Искатель. 1962. Выпуск №6 - Анатолий Днепров

— А помните, как мы счищали со статуй налипшую пахсу?

Сплошное «А помните?». И меня гложет мрачная ревность: я чувствую себя ограбленной оттого, что не пришлось мне копать Топрак.

Среди черной мрачной пустыни мертвые стены дворца хранили сверкавшую красками живопись и скульптуру — когда-то многоцветную. Сцены охоты и труда, портреты людей — мужчин и женщин, обилие сюжетов и разнообразие орнаментов не только раскрывают многогранную жизнь древних хорезмийцев, но и утверждают красоту и богатство материального мира. Нам достались лишь остатки этой живописи и осколки статуй. Но так содержательно и богато было древнехорезмийское искусство, что и по этим остаткам мы узнаем очень многое.

В настенных росписях все, что несут с собой земля, вода, воздух, солнце: птицы, рыбы, плоды, цветы; и всё, что несет с собой человеческая мудрость, творчество, потому что человек — частица этого радостного мира и его средоточие.

Перед нами юноша со свитком рукописей и музыканты, танцовщики и воины, сборщики фруктов, охотники, жрецы и цари. Археологи нашли «буквальное» подтверждение «правдивости» топракской живописи и скульптуры. Лук в настенном изображении охотника — это именно тот самый лук, который откопали в арсенале. Глиняный воин, облаченный в доспехи, словно обронил пластину своего панциря, которую археологи подобрали в раскопе.

На возвышении вдоль стен «Тронного» зала в нишах стояли группы статуй. Это скульптурная история хорезмийских царей династии Сиавушидов. Найденная в завале глиняная корона в виде белого орла была известна по изображениям на ранних (III века) монетах, чеканенных одним из первых хорезмийских царей — Вазамаром. Так археологи смогли определить «время жизни» дворца.

В комнатах «арсенала» в завале рухнувших с ген археологам попались небольшие дощечки-бирки с какими-то записями тушью: строчки ровные, буквы каллиграфически четкие, написаны опытной рукой профессионала.

Еще через год в уголке комнаты нашли полуопрокинутый глиняный сосуд. На дне его лежали кожаные свитки-рукописи. Совершенно такие же рукописи в настенных росписях на «портрете писца». Юноша в простой одежде красноватых тонов, в красном головном уборе с тамгой Сиавушидов держит перед собой коротконогий столик, похожий на поднос. На столике горка свитков.

Около 140 документов собрано в южной части дворца. Но почему рукописи попали в «арсенал»? Рядом с «арсеналом» сотрудники откопали две лестницы, ведущие на второй, разрушенный этаж. В верхних помещениях и хранился дворцовый архив. Часть его упала при обвале стен и потолочных перекрытий.

Большинство документов на коже в очень плохом состоянии. Но восемь «кожаных» текстов и все 18, написанных на дереве, «могут быть сравнительно легко прочитаны», как сообщил в отчете Толстов. Но что значит «легко», когда имеешь дело с языком, давно уже исчезнувшим? Ведь неизвестны значения букв, грамматический строй, нет хотя бы самого минимального запаса слов.

Оживить мертвые знаки, заставить их заговорить, разгадать их тайну, как была разгадана тайна египетских иероглифов, древней письменности племен майя и урартинской клинописи, — захватывающая, но очень сложная работа.

«Сравнительно легкое» чтение потребовало нескольких лет кропотливых исследований.

Документы подтвердили правильность выводов, подсказанных археологическим материалом.

В переводе на наше летосчисление записи произведены в период между 285 и 309 годами нашей эры. Последняя из них составлена уже во время падения дома Сиавушидов, когда основатель новой династии грозный царь Африг захватил власть и перенес в 305 году нашей эры столицу в город Кят, а дворец Топрак-кала пришел в запустение.

Я не раз слушала перекличку сычей на древних башнях Топрака. Я не раз пересекала пустыню, ощущая на себе мертвящую силу зноя и неумолимую жадность песков. И не удивлялась, что мудрые греки изображали время в виде тощего старика, пожирающего своих детей.

В песках мне иногда представлялось время с лицом той старческой маски из терракоты, которую подобрал Савицкий около КойгКрылгана. С лицом скорбным и мудрым, с иронической, горькой и загадочной улыбкой. Она вызывала у меня не страх, не робость, но все же некий грустный вздох, пока в одном из залов мертвого дворца над мертвой землей, о которых время давно объявило: «Это мое!», я не увидела танцующие ножки… Они самозабвенно резвились, поглощенные друг другом, эти танцоры. Не оглядываясь на грозных хорезмшахов, на полчища арабов Кутейбы, на монгольские орды Чингис-хана и наступающие вслед за ними пески пустынь, всеразъедающую седую соль. Они были заняты: они плясали — хорошенькие ножки — под палящим зноем и под свирепыми зимними буранами, радуясь жизни. И, не переставая плясать, перешагнули полтора тысячелетия. И время сдалось! Как сдалась когда-то смерть, завидуя земной девичьей любви в сказке Горького.

Я не сомневаюсь, что ироническая улыбка времени, когда оно заглядывало сюда, сменялось на терракотовой маске откровенной ухмылкой до ушей. И, наверное, не раз, подобрав подол погребального савана, оно лихо отплясывало в зале «Танцующих ножек», пользуясь темнотой и безлюдьем пустыни.

Ну что ж, данные археологии вполне соответствуют такой «концепции». Археологи нашли в завалах на полу скульптурный портрет танцора. Узколицый, тонконосый человек с черной ассирийской бородкой. А к шапочке его были приделаны козлиные уши. Нашлись в зале и обломки масок: какие-то черные фантастические рожи, хохочущие, с вытаращенными глазами.

Маски козлоухие, козлобородые применялись в Греции во время «дионисий» — празднеств в честь виноделия, урожаев, опьяняющего веселья. «…Так проходил он по всему свету, — рассказывает греческая легенда про бога Диониса, — насаждая растениями землю. И нет ни одного из греков или из варваров, кто бы не чувствовал его благодеяний».

Культ божества, родственного Дионису, существовал в Хорезме издревле. Археологи находили fro изображения в терракотовых фигурках и на флягах. В зале «Танцующих ножек» справлялись шумные хмельные праздники во славу осенних даров земли, во славу земледелия и обилия урожаев, во славу молодого веселья и молодого вина, хранившего аромат полей и солнца. Во славу вечного обновления жизни.

…Жаль расставаться с Топраком. Взобравшись на башню, так хорошо слушать ветер, сосредоточенно и значительно шуршащий в щелеватой пахсе, и смотреть, как удлиняются прозрачные фиолетовые тени, смягчая й пряча следы разрушений. Четче обозначаются рельефы стен, ниши, ступеньки лестниц, сводчатые перекрытия, арки, миниатюрные бассейны во двориках, троны зала царей, настенные медальоны гарема, глиняные фигуры зала побед. От этого Топрак становится еще одухотвореннее и таинственнее.