой, и тогда были бы они рядом, и не нужно было бы долгими, медленно тянувшимися неделями и месяцами ждать встречи, а потом считать короткие и быстро летящие часы краденого счастья.

…И потекло для Евдокии и Степана новое время, и началась новая жизнь, и было им отмерено той жизни ровно десять лет. Наезжая в Суздаль, рассказывал Степан бывшей царице о разных дворцовых событиях: о том, как отправил царь своего сына учиться за границу, о том, что присмотрели Алексею невесту – Брауншвейгскую принцессу Софью-Шарлотту, да брак с ней оказался неудачным – умерла она через четыре года, оставив двух младенцев – годовалую Наталью и совсем еще малютку Петра. «Поговаривают, – рассказывал Степан, – что умерла немка от внутренней печали и горестных мыслей, которые мучили ее из-за измены Алексея Петровича с крепостной девкой князя Вяземского Ефросиньей, выкупленной из неволи вместе с братом ее Иваном мягкосердечным царевичем».

Когда оказывался Степан с ней рядом и спал в жаркой постели, не было на свете бабы счастливее ее. Ни у кого, верила Евдокия, не было такой любви, такой сказочной страсти, как у нее со Степушкой.

«Я тебя до смерти не покину…»

Когда уезжал Степан, то, плача от любви и ревнуя его до безумия, писала Евдокия, часто вместе с душеприказчицей ее Каптелиной, бесхитростные, как им казалось, письма, получив которые Степан, вконец потеряв голову, мчался в Суздаль.

Этих писем дошло до нас всего девять. Предлагаю вам фрагменты из семи из них. Прочитайте их, пожалуйста. И вы поверите, если до сих пор сомневались, что во все времена была на свете любовь, и есть поныне, и пребудет вечно, и что все-таки любовь воистину сильнее смерти.

Вот они, без малейшей переработки, точно такие, какими были, в самых сильных местах своих.

«Чему то петь быть, горесть моя, ныне? Забыл скоро меня! Не умилостивили тебя здесь мы ничем. Мало, знать, лицо твое, и руки твои, и все члены твои, и суставы рук и ног твоих, мало слезами моими обмывали мы, и не умели угодное сотворить…»

«Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя! Знать уж злопроклятый час приходит, что мне с тобою расставаться. Лучше бы душа моя с телом рассталась! Ох, свет мой, как мне на свете быть без тебя, как живой быть? Ей, ей, сокрушуся! И так, Бог весть, как ты мне мил. Уж мне нет тебя милее, ей Богу!.. Я тебя до смерти не покину, никогда ты из разума не выйдешь…»

«Ох, свет мой, любезный друг мой, лапушка моя, скажи, пожалуй, отпиши, не дай мне с печали умереть… Послала я к тебе галстук, носи, душа моя! Ничего то ты моего не носишь, знать, я тебе не мила. Ох, сердце мое надселося по тебе! Как жить мне, как без тебя быть? Ей, тошно, свет мой…»

«Послала я, Степашенька, два мыла, что был бы бел ты…»

«Ах, друг мой! Что ты меня покинул? За что ты на меня прогневался? Чем я тебе досадила? Кто меня, бедную, обидел? Кто мое сокровище украл? Кто свет от очей моих отобрал? На кого ты меня покидаешь? Кому ты меня вручаешь? Как надо мною не умилился? Что, друг мой, назад не поворотишься? Как на свете жить? Как ты меня сокрушил!.. Ради Господа Бога, не покинь ты меня, сюды добивайся. Ей! Сокрушуся по тебе!..»

«Радость моя! Есть мне про сына отрада малая… Чем я тебе досадила? Как прогневала? Ох, лучше бы умерла, лучше бы ты меня своими руками схоронил! Ей, сокрушу сама себя. Не покинь же ты меня, ради Христа, ради Бога. Целую я тебя во все члены твои. Добейся, ты, сердце мое, опять сюды, не дай мне умереть…»

«Пришли, сердце мое, Стешенька, друг мой, пришли мне свой камзол, кой ты любишь. Пришли мне свой кусочек, закуся… Не забудь ты меня, не люби иную. Чем я тебя прогневала, что меня оставил, такую сирую, бедную, несчастную?»

Любовь и смерть

А потом узнала Евдокия, что новая жена царя, Екатерина, родила сына, названного Петром, и поняла, что появился новый наследник, а Алешеньке теперь уготована жалкая, а может быть, и страшная участь.