Matador поневоле - Луис Ривера

Рафи уже почти коснулся земли, когда Мигель вдруг оступился и упал на спину. Видеть этого Рафи не мог, но по тревожным выкрикам и стуку падающего тела понял, что матадор на земле.

— Не вставай! — крикнул он, разворачивая капоте.

Рафи знал, что человек, лежащий на земле, сейчас выпал из поля зрения быка. И тот стоит сейчас, широко расставив ноги и пытаясь сообразить, что произошло. Есть несколько секунд, чтобы привлечь внимание быка к себе…

В этот момент произошло то, чего он боялся больше всего. Один из работников, молодой парень, недавно принятый на работу, но уже успевший зарекомендовать себя как человек, у которого руки думают вперед головы, закричал: «Торо! Торо!» — и замахал неким подобием мулеты. Этого Рафи тоже видеть не мог, но он слышал крик и слышал, как бык сорвался с места, атакуя новую жертву.

Рафи отчаянно заорал, но было поздно, бык не обращал на него внимания, его занимал только человек, стоявший впереди.

Рафи похолодел. Он понял, что сейчас будет. Парень не переставал звать быка и дразнить его мулетой. Бык мчался прямо на него, как огромное ядро, выпущенное из гигантской пушки. А между ними, прямо на пути торо, пытался подняться на ноги перепуганный до смерти Мигель.

Бык даже не заметил препятствия. Его мощная грудь со страшной силой ударила сумевшего сесть Мигеля в лицо и опрокинула навзничь, а заднее копыто врезалось в голову человека, раздавив ее, как гнилую тыкву.

Мигель умер мгновенно, даже не поняв, что же произошло.

В грянувшей тишине было слышно, как рога торо с треском вошли в толстую жердь забора. Один рог сломался. Но на это никто не обратил внимания. Взгляды стоявших вокруг загона людей были обращены на распростертое на земле тело. Там, где должна была быть голова, виднелось красно-серое месиво.

Рафи, как подкошенный, рухнул на колени.

ГЛАВА 12

— Ты убил его, — сказал дон Мануэль. — Если бы твоя смерть могла мне вернуть моего мальчика, я бы, не задумываясь, убил тебя. Но это ничего не изменит. Мигель мертв. Уходи. Уходи, и пусть тебя преследует мысль, что ты виноват в смерти моего сына.

Рафи стоял перед ним, опустив голову, судорожно сжимая в руках дорожную сумку. Больше всего ему хотелось сейчас, чтобы дон Мануэль вышел из себя и взял его жизнь в обмен на жизнь Мигеля. Но он знал, что этого не будет. Ему действительно предстоит жить с этим ужасным чувством. Он виновен в смерти человека. И пусть в этой смерти была не только его вина, но именно он заставил Мигеля выйти на бой. Поэтому не имеет значения, что тот парень вмешался так не вовремя. Как не имеет значения и то, что сам хозяин не послушал его совета и оставил рабочих глазеть на поединок. Все это неважно. Главный виновник он — Рафи. И от этого никуда не денешься.

Слова, которые сказал ему сейчас хозяин, — это были первые слова, обращенные к нему после смерти Мигеля. Хотя после этого ужасного события минуло уже десять дней. Мигеля похоронили и оплакали. На свежей могиле уже пробилась трава.

— Что ты стоишь? Уходи немедленно. Я не могу видеть тебя.

С этими словами, больше похожими на рыдание, дон Мануэль резко развернулся и пошел к дому. Рафи долго слушал его удаляющиеся шаги. Если бы он мог сейчас умереть!

Но он был жив и чувствовал на лице мягкий теплый ветерок, и запах свежескошенной травы на лугу, слышал далекий звон колокола, доносившийся из деревни, которая лежала в стороне от фермы… Он был жив. И свободен. Но что делать теперь со своей жизнью и свободой, он не знал.

Рафи медленно, словно во сне, вскинул на плечо сумку и побрел прочь. Ветерок высушил слезу, бежавшую по щеке.

Он шел без всякой цели, следуя прихотливым изгибам стелющейся под ногами дороги. Ему было все равно, куда она ведет. Он шел без остановок. механически сворачивая на обочину, чтобы пропустить какую-нибудь крестьянскую телегу, а потом снова возвращался на пыльную дорогу. Иногда его окликали. Но он даже не поворачивал головы.

Он шел весь день. К вечеру, когда ноги попросту перестали его слушаться, он свернул с дороги и заночевал прямо в открытом поле. Наутро Рафи продолжил свой путь. Он почти не ел и не отдыхал, словно решил убить себя усталостью.

Следующую ночь он тоже провел под открытым небом. И еще одну, и еще. Он шел много дней. Разбитые, стертые ноги болели. Одежда превратилась в покрытые коркой дорожной грязи лохмотья. Он похудел так, что был похож на скелет, поднятый из могилы каким-то сумасшедшим некромантом. Скелет, лишенный разума и чувств. Наделенный лишь волей идти вперед, механически переставляя ноги.

Рафи потерял счет времени. Он вообще забыл о том, что время существует. Он брел в кромешной темноте, не замечая пройденного расстояния. Он жил в каком-то ином измерении, где нет пространства и времени, а есть только темнота и тупая боль в груди. Если бы его спросили, какая сила гонит его вперед, он не знал бы, что ответить.

Но это не было бегством. Как не был этот путь и стремлением к чему-то. Словом, он шел просто потому, что шел.

Лето подошло к концу. Хотя днем солнце грело еще по-летнему, по ночам становилось прохладно. Близились дожди. Но Рафи и это оставляло равнодушным. Он знал, что ни дождь, ни холод не остановят его. Ничто не остановит его, пока он сам не поймет, что пришло время остановиться. Правда, он сильно сомневался, что этот миг когда-нибудь наступит. Проще всего было бы умереть так, в дороге. Просто в один прекрасный момент сделать шаг в бездну… Или уснуть в поле, вдыхая густой аромат луговых трав, и уже не проснуться. Но день сменяла ночь, а следом за ней приходил новый день, и Рафи встречал еще один рассвет в своей жизни, устало передвигая ноги.

Однако ничто в этом мире не может длиться бесконечно. Все рано или поздно подходит к своей последней черте, за которой лежит небытие. Неважно, о чем идет речь, о человеке или его пути. Все заканчивается.

Однажды закончились и скитания Рафи. А может быть, наоборот, в этот день они и начались.

Это случилось в самом конце августа, когда несмотря на жару в воздухе особенно явственно чувствовалось приближение осенних холодов. Это был едва уловимый запах осени, который можно почувствовать, только если не прислушиваться к нему.

Рафи шагал по бесконечной дороге, тяжело опираясь на свой посох. И вдруг он уловил в воздухе что-то еще. Какой-то запах, который он уже ощущал в прошлом, когда был актером бродячего цирка. Запах и звук, напоминающий отдаленные раскаты грома.

Рафи остановился, силясь вспомнить, когда и где он уже слышал и чувствовал нечто похожее. Это было нелегко. Он словно всплывал с огромной глубины или пробуждался от глубокого мрачного сна. Долго и мучительно…

Наконец, он узнал и этот запах, и этот далекий рокот. Море. Соленый терпкий запах морской соли и водорослей. Шум прибоя. Он был недалеко от моря. Возможно, в нескольких милях…

Постояв немного в сомнениях, Рафи двинулся на рокот волн. Впервые за все это время он испытал что-то, похожее на эмоции. Ему захотелось выйти на морской берег и опустить ладони в воду.

Он пошел. Сначала медленно, будто сомневался, а нужно ли ему это на самом деле. Потом, по мере того как он приближался к морю, шаги его становились тверже и быстрее. Под конец, когда он уже слышал крики чаек и чувствовал на лице дуновение влажного соленого ветра, он почти бежал. Он прекратил свой бег, когда прибрежная волна коснулась его ног. Тогда он сел на мокрый песок и подставил лицо прохладным брызгам.

В этот миг Рафи понял, что его блуждания во тьме закончились. И он сумел простить себя за смерть Мигеля. А еще за бегство. И за зависть к другому Мигелю, Другу, которого полюбила Вероника. Он простил себя за все. И он простил своего дядю, лишившего его возможности видеть этот мир, простил хозяина цирка, заставившего быть его клоуном на потеху толпе, простил Марию, бросившую его, простил Мануэля, из-за которого на его совесть тяжким грузом легла смерть Мигеля. Он простил всех, от кого терпел обиды, всех, кто смеялся над его слепотой. Он попрощался со всеми быками, которых убивал. И простил тех быков, которые убивали его друзей…

Рафи лег на спину. Мягкие теплые волны накатывали на него, смывая пыль дорог и усталость. Смывая все его прошлое, все обиды, унижения, боль, страдания, надежды и мечты. К нему снова пришли мысли о смерти. Но это уже не было мрачное, тягостное желание умереть, чтобы сбросить с плеч неподъемный груз вины. Нет, теперь мысли о смерти принесли уютный покой. Он хотел посмотреть ей в лицо, как в глаза лучшему другу. И чтобы она мягко взяла его за руку и попела по серебряной тропинке лунного света в далекую прекрасную страну, где он обретет покой и умиротворение.

Он лежал на спине, и слезы, катящиеся по щекам, смешивались с морской водой. Но он даже не замечал, что плачет. Лишь чувствовал, что очищается от всей тяжести, скопившейся на душе за эти годы. Прежний Рафи умирал. Растворялся в чистой морской воде и солнечном свете…