С Ермаком на Сибирь (сборник) - Петр Краснов

– Тамаша!.. Тамаша [41] , – кричали кругом Феди бегущие татары, и уже никто не понимал, кто кого ищет.

Татары, пробегая мимо Феди, спрашивали его торопливо:

– Ты видал его?..

– Кого?

– Шайтана!.. Шайтан, сказывают, забрался в стан. – И бежали дальше.

Не думая о том, куда бежит, Федя стремился только скорее выбраться из татарского стана. Он пробежал мимо большого, полыхнувшегося от него табуна, и наконец темная влажная ночь обступила его. Сзади остались крики поднятого на ноги становища. Оттуда скакали по всем направлениям люди, посланные на поиски соглядатая.

Отбежав по степи около поприща, Федя лег и притаился в холодной и сырой траве. Где-то, шагах в трехстах от него, рысью, возвращаясь в стан, проехало два татарина. Они оживленно разговаривали.

– Ищи шайтана в степи, – говорил один. – Он тебе сусликом обернулся, в нору юркнул и был таков.

– Да никого, видать, и не было. Это Джемаледдину попритчилось так…

– Из-за одного человека весь стан всколыхнули, – отвечал другой, и оба скрылись в степи, направляясь к татарскому становищу, где красным заревом снова пылали раздутые и разожженные костры. Там продолжалась сумятица.

Федя приподнялся с земли и осмотрелся. Кругом была безбрежная тихая степь. Темная ночь была в ней. Небо сияло и переливалось бесчисленными звездами.

Если бы Федя умел, как казаки, по звездам определять свое место?! Если бы он умел примечать по ветру, откуда и куда он шел, – он знал бы, где искать стан Ермака. Но, когда скакал на разведку, не думал об этом. От быстрого скока лошади бил ветер ему в лицо, и он не заметил, откуда он дул.

Еще и еще раз огляделся Федя.

Кругом тьма. Погасли, видно, костры казачьего стана, или не видно их за березовой рощей. Отовсюду глядит чернота ночи, и отовсюду равно веет сладким духом осенней травы.

С рассветом царевич Маметкул с пятью тысячами улан пойдет на Ермака!.. Он, Федя, кому Ермак доверил такую важную разведку, не даст знать об этом Ермаку.

Двадцать поприщ [42] отделяло их станы, и Федя мог бы за ночь добежать и сказать Ермаку все то, что он услышал на военном совете Кучума. Ну, задохся бы, ну умер бы от утомления, но раньше сказал бы все это, такое важное для Ермака.

Татары колеблются… Татары боятся казаков… Они пугают себя разными страхами… Они смущены… Смелей Ермак – ты сотнями победишь тысячи!

Куда бежать?!..

Сердце мальчика разрывалось от тоски.

Обладать такою тайной!.. Так блестяще сделать разведку – и не иметь возможности найти в этой безбрежной степи Ермака! О! Если бы иметь такой голос, что сказать тут, а там Ермак услышал бы его?!. Но нет такого голоса!

Все было понапрасну. И опасность быть схваченным и разорванным на части татарами, и потерянная лошадь, и пропавший Восяй.

Слезы полились градом по Фединым щекам, когда он вспомнил о своем верном Восяе. Порвали его там в этой суматохе татарские собаки.

– Восяй?! – крикнул Федя, и голос его слабо замер в степных просторах.

Федя упал на колени и скинул с себя татарскую шапку. Наступит рассвет, выступит царевич Маметкул с конною ратью, рассыпятся по степи уланские дозоры и скоро заприметят одинокого пешего в степи. Поймают его. Куда убежишь от конных?.. Поймают, привяжут ногами к хвостам лошадей и пустят их в разные стороны. Разорвут пополам Федино тело те лошади.

– Ну что же? Он шел на это!.. Он, Федя, не смерти боится, а боится того, как же не скажет он Ермаку всего того, о чем он узнал в Кучумовом стане?!

Ану поколеблется Ермак? Испугается тысяч татарских и сдаст?!

– Пусть я умру, – повторял Федя, – но дай мне, Господи, раньше смерти сказать Ермаку: смелее! не бойся их силы… Они боятся тебя!..

Федя бил лбом землю.

– Пресвятая Богородица, помоги, Пресвятая Богородица, научи, ходатайствуй, проси обо мне Ты, Скоропоспешающая в людской беде, приди и скажи Своему Сыну!.. Явись за меня Ермаку и благослови его на брань…

Федя лежал лицом в росистой траве, уже ни о чем не думая. Он примирился с грядущею смертью. И перед нею он встал и несколько раз в разные стороны крикнул, позвав:

– Восяй!.. Восяечка!.. Восяйчик!.. Восяй!..

Тишина крепко лежала в степи. Мертвым сном спала бескрайняя зеленая пустыня, и замер в ней звук Федина голоса.

Ночь все шла. И нельзя было никакими силами остановить ее мерную, ровную поступь.

Знакомое, радостное повизгивание и шорох в траве от быстрого собачьего скока заставили Федю очнуться от тяжелого раздумья.

– Восяй!

Собака прыгала подле Феди, стараясь лизнуть в лицо, что означало крайний предел ее ласки. Всем видом своим, упругими изгибами мохнатого тела она как бы извинялась и оправдывалась в своем опоздании. Точно говорила:

– Ты думаешь, хозяин, мне легко было уйти от собак так, чтобы они не заметили, куда я пошел. Ты думаешь – это так просто? Они так полюбили меня! Они так хотели, чтобы я остался с ними! Пришлось сказать, что у меня в степи спрятана косточка и что я только сбегаю за ней. А как побежал – надо было заметывать следы. Я прыгал… Я петли делал, а сам все искал твой след… И вдруг услышал: ты позвал меня…

Но Федя не понимал того, что глазами, изгибами тела и хвостом торопливо рассказывал ему Восяй.

Федя был озабочен.

– Восяй, – сказал он. – Ермак!.. Понимаешь, Ермак… Ер-мак!.. Мне надо Ермака!..

– Ах только-то, – будто ответил, настораживая уши и внюхиваясь подвижными черными ноздрями в степную даль, Восяй. – Но это так просто! Иди за мной!

Восяй поскакал по степи, оглядываясь, точно зовя за собою Федю.

Федя побежал за Восяем.

– Скорей, Восяй, скорей, – говорил Федя и бежал бегом, как добрая лошадь бежит рысью, доверив свой путь Восяю.

Светлела ночь. Раздвигались дали.

Рассвет приближался.

XXX Бой с царевичем Маметкулом

Ермак, не выходя из шатра, всю ночь прождал Федю.

С рассветом он вызвал трубача и приказал поднимать казачий стан. Печальные звуки хриплой трубы понеслись по березовой роще с набухшими росою тяжелыми желтыми листьями. В утренний куталась степь туман. Невидная за ним река текла тихо. Чуть слышно было, как лодки ударялись бортами друг о друга.

В осеннюю, холодную, утреннюю сырость тяжело и неохотно поднимались казаки.

Глухой говор стоял над станом. Конные сотни раздавливали пущенных в табун лошадей, пешие казаки протирали покрытые каплями росы стволы пищалей, сушили полки, осматривали кремни. Задымили костры. В маленьких чугунах казаки варили похлебку.

Ермак пеший вышел на опушку леса. Он ждал того юношу, которого так беззаботно просто послал вчера вечером на разведку. Ермак все обдумал и все решил. Он не колебался. Но ему надо было знать, каково настроение татар. От этого зависело то, как он будет действовать.

Под густою пеленою тумана еще крепко спала степь. Туман спускался на землю. Вверху он прорывался, и там, как сквозь кисею, просвечивало лиловатое рассветное небо. Осенний день обещал быть ясным и солнечным.

На востоке стали пробивать золотые солнечные лучи. День наступал ветреный.

Ермак вздохнул: «Или обманул меня тот молодец?.. Или попался?.. Или в степи блукает?.. Неопытен… Напрасно, пожалуй, я послал его».

Он повернулся и бодрым шагом пошел в рощу.

У разобранного шатра его ожидали есаулы.

Ермак приказал Мещеряку с конными сотнями следовать за ладьями, укрываясь крутым берегом Иртыша.

– Ваш бой – сабельный. Когда мы опрокинем татар – вы их погоните.

Остальным сотням приказал садиться на лодки и подниматься вверх по Иртышу к столице Сибирского царства – Искеру.

Казаки разобрались по лодкам. Внесли на атаманский струг знамена. Гребцы сели на весла.

Река еще клубилась в тумане, высокие песчаные, обрывистые берега ее начали просвечивать. За ними алмазами росы блистала и будто дымилась степь.

– На воду! – приказал Ермак.

Весла ударили по реке, и, шелестя заигравшею волною, челны выдвинулись в стену тумана.

День наступил. Широко развернулись зеленые дали. Они то скрывались обрывистым берегом, то вдруг развертывались до самого озера. Солнце светило ярко, все выше взбираясь по голубому, безоблачному своду. Мерно раздавались всплески воды, разбуженной веслами, и ровный скрип уключин. Далеко сзади за лодками легкой, высокой пылью пылили сотни Мещеряка.

Степью вдоль реки шли редкие казачьи дозоры. Дозорный казак остановился, вгляделся в даль и поскакал к реке. Напружив зад и упираясь передними ногами, храпя от страха, побуждаемая сильными ударами плети к самой воде сползла лошадь.

– Атаман! – крикнул, маша шапкой, казак. – Татары! Видимо-невидимо!.. Вся степь пылит.

Казаки на ладьях бросили грести и стали вставать. Ермак рукою указал причалить и вышел на землю. Он поднялся по обрывистому скату и стал смотреть вдаль.

Озор был в золотом сиянии от легкой пыли, подымавшейся вдали. Искрами вспыхивали огоньки солнечных отражений на татарских копьях, доспехах и саблях. Глухой топот несся от тысяч конских ног. Земля гудела.