Погром в тылу врага - Сергей Зверев

– Какой Бен Ладен, вы охренели? – фыркнул Крутасов. – Он же вылитый Христос.

– А чего тогда плачет? – не догонял Оленич.

– Тундра ты, Гриша. Он не плачет – он мироточит…

– Я русский, выпустите меня… – внезапно взмолился узник с обратной стороны. Он услышал родную речь и прилип к решетке. – Умоляю, я ни в чем не виноват, меня держат здесь уже месяц, требуют признаться в том, чего я не совершал…

Он был сравнительно молод, неприлично оброс, глаза воровато блуждали, толком ни на ком не останавливаясь. В речи прослушивался еле уловимый восточный акцент – похоже, этот тип несколько лет прожил вдали от родины. Он бормотал, заламывая руки, что жил в Турции, работал в автосервисе на уважаемого Харгали-бея. Ну, и что с того, что он принял ислам, миллионы людей по всему миру принимают ислам, но они же не террористы? Аллах велик, что поделать? И то, что его похитили с заставы в Дагестане шесть лет назад, где он честно тянул воинскую лямку, разве ставит его в один ряд с международными злодеями? Ему запудрили мозги, заморочили голову. А теперь проклятые янки занимаются тем же самым. Он умолял, сводил ладошки, просил открыть, выпустить, он просто уйдет и никому не причинит вреда…

– Может, выпустим паренька? – дрогнуло сердце у сурового Крутасова. И тот, услышав его слова, жалобно что-то забормотал.

– Отставить, – нахмурился Олег. – Мужики, вы совсем-то с ума не сходите. Чего вы разнюнились, как кисейные барышни? Может, я не все понимаю в этой жизни, но сомневаюсь, что янки сеют по миру секретные тюрьмы, чтобы держать в них невинных граждан Востока. Не слишком ли накладное удовольствие? Мы его выпустим, а завтра он школу взорвет где-нибудь в Чечне или Дагестане?

– Но, бывает, и безвинных заметают, – смущенно возразил Крутасов. – Вот наш Загадкин, например…

– Стоп, – сказал Олег и плотоядно усмехнулся, заприметив НЕЧТО. – Ты очень кстати, Шура, помянул это недоразумение…

Капитан смастерил серьезную мину и на цыпочках подкрался к камере. Все… чугунный груз свалился с души! У долговязого «постояльца», сидящего на голом матрасе, не было сил подняться. Он только повернул голову, отыскал водянистыми глазами человека, отпирающего дверь, и в них возникло что-то отдаленно осознанное.

– Есть, нашелся! – восторженно вскричал Оленич (именно в его взводе служил потерявшийся солдат), оттеснил Олега и ворвался в конуру. Схватил солдата за грудки, встряхнул. Стукнули зубы. Десантник замычал. Ему, похоже, что-то вкололи. За двое суток парень не успел растерять человеческий облик, но камуфляж висел мешком, ремня и головного убора его лишили, и даже шнурков на громоздких армейских ботинках. Парень был всклокочен, физиономия вытянулась, обострилась, на висках проступали подозрительные розовые пятна, похожие на те, что возникают на спине после применения банок.

– Товарищ лейтенант… – пробормотал он заплетающимся голосом. – Вы это… как это говорится? Вы здесь? В физическом теле?

– Ага, Загадкин, во плоти, – подтвердил Григорий, отпуская рядовому обидную затрещину. – Не ожидал? Как в анекдоте, да? Жизнь почти наладилась, но тут вернулась жена.

Дернулась голова, рядовой распахнул глаза, недоверчиво и почти осмысленно выставился на склонившиеся над ним фигуры.

– Товарищ капитан… Это тоже вы? Такое возможно?

– Такое невозможно, товарищ боец, – сдерживая смех, сказал Олег. – Но раз такое случилось, значит, это кому-то нужно. Ты понимаешь, что происходит? Черт, как же тебя? У этого солдата имя есть? – спросил он у Оленича.

– Иннокентием зовут это чудо, – под ржач Максима и Крутасова просветил Григорий. – Кеша, проще говоря.

– Кеша хорошая птичка, – стал кривляться и дурачиться Крутасов. – Кеша умная птичка…

– А вот за пьянку во время выполнения боевого задания и недостойное поведение на вражеской территории эта птичка ответит. По всей строгости ответит, – пообещал Оленич. – Я не зверь, но толчки на будущей неделе будут драить не какие-то там гражданские лица, а вот эта глупая и недоразвитая птица.

– Постой, не горячись, – придержал его Олег. – Парень виноват не больше, чем остальные. Ты понимаешь, что происходит, боец?

– Да в порядке этот кекс, – вынес вердикт Крутасов. – Уже вялый, но еще не дурак. Радуйся, дурачина, еще пара уколов, и тебя бы даже в психушку не взяли…

Парень определенно подавал надежды. Его шатало, он хватался за стены, глупо улыбался. Двое суток, проведенных в жутком каземате, растянулись для Загадкина в невыносимую вечность. Помнил все – хотя и смутно, без подробностей, с нарушением хронологии. Он куролесил в поселке, сломал какой-то частокол, повздорил с сонным мужиком, торчащим из окна… Но это водка виновата. И не потому, что она водка, а потому, что паленая. За все ему крайне стыдно, но то, что было дальше, просто ни в какие ворота не лезет. Он уже догонял своих (вернее, он так считал, что уже догонял), как свалились эти демоны на джипе. Откуда они взялись? Перегородили дорогу, давай в него фонарями тыкать. Потом орали что-то на английском, а он терпеть не может этот язык, в школе имел по нему твердую двойку. Стали хватать его за руки, он и зазвездил им. Их счастье, что они имели численное превосходство. Автомобильное путешествие на полу под ботинками он помнил плохо, было больно и обидно. Потом его куда-то сгружали, тащили по холодным коридорам, бросили в эту камеру. Он все готов понять, но беспредельничать-то зачем? За что? Уже позднее дошло – с другим перепутали. Разорялись снаружи, кто-то оправдывался, потом возник подчеркнуто интеллигентный молодой человек в очках, охраняемый двумя громилами, таращился на Иннокентия, как на антихриста какого, ей-богу. Он неплохо понимал по-русски, вкрадчиво осведомился: вы, собственно, кто, молодой человек? Загадкин понял, что запираться бесполезно и спасет его только правда и ничего, кроме правды. Интеллигент немного побледнел, но учтиво кивнул и убыл. Какое-то время, вероятно, шла проверка. Периодически за решеткой возникали обалдевшие лица, но быстро пропадали. Так и не выпустили, черти! Орали люди в соседних камерах, ругались на причудливых каркающих языках. Несколько раз охранники тащили по коридору оборванных арестантов, и его трясло от страха. Принесли поесть, и после еды он почувствовал слабость. Ноги отнялись, он лежал, не мог подняться. В камеру вошли несколько человек, двое остались на пороге, третий сел на корточки перед онемевшим бойцом, раскрыл чемоданчик. Невысокий, весь такой гладкий, лоснящийся, с лысиной в центре макушки. Представился на ломаном русском доктором Винни Хэнсоном. Поднял шприц, выдавил излишки препарата и вкатил солдату точно в шею. Только он очнулся, как принесли еду. Только поел, налился чугунной тяжестью – опять нарисовался врач-вредитель, вкатил вторую пилюлю, после которой у рядового совсем стали мозги отказывать, и потекли галлюцинации. Третьей пилюли он не дождался, спасибо отцам-командирам…

– Молодец, Загадкин, – под сдавленные смешки объявил Максим. – Жизнь прожить нужно ярко, и все в ней попробовать. А то помрешь – и вспомнить будет нечего.

– Аллес капут, командир? – осведомился Крутасов. – Кешку на закорки – да на историческую родину? Учти, мы на этой точке как бы на птичьих правах, скоро керосином запахнет.

– Я бы с удовольствием, – вздохнул Олег. – Да подписался еще на одно дельце…

Пропади оно пропадом, это дельце! В кутузке было не меньше двадцати камер. Олег обходил их все, всматривался в лица заключенных. А те с надеждой смотрели на него, припадали к решеткам, что-то бормотали на языках, в которых он был ни бельмеса. Пожилые, молодые, буйные, апатичные. Кто-то с синяками, у кого-то нервный тик, у толстяка с морщинистым голым черепом была повреждена рука – он лежал на боку, массировал ее от локтя до плеча и исподлобья разглядывал человека в штормовке, который разглядывал его. Благоразумные люди здесь еще оставались – понимали, что хрен редьки не слаще. Да и куда бежать? Поймают, как ни бегай. А еще надо разобраться, в какой ты стране и с чем ее едят… Он обежал все камеры, с удивлением обнаружил, что здесь имеются даже две женщины. Обе в дальних камерах. Одна – фигуристая, черноглазая, с большими пронзительными глазами, ее голова была затянута платком. Вторая лежала на матрасе, укрывшись грязным одеялом, свернулась клубком, отрешенно смотрела в пустоту. Спутанные волосы разметались по щуплой подушке…

Здесь не было ни одной европейской физиономии! В чем прикол? Облажаться столь крупно чекисты не могли, не тот формат. Или фигуранта уже увезли? Допустим, вчера или позавчера. Или помер – от гуманного обхождения и чрезмерной чуткости обслуживающего персонала. И похоронен под горой – без креста и могильного холмика. Скрипя зубами, капитан бросился в обратный конец кутузки, выстрелил пальцем в мученика, знающего русский язык.